Белая как молоко, красная как кровь

Ну вот, только это я и хотела тебе сказать. Никто никогда не сможет занять рядом со мной твоё место. Когда убегаешь от меня, мне кажется, будто сама жизнь покидает меня. Прости меня. И если можешь, прими с моими недостатками. Обними меня. Как и я тебя. Это наше объятие изменит нас. Ялюблю тебя таким, какой ты есть, — люби и ты меня, хотя я и не такая идеальная, как Беатриче. Мне хотелось бы, чтобы твоя скамейка стала нашей: двасердца и одна скамейка. Как видишь, мне немного нужно…

Поднимаю глаза и вижу, что река течёт как ни в чём не бывало, несмотря ни на какие изменения, происходящие в мире, — эта самая река, которая столетиями вбирала в себя слёзы радостей и горестей и относила их туда, где им и место, — в море, потому, кстати, оно и солёное. Сжимаю свой сверкающий голубой амулет и чувствую, что Беатриче рядом, совсем рядом, как будто у меня два сердца — моё и её, и четыре глаза — мои и её, и две жизни — моя и её.

Жизнь никогда не ошибается, если у твоего сердца хватит мужества принять её…

Наступил вечер. Один их тех сентябрьских вечеров, когда запахи, краски, звуки словно превращаются в какую-то радугу, способную соединить небо и землю. Беатриче смотрит на меня со своей звезды. В руках у меня гитара, а у ног старенькая такса: Терминатор необходимый предлог, чтобы выйти в это время из дома, не вызвав излишних подозрений. Звоню по домофону и прошу выглянуть в окно.

— А кто это?

В окно третьего этажа дома, который уже превратился в сказочный замок, она, должно быть, не видит меня, потому что темно и улица плохо освещена. Но она может услышать меня.

— Когда ты написала за меня письмо, я пообещал, что спою для тебя…

Тишина. Настраивая гитару, смотрю в тёмную синеву неба и пою:

Так рождаются сказки, О которых мечтаю, О которых потом расскажу, Чтоб летать там, в раю, Где пока не летаю, Но лишь только мечтаю. И так трудно остаться Без волшебниц прекрасных И смеяться, когда не хватает тебя. Воздух сказочно нежен И таинственно манит, В жизнь иную влечёт нас с тобой.

Представляю в темноте лицо Сильвии, слушающей меня, и больше никого не стесняюсь, потому что если у меня красивый голос, то я должен подарить его ей.

Подними меня, воздух, Отнеси скорей в небо, К добрым ангелам, страшным чертям, Превращу их всех сразу В негу доброго света, И укроюсь там вместе с тобой.

Вокруг меня все сказки мира, и я придумываю новые, городские, чтобы они оказались реальнее. В окна этого заколдованного дома выглядывают соседи, заинтересовавшись моей серенадой. Но я не обращаю на них внимания — я самый свободный человек на свете, который не боится предстать перед всем миром, лишь бы не потерять то, чем действительно дорожит.

А ещё я услышу Эту музыку, воздух! Обними меня, воздух, И я полечу! Я лечу, я лечу, Я уже улетаю… И конечно, Мечтаю, Мечтаю, Мечтаю… [43]

Тишина. Смотрю наверх. Сильвии нет. Одни свистят и ругаются, другие смеются, может, завидуют. Кто-то аплодирует.

Дверь волшебного замка открывается. Вижу очертания фигуры, которая направляется ко мне не спеша. Стараюсь рассмотреть в полутьме лицо.

43

Перевод Е. Подрезовой.

— Сильвия на уроке танца… Я тебе крикнула, но ты, наверное, не расслышал… Она вот-вот вернётся. А ты молодец! Мне понравилось. Молодец…

Мама Сильвии улыбается. Я принял её за Сильвию, но это она. К счастью, в темноте не видно, как заливаюсь краской, ещё немного и взорвусь, словно в каком-нибудь плохом фильме ужасов…

— Хочешь, поднимись и подожди её…

— Нет, спасибо, я тут посижу…

— Как хочешь. Однако… спой и ей, ещё раз…

Опускаюсь на ступени у входа и сижу с гитарой, словно цыган, просящий милостыню за своё исполнение, стараясь скрыть свою неловкость в темноте ночи. Терминатор пристраивается у моих ног, спокойный, впервые в жизни.

Закрываю глаза и, перебирая струны, снова пою, совсем негромко, и мелодия, словно ковёр-самолёт, легко и свободно уносит мой голос в небо, к самим звёздам, как будто ноты моей песни написаны на бескрайней партитуре неба.

Когда открываю глаза, неожиданно вижу перед собой лицо: голубые глаза, внимательный, напряжённый взгляд (наверное, с таким же усилием открывается заржавевшая дверь), и в нём — радость, и меня охватывает забытое ощущение счастья, о котором после смерти Беатриче я позабыл. Это чувство заполняет меня и шепчет, словно напевая: «Воздух сказочно нежен и таинственно манит, в жизнь иную влечёт нас с тобой…»

Мы обнимаемся, как могут обняться два полена.

— Мне кажется, мы прекрасно подходим друг другу, — шепчу ей на ухо.

Сильвия не отвечает, только крепче обнимает меня. Благодаря этому объятию ощущаю все свои острые углы, недостатки и колючки. И чувствую, как они притупляются, сглаживаются и легко сливаются с её, тоже неровными, контурами.

Терминатор носится вокруг, очерчивая круги, которые волшебным образом ограждают нас от злого колдуна, как это бывает в сказках.

И поцелуй — это мост, который мы возводим между нашими душами, танцующими, не страшась падения, в белом головокружении жизни.

— Люблю тебя, Леонардо.

Это моё имя, полное, моё настоящее имя, которому предшествует глагол в первом лице: формула, объясняющая всё, что скрыто в глубинах мироздания.

Меня зовут Лео, но я — Леонардо.

И Сильвия любит Леонардо.

— Научу тебя одной игре.

— Наверное, что-нибудь вроде ваших с Ником гонок?

— Нет, нет, этому научила Беатриче. Называется «Игра в тишину».

— Вроде того, чем забавлялись в первом классе?

— Нет, нет. Послушай. Ложимся рядом и молчим. Молчим пять минут с закрытыми глазами и стараемся рассмотреть краски, которые видны за закрытыми веками.

На красной скамейке не хватает места для двоих, но, прижавшись друг к другу, мы умещаемся, совсем рядом, лицом к небу. Любовь — это ведь умение уместиться вдвоём там, где мало места.

Взявшись за руки, закрыв глаза, лежим молча и слушаем пятиминутный обратный отсчёт, который я поставил на мобильнике.