Белка в колесе

А что там передумывать, тупая фраза - кто-то же должен. Из военных и знающих. Кроме того, мне нужны деньги.

– Не передумаю.

Он помрачнел, кивнул. Вымыл руки в пиале, вытер о кимоно, проступили мокрые пятна. От меня же только лицо пятилетней давности, тогда я ещё работал. Не мнущийся никогда костюм и рубашка.

– Ну, бывай, э-э... Пусть всё.

Это "пусть всё" говорил Алекс, швед или норвежец по национальности, не знаю - в части все отличия намеренно стирались. Погиб при вторжении. Сгорел вместе со звездолётом на орбите.

– Пусть всё, - повторил я.

Минога хмуро вдруг проговорил:

– У психов "третий глаз" оказался заблокирован, я недавно обнаружил. Потому они и остались за бортом. Вообще много народу осталось там. А Гауптвахта притащил с собой тех, кто был на Альдебаране, ветеранов спас и их семьи, - он посмотрел на меня исподлобья.

– Я был тогда в госпитале, в коме.

– Никому.

– Никому.

Но думаю, на этот счёт он спокоен. Мы не должны вернуться.

Парень меня ждал. Славка сегодня притихший и торжественный. У него мёрзнут руки, и усилился тик правой стороны лица.

– Трусливый я. Сильно потею и руки холодные. Видишь?

– Вижу.

Но смотрел я на Жеку. Тот, как обычно, смотрел в потолок, рот открыт. Однако слюна изо рта не текла. Беседин уже здесь, значит.

Серёга Леденец сосал палец. А взгляд - на дверь. Неудобно ему на дверь смотреть, лёжа на животе, щекой уткнувшись в давно ставшую каменным блином подушку. Значит, и Фишер появился.

– Время памперсы менять, - говорит Славка.

Влетает иноп. Тихо, по-хозяйски шуршит мимо коек. Инородное тело. Чёрное, матовое, будто всасывающее в себя свет. Ходячая чёрная дыра.

Сейчас Минога ещё следит за нами. Это он переведёт меня в "Светлану Владимировну". Я могу в этот момент бросить Славку. Но Славке за угон "Светланы Владимировны" - смерть, поэтому тащу его маску за собой. Что входит в эту самую маску, я не знаю, только тело в захватах судорожно дёрнулось и затихло, светлые глаза смотрят в потолок.

– Ничего, Славка, мы ещё повоюем.

– Белка в колесе...

– Всё нормально, Слав.

– Белка в колесе... Она остановилась... А-аа!..

Орали мы с ним вместе. Сеть инопов приняла нас. Вклеила в жёлто-фиолетовый калейдоскоп. Тряхнула. Покрутила. Опять тряхнула. Не встраиваемся. Разрезала. Опять склеила. Опять встряхнула. Опять не встраиваемся. Отправила запрос на помощь. Нет, было не больно. Не могло быть больно. Страшно потерять себя. И Славку. Но он совсем затих и будто стал мной.

Теперь на запрос должен появиться второй иноп. И даже не один.

Они и появились. Лёгкие, подвижные, вертлявые. Сожгли Славкино, обмякшее тридцать секунд назад, тощее тело в памперсе.

Минога своё дело знает.

Нас он запустил как вирус, сказал, что в переводе на мой простофильский, инопы поставят блок, когда обнаружат вторжение, будут чистить систему. "Я всего лишь программа", - зло объяснил это сам себе в который раз я.

Отметил смерть Жеки и Серёги. Сеть инопов опять встряхнуло. Перемешало. На какой-то момент мелькнули сосредоточенные глаза Миноги.

– Дальше сами, - долетело короткое.

Калейдоскоп вертелся и вертелся. Рубины и синие веретёнца разбегались в разные стороны, слипались, смешивались, сыпались циферки, тёк светящийся дождь. Я так и не слышал ни Беседу, ни Фишера. Забывался и опять обнаруживал себя висевшим посреди выгоревшей дотла больничной палаты. Вокруг меня кружили два трансформера. Они то складывали манипуляторы, то вдруг ощетинивались ими во все стороны, поливали огнём, резали, безумно тыкались во все углы.

