«Белое дело». Генерал Корнилов
Шрифт:
«Львовиада»
Здесь мы подходим, пожалуй, к наиболее туманному эпизоду истории корниловщины — событиям, приведшим к открытому и внезапному разрыву Керенского с Корниловым. Этот разрыв сыграл очень важную роль в провале корниловского путча. С одной стороны, он, безусловно, содействовал деморализации карательных войск, по приказу Корнилова уже подходивших к Петрограду, с другой — вне зависимости от намерений Керенского способствовал созданию общедемократического фронта, о который и разбилась корниловщина.
Но многие факты, связанные с этим эпизодом, так н не вышли из-за политических кулис своего времени, остались частью айсберга, скрытой под водой. Речь идет прежде всего о деятельности Владимира Николаевича Львова в коротком промежутке между 22 и 26 августа. Она отдает такой детективностыо, такой буффонадностыо, что ее впору назвать «львовиадой»...
В. Львов был человеком, широко известным
Как министр В. Львов ничем особенно себя не проявил. За ним закрепилась репутация довольно легкомысленного, словоохотливого, если не сказать больше, человека. Вместе с тем «обходительность» В. Львова, говоря современным языком, коммуникабельность его характера вызывали к нему вполне доброжелательное отношение. Львов не упускал случая славословить Керенского, что, впрочем, пе уберегло его от отставки. Во второе коалиционное правительство, сформированное в конце июля, В. Львов не вошел. Его сменил профессор богословия правый кадет А. Карташев. Министерская карьера В. Львова оборвалась. Похоже, что после этого он круто изменил отношение к своему бывшему кумиру — Керенскому. Министр иностранных дел М. Терещенко говорил, будто В. Львов после своего ухода из правительства сказал ему: «Керенский — мой смертельный враг». Так или нет, но не подлежит сомнению, что В. Львов искал возможности вновь «играть роль». И случай, казалось, представился...
Не успел еще Савинков, уезжавший в Ставку, покинуть Петроград, как в тот же день, 22 августа, в Зимнем дворце у Керенского появился Владимир Львов. Керенский не мог не принять его: старый знакомый, бывший министр — коллега по правительству. Знал, конечно, Керенский и то, что В. Львов (во всяком случае, через брата Николая) связан с теми кругами, представители которых составляли правую часть Государственного совещания.
Для чего же явился В. Львов? Что же он сообщил Керенскому? Керенский и Львов впоследствии (в показаниях следственной комиссии и в мемуарах) рассказывали об этом с такими акцентами, которые считали наиболее выгодными для себя. Тем не менее можно считать установленным следующее. В. Львов, указав Керенскому на потерю им «популярности» как в рядах «революционной демократии», так и у значительной части правых кругов, поставил перед ним вопрос: согласен ли он, Керенский, войти в контакт с некоей группой «общественных деятелей», имеющих «достаточно реальную силу», чтобы обеспечить ему прочную поддержку справа? В ответ Керенский, естественно, попросил разъяснить, о какой конкретной группе идет речь. Не получив ответа (Львов заявил, что он пока не вправе об этом говорить), Керенский тем не менее сказал, что в принципе он заинтересован в создании правительства, «опирающегося на твердую основу», и практически согласился на то, чтобы В. Львов продолжил переговоры с этой «группой общественных деятелей».
Такая позиция Керенского не представляется неожиданной и легкомысленной. Дело в том, что осторожные разговоры о концентрации им всей власти в своих руках или разделении ее лишь с несколькими людьми (т. е. о создании диктатуры или директории) велись с ним уже не раз и до визита В. Львова. Позднее Керенский сам свидетельствовал об этом. И подобные разговоры не вызывали у него неприязни, напротив, он с любопытством и интересом прислушивался к ним. Как остроумно заметил Н. Суханов, Керенский в принципе не отвергал корниловщины, но только при условии, что роль Корнилова будет выполнять он сам. Керенскому не стоило, конечно, труда понять, что под «группой», о которой говорил Львов, имелись в виду какие-то прокорниловские круги. А если это так, то ему не было никакого смысла пренебрегать даже самой малой возможностью для их политического зондажа.
