Бегство от бессмертия

Он придвинулся к ней поближе, как бы случайно. И хотя движения его казались замедленными, руки уже лежали на ее талии.

Марита нетерпеливо передернулась, но вырваться не смогла.

– Вон отсюда, - бесстрастно произнесла она.
– Или ведите себя прилично, или убирайтесь.

– Что вы дурака из меня строите, леди? Думаете, я буду работать на вас, не узнав сперва, кто вы такая?

Марита вырвалась и одним движением выхватила из ящика стола крошечный револьвер.

– Вон!
– произнесла она. Лицо ее не отражало ни страха, ни заинтересованности, ни отвращения.

Сильвер все еще усмехался.

– А ведь вы должны мне много денег, леди. Но вам не обязательно платить.

– Предпочитаю заплатить.

Усмешка его погасла.

– О'кей. Но чем я плох? Неужто мне изменяет мое роковое обаяние?

– Не знаю. Ничего подобного в вас не замечала.

Глаза его принимали все более удивленное и недоверчивое выражение.

– Вы влюблены в этого старика, - пробормотал он.
– Могу побиться об заклад.

– Адрес!
– потребовала Марита.

Марита снова взмахнула рукой и пошла по отмели к берегу. Серебристый купальник сверкал в лучах полуденного солнца. Совершенство пропорций ее тела радовало глаз, однако он с тем же удовольствием любовался бы ее красотой, если бы она была женой или подружкой совсем постороннего человека.

Она опустилась на песок рядом с ним, капли воды блестели на золотистой коже.

– Почему бы тебе не поплавать, Бенни?

– За мной, кажется, следят, - пробормотал он.

Она крепко сжала его руки, словно могла этим жестом защитить его от всего мира.

– Они никогда не найдут нас, - сказала она.

– Наоборот, - мягко произнес Бенни, - они наверняка найдут нас, Марита, если ты останешься со мной. Если хочешь помочь мне, прошу тебя, уходи.

– Нет, ни за что!

– Марита, - мягко и осторожно проговорил он, - ведь ты знаешь, я не люблю тебя.

– Да, - с горечью сказала она, - ты единственный на свете мужчина, от которого я ждала любви, и поэтому, конечно, ты меня не любишь. Но почему ты не хочешь рассказать мне все? Может, я помогу тебе?

– Да. Уезжай домой. Возможно, тогда у меня еще будет шанс.

– Но почему ты так думаешь? Чем я тебе помешала?

– Твой детектив знал, что я в Майами. И если меня начнут искать, то прежде всего разыщут его и узнают, что ты тоже улетела в Майами. Будут идти за тобой по пятам, а найдут меня.

– Но мы же уехали из Майами.

– Да, но мы совсем рядом.

– Чем ты провинился, Бенни? Что тебя ждет, если ты попадешься им в руки?

– Смерть, - просто сказал он.

Она затаила дыхание. Ей хотелось заплакать, но плакала она в последний раз так давно, что совсем забыла, как это делается.

– Я до сих пор еще привязан к жизни, - сказал он.
– Я стар, но здоров и бодр. Если бы меня оставили в покое, я мог бы прожить еще лет двадцать, а то и тридцать. Я прожил бы дольше, чем ты живешь на этом свете, Марита, если бы только они мне позволили. Но я, должно быть, старею, старею духом. Иначе бы я боролся. Я бросил бы тебя и нашел бы другое убежище.

– Но ведь ты не сделаешь этого?
– резко спросила она.
– Обещай, что не сделаешь!

Он покачал головой.

– Я ничего не могу обещать, Марита. Я должен бороться за свою жизнь.

На его плечо опустилась тяжелая рука:

– Бенджамин Райс, вы обвиняетесь в убийстве Ральфа Чарлза Коулмена.

– Позвольте мне сказать вам, мистер Райс, - ледяным голосом произнес адвокат, - что подобным поведением вы ничего не добьетесь. Меня наняли для вашей защиты, и я готов выполнить свой долг со всем усердием, каким бы оскорблениям вы меня ни подвергали.

– Да уж конечно, - сказал Бенни.
– Ведь платой за услуги будут деньги, заработанные проституткой.

Кенсель глубоко вздохнул.

– Если учесть, что сделала для вас мисс Хеберт, такое замечание свидетельствует о крайней степени нравственного падения.

– Оно свидетельствует об истинном положении вещей.

Кенсель задохнулся от возмущения.

– Неужели вы не понимаете, Райс, что эта... эта девушка любит вас.

– Да пожелай я забыть об этом, так мне уж, видно, никогда не позволят, - сказал Бенни.

Он снова сражался. Последняя ставка - на хитрость и изворотливость. Прежде всего надо отделаться от этого человека.

– Марита Хеберт - одна из самых замечательных женщин, которых я когда либо знал, - проговорил Кенсель.
– Как она могла так обмануться и полюбить такого человека, как вы, выходит за рамки моего понимания. Но поскольку ее чувства к вам - реальность, я готов поверить, что не все в вас зло.

– Весьма признателен, - произнес Бенни.
– Но мне не потребуются ваши услуги, Кенсель.

– Я буду защищать вас только ради мисс Хеберт. Смею надеяться, что вы попадете в газовую камеру, хотя собираюсь приложить все усилия, чтобы этого не случилось. Поскольку в данный момент обстоятельства вынуждают меня выражаться прямо и недвусмысленно, - сказал адвокат, и его и без того розовые щеки еще больше порозовели, - то вот что я хотел сказать вам, Райс. Тот факт; что двадцать лет назад вы убили такого человека, как Ральф Чарлз Коулмен, в чем у меня лично нет никаких сомнений, столь чудовищен, что я хотел бы быть вашим обвинителем, а не защитником. А ведь вы знали, на что идете. За какие-то жалкие три тысячи долларов вы оборвали жизнь одного из величайших деятелей нашего времени...

– Он был старым занудой, - задумчиво произнес Бенни.

– Крупнейший в мире специалист по малярии, человек, спасший больше жизней, чем...

– Меня никогда не признают виновным, и вы это прекрасно понимаете, сказал Бенни.

– Напротив, гораздо больше шансов, что признают. Несмотря на то, что полицию в свое время вполне устроила версия самоубийства, недавний осмотр комнаты ясно показал, что сначала Коулмен упал и лежал неподвижно, и только потом в него выстрелили. Вы этого объяснить не сможете.

– А почему я должен что-то объяснять?

– Да потому, что если не найдется никакого объяснения, то вас признают виновным. Как может человек покончить жизнь самоубийством, если он сначала падает, а только потом в него стреляют?

Бенни пожал плечами.

– Он поднялся, выстрелил в себя и снова упал.

– Нет. И в кабинете Коулмена, в который, кстати, с тех пор никто не входил, все свидетельствует об обратном. Падал только один человек и только один раз. А потом уже его застрелили. Застрелили, когда он лежал на полу. Сам он этого сделать не мог.