Белая Мария

Вам все стало ясно.

Вы написали сценарий.

Кроме гестапо, вы вставили человека, который привел девочку, это он держал ее за руку. От матери ты отказался. Вы — ты и соавтор сценария — решили, что будет вечер. «Вечер, холодно, девочка замерзла».

А был не вечер, был день. Трамваи, рикши, много прохожих и желтые волосы.

Чая тоже не было, ну да ладно, ты хотел, чтобы был чай, пускай. Поставил на стол чашки (из хорошего фарфора, добавил ты, хотя все разные). Выпей чаю, уговаривала хозяйка девочку.

Опять показывали «Декалог», восьмую часть. В неплохое время, сразу после концерта на пляже в Рио-де-Жанейро.

И опять я недоумевала. Почему ты не поверил, что это из-за Бога? Девочка поверила. Точно. Я ее довольно хорошо знала.

2. Крестные родители

Читай вслух.

Quid petis ab eccl… ecclesia…^[4] Это ксендз. А мы: веры. По-польски.

Что — веры?

Требует. Потому что он спросит, чего требует от Церкви Божией.

Кто?

Она, естественно, ее ведь будут крестить. Fides quid… Это ксендз. Что дает тебе вера.

И что дает?

Вечную жизнь. Это мы.

А ксендз только к ней обращается?

Ее же будут крестить, значит — к ней.

Если к ней, пусть она и отвечает.

Ей нельзя. До семи лет говорят крестные, как за младенца. А если родители умерли, так крестные вообще всё.

Что — всё?

Опека, воспитание. Всё. Ксендз так сказал.

А можно по листочку?

Ксендз просил наизусть. Но в случае чего причетник подскажет.

И причетник тоже будет?

Должен быть. Дальше ксендз спросит ее про сатану. Отрекаешься ли ты от злого духа? Отрекаюсь. Повтори.

Отрекаюсь.

И от всех дел его?

Отрекаюсь.

И от всей гордыни его? Ну и крестит ее. И подает нам свечу, а мы…

Погоди. Он-то себя как вел?

Кто?

Причетник. О чем-нибудь спрашивал?

Почему так поздно. Удивлялся: только сейчас собрались крестить? Я объяснила, что отец был безбожник, а он: и дед тоже безбожник? А мать с бабкой не могли позаботиться, чтоб окрестили?

Так и спросил?

Ну. И еще органист. Про мать. Он должен будет записать в метрическую книгу. Хвастался, что учился каллиграфии… Будешь дальше слушать? Мы берем свечу, и ксендз говорит: прими зажженную свечу и храни свое крещение безупречно, дабы, когда придет Господь на свадебный пир, ты смогла Его встретить… Красиво. Были б у нас дети, мы бы их тоже так красиво крестили… Чего молчишь?

Думаю.

О чем?

О том, что если родители… Отца уже нет, мать в любой момент… Тогда мы с ней уже навсегда?

Навсегда. Ксендз так сказал.

Чего замолчала?

Крестить будем в ризнице, под распятием. Распятие аж до потолка, и фигура вся как на ладони. Я смотрела на лицо. На стопы. Хорошо так врать при Нем? Она ни веры от Церкви не требует, ни сама в Церковь не верит, даже имени настоящего не называет. Ты хоть знаешь, как ее зовут?

Так это могло выглядеть.

Так они могли бы разговаривать и в твоем фильме, понадобились бы только еще кое-какие типичные для оккупации детали. Тусклый свет карбидной лампы, хлеб с солью и капелькой подсолнечного масла, затемненные окна… твой сценограф отлично знает, как это делается.

Вот только другого фильма уже не будет.

3. Марек

Прожила у них она (девочка эта)… сколько — неделю? две? И всякий раз одно и то же: просыпается ночью и не знает, где она и как попасть в уборную. Такая большая и писается, удивлялась утром хозяйка. Тем не менее было неплохо. В шкафу щель, дальше ниша, можно даже присесть. Она туда залезала, когда должны были прийти чужие. Однажды пришел мужчина. Не постучался. Может, у него был ключ, может быть, хозяева не заперли за собой дверь. Скорее, был ключ. Он ее сразу заметил. Еще пальто не снял, еще не отпустил дверную ручку, а уже на нее смотрел. Наконец закрыл задвижку — и улыбнулся.

Здравствуй, сказал.

Она молчала.

Он повторил: здравствуй, я — Марек…^[5]

Она встала.

Прошла мимо мужчины и…

Как можно было?! Она, смышленая шестилетняя девочка, которая в тайнике ни разу не заплакала, не кашлянула… Что сделала? Вошла в шкаф!

При чужом человеке!

Раздвигала одежду, искала проход! Нет, ей не было страшно. Она злилась. Обозлилась ужасно. Надо же, так себя повела, на глазах у чужого. Как идиотка. Мало того что позволила застичь себя врасплох, еще и прячется. Что он о ней подумает? Вот, подумает, дурочка! От злости и стыда она расплакалась. Ее плач доносился из шкафа, из-под пальто, которые свалились с плечиков… Перестань, говорил Марек, выпутывая ее из вороха одежды. Успокойся, детка…

Новые хозяева потребовали свидетельство о крещении. Прежние должны были стать крестными. Остальное ты знаешь: мужчина и женщина в дальнем конце стола — стол, накрытый чем-то белым…

4. ***

Ну да, не по порядку, знаю.

Должно быть: «…я — Марек».

Потом разговор о крещении.

Потом: «А ложное свидетельство у тебя есть?..»

А нужно, чтобы по порядку?

Так возьми и переставь.

5. Кшиштоф В^[6]

…о крестном отце.

Что он был трусоват.

(Не был.)

Как это — не был? Бога не боялся?

(А, Бога. Ну, возможно…)

Интересно, когда больше. Когда согласился солгать и пойти крестить или когда отказался.

А может, просто испугался, что никогда уже от нее не избавится?

(От этой девочки, черненькой, с большими испуганными косящими глазами…)

Ну да. Только коснись еврейских дел — хлопот не оберешься. Того и гляди, в семье начнутся беды. Сиди и жди: что еще на тебя свалится. Только коснись…

Вот и все, что сказал твой тезка, тоже, кстати, режиссер, коллега.

6. Я.Ш., крестный отец

Ты был прав: было что-то еще.

Подпольная деятельность, как оказалось. Термитки и особые задания. Не АК, наоборот, коммунисты.

Термитки? Заряды, которые взрывались не сразу, их подкладывали в немецкие военные поезда, идущие на фронт. Про особые задания я до сих пор ничего не знаю. Он о них вспомнил, когда после войны захотел к соратникам. Его взяли, бумаги у него были лучше некуда: письмо, написанное лично бригадным генералом, одним из командующих польской армией. «Я знаю Я.Ш., он предан нашему делу, — писал генерал. — Может пригодиться в милиции или в органах безопасности на Возвращенных землях^[7]».