Итак, «блок» Керенский — В. Львов был, но всей видимости, заключен. Но возникает важный вопрос: был ли визит к Керенскому 22 августа личной инициативой В. Львова, или за его спиной кто-то стоял? К сожалению, до сих пор нет определенного, достоверного ответа. Не исключено, конечно, что В. Львов при своем экспансивном стремлении «играть роль» сам решился на такой шаг. Но и в этом случае он, несомненно, был «навеян» той средой, в которой В. Львов теперь вращался, ирокор-ниловскими настроениями, так ярко проявившимися в «Совещании общественных деятелей», а затем и на Государственном совещании. Для правых делегатов этого совещания (впрочем, как и для всех других) не могла остаться незамеченной повышенная нервозность, даже истеричность Керенского. Было очевидно, что она — прямое
отражение неустойчивости режима, судорожно пытавшегося «усидеть между двумя стульями». В этих правых кругах, естественно, могла явиться мысль: не наступил ли решительный момент для оказания «нажима» на Керенского в духе «корниловской программы»? Здесь, конечно, не знали, что Керенский только что направил в Ставку Б. Савинкова для выработки совместных действий с Корниловым, и поэтому должны были искать собственных контактов с Керенским. Такова, думается, была политическая почва, на которой мог «возникнуть» Владимир Львов.Известно, что 22 августа он прибыл к Керенскому в Петроград из Москвы, где находился во время работы Государственного совещания. Прошивая в гостинице «Националь», он встречался здесь со многими участниками совещания и теми, кто «делал дела» в его кулуарах. Среди них особо следует выделить трех лиц: И. Добрын-ского, А. Аладьина и Николая Львова. Последний нам уже известен: брат В. Львова, тесно связанный с «общественными деятелями» правого, прокорниловского лагеря. И. Добрынский возглавлял владикавказское отделение «Союза георгиевских кавалеров», часто бывал в Ставке, имел личные контакты с генералом А. Крымовым, председателем Главного комитета «Союза офицеров» Л. Новосильцевым и В. Завойко. А. Аладьин — бывший депутат I Государственной думы от «трудовой группы», в 1906 г. эмигрировал в Англию, занимался там коммерческой деятельностью, из «левого» постепенно превратился в монархиста, стал корреспондентом правых русских газет в Англии. Не все ясно в деятельности Аладьина в этот период. Он вернулся в Россию после 10-летней эмиграции в форме английского офицера. Говорили, что он привез рекомендательные письма от английского военного министра Мильнера и главнокомандующего генерала Робертсона. Так или иначе, в правых кругах к нему сразу был проявлен интерес, он был представлен Корнилову и приглашен в Ставку.
Содержание бесед В. Львова по крайней мере с этими людьми, как показывают имеющиеся источники, сводилось как раз к тому, о чем В. Львов говорил с Керенским по прибытии к нему в Зимний дворец. Констатировалось, что положение складывается таким образом, что Керенский должен наконец освободиться от влияния Советов и взять правый курс. Иначе те, что не могут примириться с идущим у них на глазах «развалом государства», предпримут свои меры. В. Львов позднее утверждал, что ему ясно давали понять о готовящемся в правых кругах перевороте.
Что же могло произойти дальше? Конечно, нет данных, что И. Добрынский и др., действуя по поручению каких-то третьих лиц, прямо попросили В. Львова встретиться с Керенским. Можно, однако, предположить, что он воспринял беседы с Добрынским, Аладьиным и др. как поручение тех, с кем, как он знал, они были тесно связаны.
Реакция Керенского во время беседы в Зимнем дворце 22 августа явно вдохновила В. Львова. Казалось, завязывается клубок такой важной интриги, которая может привести к крутому политическому повороту, после которого и он, В. Львов, вновь станет одной из ключевых фигур.
A. Аладьин позднее утверждал, что В. Львов рассчитывал на пост министра внутренних дел...
Покинув Керенского, В. Львов спешно возвратился в Москву. Здесь он повидался с Добрышжим, Аладьиным, братом Николаем, которым сообщил, что получил от Керенского полномочия на переговоры с Корниловым о перестройке правительства путем «привлечения правых групп». II. Львов тут же встретился с П. Рябушипским, С. Третьяковым, М. Родзянко и др., т. е. с людьми, игравшими ведущую роль в «Совещании общественных деятелей», и информировал их о переговорах В. Львова с Керенским. Этот факт может рассматриваться как некоторое свидетельство в пользу того, что и о самом визите
B. Львова к Керенскому 22 авгута было известно, по крайней мере названным лицам. По-видимому, было решено, что беседа В. Львова с Керенским столь важна, что о ной срочно необходимо сообщить в Ставку. И снова В. Львов буквально на несколько часов разминулся с Савинковым: 24 августа Савинков уехал из Могилева, а поздно вечером того же дня В. Львов прибыл туда вместе с Добрынским и Аладьиным.
Знал ли Корнилов о предстоящем визите В. Львова? И. Добрынский в Чрезвычайной следственной комиссии показал, что знал. Затем он, правда, изменил это показание, заявив, что его неверно поняли: он якобы имел в виду, что для Корнилова пе было неожиданностью содержание рассказа В. Львова, а не сам факт его визита. Прямых доказательств того, что Корнилов был заранее информирован о приезде В. Львова, таким образом, нет. Почему же в таком случае он сразу принял В. Львова, которого знал весьма поверхностно? Ведь, казалось бы, все вопросы взаимоотношений с Керенским были только что решены е Савинковым. Зачем же теперь потребовался малоизвестный Корнилову Львов? В эти дни Корнилова посещало много людей. 25 августа тут побывал и командующий Московским военным округом протеже Керенского генерал А. Верховский. В беседе Корнилов как бы между прочим коснулся вопроса о его, Верховского, отношении к «твердой власти» — военной диктатуре. Верховский, но его показаниям в Чрезвычайной следственной комиссии, ответил резко отрицательно и заявил, что, если