Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

Ей нужны были результаты, чтобы поспешать дальше. Чем больше улыбалось счастье, тем быстрее она двигалась вперед. «Роман с Гэри отвлек бы меня от основной цели, — думала она, разглядывая людей вокруг. — Я, может, стала бы как та девица, что демонстрирует красные ляжки из-под мини-юбки, или как вон та, что жует жвачку и рассказывает, как они с Энди провели вечер: «Ну вот, и он мне говорит… ну а я ему говорю… короче, он меня целует… ну, мы это, понятное дело… А на следующий день он не звонит… что же делать?» Две несчастные жертвы, блеющие какую-то чушь на невнятном языке влюбленных. Не слишком отдаваясь любви, я ничем не рискую, и меня за это любят. Таковы мужчины: чем больше их любишь, тем меньше они себя растрачивают на ответное чувство. Закон природы. Поскольку я никого не люблю, у меня миллион воздыхателей, и я могу выбрать того, кто мне в данный момент больше подходит».

Поцелуй Гэри в черной лондонской ночи на фоне зелени парка нарушил ее душевное равновесие. Она почувствовала, что выбита из колеи. Чуть было не превратилась во влюбленную дуреху. «Нет, я не дуреха. Я не курю, не пью, не употребляю наркотики и не развратничаю. Сначала это была просто поза, не хотелось быть как все, сейчас это осознанный выбор, я поняла, что таким образом экономлю время. Когда я достигну цели — открою свой модный дом, когда у меня будет своя собственная марка, — я смогу обратить внимание на остальных людей. А пока мне нужно сконцентрировать всю энергию на карьерном росте. Начать собственное дело, быть эгоисткой до мозга костей, стать второй Коко Шанель, навязать свое видение моды, даже при том, — озарило ее мгновенное прозрение, — что мне еще учиться и учиться. Но я знаю, к чему стремлюсь: к исключительной элегантности, к высокой классике, нарушенной одной или двумя неожиданными деталями. Нарушить чистоту. Испачкать ее. И увековечить полученное, подписав моим именем. Научиться легкости линий, точности рисунка, а потом все смять, порвать красивую картинку. Удар кинжалом по безупречности».

Она вздрогнула, глубоко вздохнула. Не терпелось скорее ринуться в бой. «В любом случае я ставлю только на это. Человеческая плоть и ее устремления куда как скучны по сравнению с моими планами».

Она дошла до улицы Энджел, поскользнулась на обертке от «Макдоналдса», сердито выругалась. Проходя мимо сети ресторанов «Готовая еда», пожала плечами: ну и названьице, вот деревня! Последние метры, отделявшие ее от дома, посвятила картине апофеоза своей карьеры. Ее окружили журналисты со всего мира, и она в пиджачке и шароварах из шерстяного крепа цвета перванш и сандалиях «Живанши» объясняла им идею своей коллекции, как вдруг, открыв ключом дверь, она услышала язвительное замечание Тома, молодого англичанина, служащего в банке:

— Гортензия! Ну ты и засранка!

Гортензия холодно взглянула на Тома. Белобрысый блондинчик с длинной жидкой бородкой, он обычно смотрел на нее печально и безнадежно, как бассет на миску с едой, до которой никак не достать.

— Что стряслось, Томми?! Прихожу домой еле живая от усталости, весь день занятия, а тут еще ты со своими инсинуациями!

Она повесила пальто в прихожей, размотала толстый белый шарф, в несколько слоев обвивавший шею, поставила сумку, набитую учебниками и папками, и тряхнула длинными каштановыми волосами перед носом безобидного простака (так по крайней мере она считала до сих пор).

— Ты оставила использованный тампон в ванной.

— Ах! Ну извини. Я, верно, задумалась…

— И это все, что ты можешь сказать?

— Выходит, ты не знал, милый Томми, что раз в месяц у женщин случается кровотечение и это называется месячные?

— Но ты не имеешь права бросать свои тампоны в нашей ванной!

— Я же сказала: извини, я больше не буду… Сколько раз тебе повторять?

Она одарила его самой очаровательной из своих улыбочек.

— Ты, мерзкая эгоистка, даже не подумала о нас, о парнях, с которыми живешь в одной квартире!

