Белая таежка

– Мой внутренний голос мне подсказывает, что мы имеем дело с очень опытными рецидивистами в их лице, - начал Кольча, когда мы с Ванюшкой привязали тайменя на палку, закинули ее на плечи и пошли к табору.

– Да, такого фраера, как этот Профессор, на мякинке не проведешь! согласился с Кольчей Ванюшка.

Этот разговор продолжался и в таборе, когда радость Галкина улеглась и таймень был разделан.

– Да они сами нас боятся, мальчики!
– пылко проговорила Галка. Потому и крутятся возле нас.

– "Бойся того, кто тебя боится"!
– назидательно произнес Колокольчик.
– Персидская древняя мудрость.

– Вот я и думаю, - веско начал командор, - не день, а побольше тут простоять. Скажем, дня три-четыре...

– Рыбалка понравилась?
– уела его Галка.

– Понравилась, - согласился командор.
– Она нас поддержит, покормит тут. Однако главное не в рыбалке: мы этих хлюстов с панталыку собьем. Пускай думают, что мы сюда не за самородками, а рыбачить приплыли. Дошло до вас?

– Разумно, - признал с тяжким вздохом Кольча.
– Только время терять даром не хочется.

– А, им и подавно не захочется возле нас отираться, когда старанка рядом!
– рассудил Ванюшка.

Я согласился с удовольствием.

33

Три дня мы валяли дурака, изображая туристов, приплывших сюда за экзотикой. Рыбачили больше для виду: едва тайменя осилили за это время. Профессор и Гурьян больше не показывались нам на глаза. А ходить по их следам командор наш больше не решался, хотя Кольча несколько раз предлагал свои услуги, вызываясь в разведку.

– Ну пороскошничали, поели рыбки и довольно, - объявил о своем решении на четвертый день Ванюшка.
– В путь-дорожку пора.

Оставили в тайнике картошку, суточный запас продуктов консервированных и все лишнее. Пойдем теперь пешком. Я уж говорил, что Кутима тут вся камнями завалена и мелководна.

Курс будем держать прямо к Веселой Воде. Кольчина догадка на этот раз очень заинтересовала нашего командора. Помните: девушки на загадочной картинке убитого охотника радостные и речушка называется Веселая Вода. Девушки за руки взялись, а два ручья слились, образовав речушку, Веселую Воду...

Лодки мы спрятали в одном месте, моторы в другом. "Держи яйца в двух корзинах!" - сказал по этому случаю командор. Пойдем теперь по тайге прямиком. Такой путь у нас зовется чудницей. Почему? А кто его знает! Может быть, и потому, что каких только чудес не наглядишься, продираясь сквозь таежные дебри.

На завтрак нам Галка подала студень из головы тайменя. Мировецкий студень получился, приправленный черемшой - таежным получесноком, полулуком. Пальчики оближешь. Да в походе нам все кажется очень вкусным. Так уминаем, что за ушами трещит.

Стали укладываться, и командор хотел облегчить Галкин рюкзак, кое-что взять у нее себе. Она решительно запротестовала, заупрямилась.

– Я же тебе добра хотел!

– А потом будете говорить, что я вам обузой была?
– взвилась Галка.

Ванюшка махнул на нее рукой.

– Небо сметанится, - сказал я тревожно.
– К дождю.

– У природы нет плохой погоды!
– отчеканил Колокольчик.

Галка хитро повела глазами в его сторону, "Поглядим, мол, что ты к вечеру запоешь!" Мне кажется, что она его не воспринимает всерьез. По ее характеру, Галке должен больше нравиться командор. А впрочем, любовь зла, говорят, полюбишь и козла.

– Двинули!
– скомандовал Ванюшка и первым направился к Кутиме.

Несколько километров пойдем вдоль нее.

Я согнулся под тяжестью своего рюкзака и думаю: намнет нам холку эта чудница!..

Когда-то мне казалось, что тайга - это густой лес сплошняком. Чем дальше в нее заберешься, тем она будет непролазнее и глуше. Но это совсем не так. Тайга, она очень разная. Мне, например, она никогда не надоедает, сколько бы я по ней ни шел. Это только в песне поется: "зеленое море тайги". А идешь по ней, и встают перед тобой гольцы, зияют глубокие распадки, расстилаются пустоши и широкие зеленые елани, залазишь в согры и урманы, пробираешься по зыбунам болотным - калтусам, попадаешь в суходолы и жиденькое редколесье, похожее издали на полынок... Даже на песчаные барханы можно в тайге выйти, или вдруг раскинется перед тобой настоящая степь раздольная, дикая... Вот она какая, тайга-матушка.

Распрощавшись с Кутимой, мы забрались в такой глушняк, что меня жуть взяла. Под ногами ни мха, ни травы - лепешки палого листа да желтая хвоя.

– Парни, гляньте: сосна на курьей ноге!
– поразился Кольча.

Верно! Только нога эта - исполин. Желтые корни выбились из земли у ствола и лежат, как когти птицы.

– А вон - три богатыря!
– показала Галка.

Встали рядом могучие сосны, как братья-близнецы. Двое по краям потоньше, а в центре - самый представительный. Он выбросил лапы-руки в стороны и положил их на плечи своих соседей.

– Парни, а вы знаете, что лес на нашей планете появился 300 - 400 миллионов лет тому назад?
– неумолчно тараторит Кольча.
– Раньше, чем трава.

А я молчу, тихонько посмеиваясь. Сначала разговоры, шутки, анекдоты, а потом каждый поникнет под тяжестью своей ноши и будет молчком кряхтеть, умываясь потом. Так у нас бывает всегда. Надо сразу настраивать себя на тяжелую дорогу.

Долго и муторно брели мы этим урманом. Часто путь нам преграждала куча мала, устроенная ветровалом. Перелезть через беспорядочно нагроможденные деревья невозможно: во все стороны острыми пиками нацелены обломанные сучья-поторчины. Упадешь на такую пику - пропорет насквозь. Надо обходить завалы. А тянутся они иногда далеко...

– Привал!
– скомандовал Ванюшка.

Пятьдесят минут марша, десять минут отдыха.

Рассупонились, свалили все с себя и упали под сосны.

– Ноженьки-то как не мои!
– по-старушечьи напевно протянула Галка. Ох, тошнехонько... Совсем уж я обезножела.

Она и тут, в походе, то изображает кого-нибудь, то дикцию отрабатывает, чеканя в разговоре каждую буковку. Меня это раньше бесило, а теперь я стараюсь просто ничего не замечать или держаться от Галки подальше, хотя и тянет к ней, честно говоря.

На душистой хвое, прогретой солнцем, все суставчики, все жилки мои млели в сладкой истоме, выгоняли помаленьку усталость. До чего же приятно вот так полежать после тяжелого перехода!..

Даже Кольча молчал, умаявшись.

Молодые деревья поют звонко, весело, а старые тянут басовито, и часто хрипота в их хоре прослушивается, поскрипывание. Колокольчик мне как-то сказал, что под этот лесной шум ему часто вспоминается картина литовского художника Чюрлениса, поразившая его еще в детстве: огромная ручища играет на стволах сосен, как на струнах...