Пара инопов была сбита. Один торчал в стене, другой вварился в железный остов Жекиной кровати.

Славка давно молчал.

Сколько прошло времени? Чтобы сжечь палату и пару-тройку собратьев много времени не надо. Послать за помощью, видимо, должна была по рангу "Светлана Владимировна".

Сеть опять тряхнуло.

Беги, рыжая, беги.

Пока рыжая бежит, я жив...

Жив...

Белка в колесе вертится как бешеная... быстрее и быстрее... я жив... кровать у самого входа, больно держат захваты, ноют мышцы и сводит судорогой тело.

Карту серого пятна на стене знаю наизусть. Исходил его всё, на прошлой неделе поднял ребят, с криками ура завоевали город в излучине возле давно искорёженного взрывом выключателя и вон то село под потолком...

Слушаешь Жеку... Ржёшь над Серёгой... Просишь у него леденцы... берёшь и гоняешь слюну... Я жив... Беги, рыжая, беги... В окно...

Сеть опять здорово встряхнуло. Квадраты с веретёнцами встали боком и замерли. Дёрнулись. Рассыпались. Потемнело...

Ну что же вы, Светлана Владимировна, я же вам всегда говорил - потише, бережней надо с человеками обращаться, человеки - они живые... Жека, ты слышишь меня? В окно, в окно выходи... Серёга... Фишер, куда в стену прёшь, с кем я пойду... один я не справлюсь... в окно, сказал...

Вышли ровно напротив сгоревшей мертвецкой. Покружили над разрушенной психушкой. Я раздумывал, идти ли в квадрат, обозначенный в правом верхнем углу моего зрения пятью точками, тремя правыми слешами и двумя секундами.

Сеть снова два раза крепко тряхнуло, рассыпало.

Потом всё затихло.

Как если бы соринка из глаза никак не убиралась, глаз приморгался, и хозяин подумал, что может, уже всё прошло.

А я боялся, что меня сейчас опять накроет. Господи, сколько боли плещется в этом парне... удержаться бы... мама, мамочка...

Пятнадцать лет до и восемнадцать после. Мама. Иногда мелькает лицо, закрываемое крышкой гроба, "зачем притащили больного ребёнка в крематорий", "машина снесла голову".

Но сейчас я почему-то знаю, что воздушная машина у мамы была зелёного цвета, водила она её прекрасно, и если бы не придурок в чёрной Пикколо, то не случилось бы аварии, и мама была бы сейчас жива...

Шёл снег. Белые поля тянулись внизу. Лес шумел на месте города. Из окон домов торчали сучья деревьев. В реку встыло колесо обозрения... никого не будет дома, кроме сумерек... один... только день в сквозном проёме незадёрнутых гардин...* беги, рыжая, беги... Славка... запомни, меня звать Артём... запомни, Славка, ты живучий... беги, рыжая...

– Первый, первый, я третий, Беседин я! Артём! Слушай меня...

– Беги, рыжая...

– Слушай меня, Артём! Звягинцев! На Альдебаране наших осталось восемь человек, помнишь?

– Светлана Владимировна... девять человек. Девять, Беседа!

– Точно девять! Значит, помнишь. Так вот про нас тогда просто забыли. Это мне потом один из чинов сказал, злой был как собака, пьяный и в отставке, я его встретил через год, в космопорте на Малом-2, когда летел сюда.

Беги, рыжая... беги... Светлана Владимировна, мне сегодня тройной, а то я буйный буду... Никого не будет дома, кроме сумерек, один... Я Артём Звягинцев, сто тридцать первая второго космодесантного... ответьте... ресурсы на исходе... я теряю людей... помогите... снежный день в сквозном проёме незадёрнутых гардин... ты появишься из двери, в чём-то белом, без причуд...* Маринка, как хочется тебя увидеть, поцеловать в непрорисованный уголок глаз. Я скажу тебе "ты такая славная с этими непрорисованными уголками глаз". Ты будешь смеяться - "а ты сейчас похож на чеширского кота", "да! ободранного, робкого и с прижатыми обмороженными ушами","нет-нет, этот кот - очень нахальный тип, он обманывает меня!"