Белая Длань
Шрифт:
– Времени остаётся всё меньше, чемпион. – обратился к Эдмунду проводник спустя несколько минут после того, как они продолжили свой путь. – Пребывание здесь более определённых рамок может негативно сказаться на вашем теле. По истечению срока я буду вынужден вернуть вас обратно к хозяину, хотите ли вы того или же нет. – предупредил его слуга Неведомого.
– Хорошо. – кивнул недовольно Гарденер. Конечно, он мог возразить и попытаться встать в позу, говоря, что он никуда не уйдет пока не выполнит в полной мере то, зачем он пришёл. Однако, по прошествию времени желание ломать на себе руки со шло на нет, да и вряд ли бы он смог помешать проводнику осуществить задуманное. – Почему это место может быть губительно для меня?
– Этот мир нематериален. – просто объяснил
– Звучит крайне неприятно. – прокомментировал Гарденер слова проводника, почувствовав, как по коже пробежали мурашки от возможности застрять в этом искусственном мире навечно.
– Соглашусь с вами. – после чего далее они двигались молча.
После этого разговора прошло уже прилично времени, а найти ещё хоть кого-то из знакомых Эдмунда так и не удавалось. Когда казалось бы, что вот, ещё немного и проводник скажет, что пора возвращаться, Гарденеру наконец-то улыбнулась удача. Тот, ради кого он в действительности задумал этот поход, перед кем действительно чувствовал себя виноватым – его сын, Мерн Гарденер.
Уже не мальчик, но всё ещё юноша, Мерн, что должен был, после его кончины на престоле Простора, быть коронован, как десятый по счёту король этого имени. Тот, кого он по глупости своей и своего отца взял на самую ужасающую битву в истории их семьи, сейчас застыл тонкой фигурой перед открытым пространством, открыв рот в немом крике, не в силах закричать никогда более. Глаза его были широко раскрыты и если бы Эдмунд умел читать мысли, то был уверен, что не услышит ничего кроме ужаса, что испытал его ребенок, глядя в два огромных глаза самой устрашающей твари континента.
Если раньше Гарденер и видел следы от ожогов драконьего пламени, буквально уничтожающего внешний облик остатков воспоминаний, то сложно было вообще передать ощущения какие он испытал, когда понял, что испытал его сын, приняв на себя залп Балериона практически в притык. Нетрудно было догадаться, что так и случилось, ведь в отличие от всех ранее встреченных людей тёмно-багряные следы покрывали тонкую фигуру Мерна с ног до головы, не оставляя хотя бы одного целого узнаваемого места на нём.
Благородные русые волосы – отличительная черта его рода полностью отсутствовала, вместо неё только, казалось бы, пульсирующий комок багряного цвета. Не было видно на нём одежды, что стала одним чёрным пятном без опознавательных знаков. Не было оружия или хоть какого-то снаряжения, по которым можно было опознать парня. Вместо этого только одно позволило Гарденеру определить, что этот молодой, застывший от ужаса юноша действительно его сын – его глаза. Ярко-изумрудные глаза, что достались ему от матери, сейчас были широко открыты запечатлев момент гибели его родной крови. Даже увидев сына в такой близости от себя, Гарденер застыл прямо перед ним, не в силах сделать хотя бы шаг на встречу.
– Полагаю этот бедный остаток именно тот, кого вы искали, чемпион? – обратился к нему проводник. Не найдя слов Гарденеру оставалось только кивнуть. – Тогда советую вам поторопиться, боюсь, что время идёт буквально на минуты.
– Хорошо. – практически с трудом выдавил из себя Эдмунда, двигаясь навстречу своему самому страшному кошмару и дикому страху, чувствуя, как с каждым шагом тяжелеют его ноги, что будто бы налились свинцом. – Сынок. – горько произнёс Эдмунд, касаясь пальцами следов ожогов от драконьего пламени, что навсегда и неотвратимо изменили даже облик воспоминаний Мерна, сына Эдмунда.
