Белая таежка

– Давай!
– слегка дернула меня за голенище сапога Галка.

Не сбавляй, дескать, ходу! Не робей, Мишаня.

Я не спускаю глаз со шляпы Профессора. Сколько уж мы к нему подбираемся, и он ни разу даже не оглянулся. Что за беспечность такая? Разве он не знает, что Кольча тут не один? Или ни во что уж нас не ставит?

Теперь наше продвижение вперед сильно замедлилось, и Галка уже не подталкивает меня. Ползти надо очень осторожно, чтобы не обнаружить себя. Вдруг этот бородатый услышит шорох или просто так возьмет да и оглянется?..

Я ползу по-пластунски, как нас в школе военрук учил. Весь с землей слился и то одной, то другой щекой к земле припадаю. Ружье в правой руке. Я тихонько выбрасываю его вперед, опираясь на локоть, подтягиваю левое колено и снова продвигаю ружье. Галка тоже хорошо ползет, из травы не высовывается. Нам повезло с травой, она выше коленей тут поднялась. А ползти надо так, чтобы ты весь р а с п л а с т а л с я по земле, не коробился, горб и заднее место не выставлял. Ведь, когда ползешь, тебя так и подмывает приподняться на коленки, чтобы быстрее продвинуться. Но ты пластом лежи. В этом вся суть умения. Потому военные и назвали такой способ передвижения "ползти по-пластунски".

Кажется, подобрались. От сосны мы уже на расстоянии ружейного выстрела. Минуты полторы восстанавливаем дыхание. Потом Галка берет у меня из рук ружье. Теперь руки мои должны быть свободны. Я должен подобраться к сосне и утащить ружье Профессора. Тогда он будет в наших руках.

– Не струсишь?
– чуть слышно шепчет Галка.

– Я?

– Нет, папа Карло!

– А ты?

– Я - нет!

– Ну и я - нет.

Но храбрость моя помаленьку растаяла, выветрилась, пока мы сюда добирались. Галка это почувствовала, испытующе глядит на меня.

– Ну чего ты?

Это не приказ. Галка просит меня, а не приказывает. Понимает, на что я иду.

– А если он услышит и оглянется?

– Я прикрою тебя! Буду держать его все время на мушке.

– Ползи ты, а я прикрою!
– усмехнулся я.

– Понятно!
– протянула она с ехидством и презрением.

Мне сразу стало не по себе.

– Он же меня укокошит!

– Да я ему шагу сделать не дам!

– Боюсь!
– честно признался я.

"Ты на роль в кино стажируешься, ну и старайся!" - подвернулось мне вдруг зло на язык, но я ничего не сказал, хватило ума.

– А я, думаешь, не боюсь!
– Галка протянула мне свое ружье.
– На, держи. Оно картечью заряжено. Да не рассолодей тут!

Я медлил протянуть руку за ее ружьем. "Бери себя в руки, Миша!" пронеслось у меня молнией в мозгу.

– Гайдар в наши годы эскадрон в атаку водил!
– тихонько, но с жаром проговорила Галка, и я понял, что не для меня, а для самой себя она это сказала, потому что стала расшнуровывать ботинки, чтобы легче было босиком подкрасться к ружью Профессора.

Мы прятались за пышно разросшимися кустами кипрея, и тут можно было даже сесть, если немного наклонить голову. Я так и сделал и лихорадочно начал сбрасывать сапоги.

– Смотри не проворонь!
– бросил шепотом Галке.

На смерть, мол, иду и на тебя вся надежда, если что там случится, у сосны...

В ответ Галка так улыбнулась мне, как еще никогда и, наверное, никому не улыбалась и погладила меня по голове. Стыдно мне вдруг стало, ужасно стыдно: ведь могло случиться непоправимое. Да я бы себя всю жизнь презирал, если бы Галка поползла за ружьем к сосне, а я тут остался...

– Хватай ружье и скорей вправо отскакивай, - прошептала мне Галка, радостно улыбаясь.
– Не загороди его...

Думаете, она обрадовалась тому, что не ей, а мне придется сейчас ползти? Плохо вы ее еще знаете! Гуранка есть гуранка. Галке приятно было сознавать, что я все же чего-то стою. Девчонки ведь очень здорово чувствуют, кому они нравятся, а кому нет. Мало радости, когда тебе симпатизирует какой-нибудь хлюпик.

Я набрался решимости, снял с груди бинокль и пополз к сосне.

40

Выбрав место, с которого хорошо просматривался голый берег Гнилого нюрута, Ванюшка затаился и стал ждать. Дружка он по-прежнему обнимал, прижимая к себе.

– Нишкни!
– повторил несколько раз.

Кольча каким-то другим словом приказывал Дружку не лаять, но Ванюшка надеялся, что умный пес и так поймет его.

Берег был недалеко, однако на всякий случай командор приготовил и бинокль.

Ждать пришлось недолго, голоса стали быстро приближаться.

Вот и люди показались. Их было пятеро. Шли они гуськом, один за другим, прижатые к озеру лесистой горой.

"Ништяк!" - обронил про себя привычно Ванюшка.

Первым тяжело шагал мордатый верзила Гурьян, и руки его были связаны за спиной.

"Золотишко не поделили!" - подумал Ванюшка.

За Гурьяном бодро следовал Антошка. Под глазом у него назревал сочный синяк. Мощная оптика Кольчиного бинокля так приблизила лицо Антошки, что, казалось, до него можно было дотянуться рукой.

"Ну правильно, подрались!" - отметил про себя Ванюшка не без злой радости.

У Антошкиного напарника, которого командор узнал по черному жгутику усиков и пышным бакенбардам, лицо тоже было побито.

– Я бью только два раза, - разглагольствовал Антошка, обращаясь не то к Гурьяну, не то к человеку, идущему за ним.
– Один раз по голове, другой - по крышке гроба!..

Чего это он хорохорится? Вид у него цветущий, улыбается, оглядываясь к тому, кто за ним шагает. Такой же молодой парень.

А вот Гурьян явно не в настроении. Плетется, уныло понурившись, шарит глазами у себя под ногами.

Уж не топить ли они его ведут? А что? С них сбудется. Закон - тайга, прокурор - медведь!..

Ванюшку так поразило все увиденное, что он забыл и про Дружка. Но тот вел себя молодцом. Дружок охотник, хотя и порядком избалованный. Он часами сиживал с Кольчиным отцом в скрадках у солонцов, поджидая лосей, которые приходят туда по ночам "подсолониться", полизать выступившую из земли белую пудру.

"Подрались по пьяному делу", - решает Ванюшка, проводив взглядом последнего из этой пятерки.