Бельгийский лимонад
Шрифт:
Сколько времени прошло с той поры? Счет уже не на годы — на десятилетия, треугольничек пожелтел, бумага, наверное, сделалась ломкой, и вздумай кто-нибудь развернуть... Впрочем, в этом нет надобности: фотокопия, заключенная в рамку, висит на стене над колпаком.
Торопливые строчки, прыгающие буквы:
«Деточка, посылаю ваш законный приз: вы были и остаетесь сильнейшим шахматистом госпиталя. Эту партию взял не я — ее выиграл у вас чемпион города среди школьников. Простите за этот маленький спектакль: хотел с помощью Валеры завоевать право
Цветы Солдатского поля
Солнце не щадило себя.
Впрочем, как и полагалось в этих местах этой порой: на сталинградской земле дозревал июнь.
Надо думать, жара не мучила бы столь сильно, будь на нем вольная, с открытым воротом рубашка, а не этот глухой китель. Парадный маршальский китель с полной выкладкой орденов. Тяжелый, как средневековая кольчуга.
И еще — фуражка, тоже плотная и тяжелая, с массивным, окантованным бронзой козырьком.
— Спечетесь, товарищ маршал, — предупредительно озаботился водитель гостевой «Чайки», одновременно демонстрируя свою распашонку. — По этакой жаре — самое бы то.
Маршал покивал, соглашаясь, но ничего не сказал. Как за несколько минут перед тем ничего не сказал по этому же поводу работникам здешнего исполкома Горсовета, вызвавшимся сопровождать в поездке.
Да и можно ли всем объяснить, что парадный китель сегодня — не стариковская причуда! И надо ли объяснять? Бывают вещи, которые должны приниматься без объяснений.
Вот не спрашивают же, чего ради носится он с букетиком цветов, собранных накануне за городом, на Солдатском поле, и бережно завернутых теперь, стебелек к стебельку, в смоченный водою носовой платок...
Прошел, опираясь на массивную трость, к машине, затиснул большое свое тело на заднее сиденье; снял фуражку, положил в нее цветы и, расстегнув воротник, дотянулся рукой до плеча водителя:
— Как зовут-величают, сынок?
— Петром, товарищ маршал, — с готовностью откликнулся тот. — По отцу Андреич.
— Вот и познакомились, Петр сын Андреев, — достал второй платок, промокнул залысины. —Маршрут известен?
— Мне сказали, на курган доставить.
— Если не возражаешь, сперва к мельнице, а вот после того — к кургану. Не на курган — к кургану.
Моложавый адъютант в чине полковника, занявший место рядом с водителем, скосил на маршала просящие глаза:
— Может, все же...
— Опять ты, Анатолий Иваныч, за свое? — отмахнулся маршал и пояснил водителю: — Полковник, видишь ли, уговаривает подняться на курган в машине.
Водитель, однако, принял сторону адъютанта:
— Это ведь только кажется, товарищ маршал, будто — вот она, вершина...
— По-твоему, я впервой на курган собрался?
— Раз на раз не приходится, раскочегарило сегодня — сами видите. Семь потов сойдет пешком-то. А я бы вас — и эхх!
— Для того и бетонка, между прочим, на вершину проложена, — вставил адъютант.
Маршал молчал, с добродушной улыбкой поглядывая на одного, на второго. Тогда водитель пустил в ход самый неотразимый, в его представлении, аргумент:
— Даже туристы, если в годах...
—
Я не турист! — отрубил маршал, сдвигая кустистые брови. — Пока ноги ходят, такого себе позволить не могу.Откинулся на спинку сиденья, усмехнулся:
— Да и потом, какие мои годы? Подумаешь, девятый десяток разменял!
И, чуть помедлив, поставил своим глубоким басом точку в затянувшейся дискуссии:
— Двинулись!
В сопровождении исполкомовской машины обогнули площадь и в общем потоке городского транспорта перелились в горловину улицы, проложенной по-над берегом Волги. Мимо потянулись магазинные витрины с многоэтажьем квартир над ними.
Маршал скользил взглядом по выставленным в витринах телевизорам, коврам, холодильникам, сервизам, по зазывным улыбкам манекенов, но деловитому многолюдью на тротуарах и невольно возвращался памятью к маю 1943 года, когда Сталинград посетил мистер Дэвис, высокопоставленный гость из США, — возвращался памятью к его словам: «Этот город мертв. Я не знаю такого чуда, которое сделало бы мертвого живым...»
И еще вспоминался деловой совет западных специалистов — не тратить сил на восстановление порушенных сталинградских кварталов, оставить руины как они есть, а новый город поднимать в стороне от них. В соседстве с ними. Дескать, затрат будет вполовину меньше.
Они, эти специалисты, надо отдать им должное, умели считать деньги. Но одними ли деньгами жив человек! Города на Руси во все времена, включая и сочащееся кровью Чингизово лихолетье, не уходили от родных погостов, не покидали руин, вновь и вновь поднимались на фундаментах, заложенных и освященных предками.
Не в этом ли символ неистребимости русского духа!..
Машина вырулила на небольшую площадь, после Победы названную Гвардейской. Открылся, как в кино, кадрик Волги с караваном медлительных барж на стрежне и темнеющей далеко за ними полоской низкого берега; в следующее мгновение все заслонилось башнеподобным сооружением из серого бетона, занявшим добрую треть площади.
Водитель сообщил тоном экскурсовода:
— ...а здесь разместится музей-панорама Сталинградской битвы. Специально под это дело соорудили. — И сбавил на всякий случай скорость. — Выходить будете, товарищ маршал?
Маршал не ответил. Его внимание не задержалось на будущем музее, обошло стороной — сосредоточилось на мертвом остове пятиэтажного кирпичного здания, зиявшего пустыми глазницами окон на самом краю берегового откоса.
Старинная кладка полуразрушенных стен была иссечена тысячами пуль и осколков, щербины в кирпиче казались политыми кровью; сквозь изуродованные оконные проемы чернели обугленные ребра перекрытий; внизу, среди кирпичного крошева и расщепленных досок, тускло отсвечивало из-под слоя пыли битое стекло.
Когда-то в этих стенах день и ночь хруптели жернова — то была главная кормилица предвоенного Сталинграда; войну она встретила под вывеской: «Мельница № 3 им. К. Н. Грудинина». Вывеску снесло взрывной волной на пятые сутки осады, саму постройку, как ни лютовал враг, снести не удалось — ей выпало стать одной из опорных точек обороны. Одним из бастионов, о которые пообломались клыки отборных частей вермахта.
— Выходить будете, товарищ маршал? — повторил водитель, ставя ногу на тормоз.