Как раз в этот момент проводник применил фонарь, заставив обожжённую фигуру юноши снова ожить. Сначала мальчик даже не понял кто стоит перед ним, ведь в его голове всё ещё была жива память об огнедышащей ящерице размером с замок, готовой залить его огнём. Однако, вместо смерти перед лицом был его отец,
только очень молодой или кто-то очень похожий на него совсем, как он сам. Из его глаз тонкой дорожкой текли слёзы, а сам он осторожно, будто боясь разбить, гладил его по щеке. Изменений в своей внешности юноша не обнаружил, да и не мог он никоим образом сделать это.– Отец? – растерянно и слегка недоверчиво спросил Эдмунда Мерн. – Что ты тут делаешь? Где дракон?
– Мерн, дорогой. – почти задыхаясь от радости и горя выдавливал из себя последний Гарденер. – Мой мальчик. Не бойся. Дракона больше нет. Он улетел.
– Правда? – удивлённо воскликнул отголосок последних моментов жизни его сына.
Изуродованный, оплавленный, неузнаваемый. Эдмунд не хотел запоминать своего сына именно таким, но теперь, глядя на то, что с ним стало, Гарденер был уверен, что обязан был сделать это, чтобы никогда больше не забывать ради чего Семеро вернули его в этот мир. Чтобы не один отец или мать больше не потеряли сына по вине сиренеглазых безумцев и их зверушек, ни от их огня, ни от их зубов и когтей. Для того, чтобы ни один Таргариен более не правил Вестеросом так, как делали они это раньше.
Гневные и отчаянные мысли стремительным потоком перетекали из одной в другую, а потому было несложно провести параллели. Песня Льда и Пламени – красивое поэтическое название, которое дал Мартин этой вселенной, но, по правде говоря, это было больше предупреждением, нежели эстетической необходимостью. Можно подумать, что это название говорит о пророчестве и необходимости союза двух семей: Старков и Таргариенов. Однако, если задуматься валирийцы во времена своего расцвета ничем не отличались от белых ходоков из-за Стены, уничтожая и разрушая всё на своём пути словно неостановимый поток жара самой преисподней.
«Верно». – думал Эдмунд, глядя на изуродованное лицо сына, вспоминая всех, кого он когда-то потерял. – «Это песня не о пророчествах, ведь даже в самом названии лёд и огонь являются дуэтом. Иные и Таргариены – вот два монстра, поющих в унисон и несущих с собой всеобщую гибель и свою философию». – делал избранник Семерых мрачные выводы.
Две противоположности, но при этом одинаковые до смехотворства. Глупцы думают, что огонь в данном случае дарует жизнь, противостоя хладной смерти, но это совершенно не так. Жизнь в вечном покое и смерть в ярком моменте – вот философия Иных и Таргариенов. Одни обращают мир в застывший пейзаж, а другие в безжизненную пустыню. Две противоположности преследующие одинаковые цели, но использующие разные методы.
Вот почему итогом всей этой борьбы стало уничтожение, как тех, так и других. Трёхглазый ворон видел многое и понимал от того не меньше. Он видел истинную природу обоих лагерей, а потому и привёл их к окончательному уничтожению, раз и навсегда поставив точку в этой ложной пьесе, поставив точку там, где никто её не ожидал. Однако, теперь и Гарденер видел всю суть и полную картину событий.
– Мне жаль, сынок, мне очень жаль. – отчаянно прошептал Мерн, прижимая к себе сына и обнимая его в самых крепких объятьях какие только мог себе позволить.
– О чём ты, отец? Мы уже победили? – не понимал юноша странного поведения своего отца, что никогда в жизни не позволял себе проявление столь сильной привязанности. – Почему я не слышу звуков солдат? Да, что с тобой в конце концов?! – уже в какой-то отчаянной попытке достучаться до своего родителя вскричал сын Эдмунда.
– Время. – бесстрастно произнёс проводник.
– Прости меня, Мерн. Я был самым худшим отцом для тебя, ибо только ужасный родитель может спокойно повести родного ребенка на смерть, но я клянусь… - произнёс Эдмунд, вглядываясь в то, как исчезает перед ним изображение мира, а вместе с ним и всё то, что он никогда больше не увидит и не услышит. – Я не позволю кому-либо ещё пострадать на моих глазах также, как и тебе. Я пройду этот путь, чтобы, когда мы увиделись с тобой в ином мире я бы смог взглянуть на тебя, не отводя взгляд. Прости меня, сынок, и прощай. – произнёс Гарденер последние слова прощания перед тем, как ощущения беспокойно вырывающегося из его рук сына сменились пустотой.