— Я уже дважды извинилась, может, хватит? Я не собираюсь каяться, валяться у тебя в ногах и посыпать голову пеплом! Не должна я была его там забывать, это точно, ну а теперь что тебе еще нужно? Отдаться тебе в качестве компенсации? Исключено. Я, кажется, четко обрисовала ситуацию: никаких телесных контактов между нами быть не может. Как ты провел день, а? Небось трудно было на работе, на бирже падение… Тебя не выгнали ненароком? Ах, ну конечно! Давай сама догадаюсь: тебя выгнали, и ты срываешь на мне зло…

Томми, казалось, потерял дар речи от такого напора, но потом вновь принялся обличать Гортензию, через слово повторяя «тампон», «тампон».

— Ладно, Томми, хватит уже! Я готова поверить, что ты не знал, что такое тампоны, пока не нарвался на мой… Надо привыкать, если хочешь когда-нибудь замутить с девушкой… С настоящей девушкой. Не с той алкашкой, которую ты притащил в субботу вечером…

Он замолчал, развернулся и вышел из кухни, бормоча на ходу: «Жуткая девка, а? Просто Нарцисс в юбке! Говорил я им, никаких девок в квартире! И ведь прав был, как оказалось!»

Гортензия посмотрела ему вслед и проверещала:

— Знай же, что человек, который не сосредоточен на себе, ничего в жизни не добьется! Если я в двадцать лет не буду Нарциссом в юбке, к сорока я превращусь в мать Терезу! Нет уж, нет уж! А ты должен брать с меня пример, вместо того чтобы критиковать. Один урок — пятьдесят фунтов, если хочешь, я выпишу чек.

И она вошла на кухню, чтобы сварить себе кофе.

Ей предстояло всю ночь работать. Тема домашнего задания: нарисовать целый гардероб, основываясь на трех базовых цветах — черном, сером и темно-синем, начиная с обуви и заканчивая очками, платочком, сумкой и другими аксессуарами.

Остальные три соседа уже ждали ее возле кофе-машины.

Питер, Сэм и Руперт.

Сэм и Руперт работали в Сити, а Сити лихорадило. Они приходили с работы все позже, горбясь под грузом забот, и за чашкой вечернего кофе вспоминали, кого еще уволили за последний дни. А утром они вставали все раньше. Скрипя зубами, читали объявления в газетах.

На кухне установилась плотная удушливая атмосфера нависшей беды. Нахмуренные брови, унылые лица — страдание напоказ.

Гортензия выбрала в кофе-машине режим «очень крепкий», включила: ни единое слово не слетело с уст трех скорбящих. Она открыла холодильник, достала двадцатипроцентный творожок и кусочек ветчины. Ей необходим белок. Она взяла тарелку, выложила творожок, нарезала на тонкие ломтики ветчину. Они переглянулись с тем же трагическим видом.

— Да что случилось?! — спросила она наконец. — Вы все думаете про тампоны, и у вас отбило аппетит? Вы не правы. Знайте, что тампоны способны саморазлагаться и не засоряют природу.

Она хотела сострить. Сказать что-нибудь забавное, чтобы разрядить обстановку.

Они одновременно пожали плечами, глядя на нее с немым укором.

— Я не знала, что вы такие впечатлительные, парни. Я натыкаюсь на ваши грязные трусы в коридоре, на вонючие носки, на презервативы возле мусорного ведра и грязные тарелки в раковине, на липнущие кружочки от вашего пива и ничего не говорю! Или, наоборот, говорю себе — такова мужская натура, они всегда оставляют бардак на своем пути. У меня не было брата, но с тех пор, как с вами живу, я представляю, что это такое…

— У Тома сестра умерла. Сегодня утром покончила с собой… — перебил Руперт, испепеляя ее взглядом.

— Вот оно что! — с набитым ртом отозвалась Гортензия. — Вот почему он на меня набросился… А я-то думала, его из банка погнали… А почему она покончила с собой? Несчастная любовь или страх перед будущем?

Они пораженно уставились на нее. Сэм и Руперт одновременно поднялись и в едином порыве демонстративно вышли из кухни.

— Ох! Послушай, я ее не знала, его сестру! Ты что, хочешь, чтобы я рвала на себе волосы и истошно рыдала?