Белое и красное

— Стоит проучить этого полячишку. А что брат… Петр Акепсимович знает, что его сестра шлюха?

Лицо Павла Георгиевича налилось кровью, чувствует он, если не хватит сейчас полстакана коньяку, не успокоится.

— Иди, Бондалетов, вели Семену подать бутылку армянского коньяка и стакан… два стакана, — уточнил Никифоров.

«Не угостил капустой, теперь будешь коньяком поить, — злорадствует Бондалетов. — Одну дырочку под кольцо я уже проделал у тебя в носу, Павел Георгиевич. Больно стало. Из-за Агриппины еще не так заболит, по-настоящему». А что Никифорову это не безразлично, заметно и невооруженным глазом — стоило Бондалетову вернуться, как он повторил вопрос:

— А брат знает, что выделывает его сестричка?

— Петр Акепсимович — человек современный, он постоянно это подчеркивает, желает, чтобы наши женщины были по-европейски свободны. Она не вмешивается в дела фирмы, а он закрывает глаза на ее любовные похождения. К тому же Агриппина в некотором смысле, можно сказать, блюдет себя.

«Такого быть не может, — удивляется Никифоров. — Петра я хорошо знаю, знаю, на что способен. Но чтобы такой договор с ней заключил, она, значит, во все тяжкие, а он фирму в своих руках держать будет, нет, такого быть не может. Что бы там ни было, а он солидный купец, не сутенер какой».

— Что-то ты крутишь, Игорь Матвеевич, с этим их уговором.

Бондалетов улавливает «Игорь Матвеевич». Сказано, правда, без особого почтения, но уже кое-что, если сравнить с началом разговора… «Погоди, погоди, медведь якутский, колечко я скоро просуну тебе в нос».

— Конечно, это мои догадки, я ведь вам так и сказал, что только предполагаю, может, и ошибаюсь. Но вот вам факты: Петр Акепсимович терпимо относится к поведению сестры, она же не вмешивается в дела фирмы. Если, уважаемый Павел Георгиевич, вы думаете, что известие о встрече Агриппины и Эллерта будет потрясением для Шнарева и он выставит полячишку, то вы ошибаетесь. Петр Акепсимович давно на это сквозь пальцы смотрит, ведь не впервые Агриппина с капитаном встречается.

«А вот об этом ты мне никогда не докладывал», — но вслух не сказал. Вспомнил, что как-то дал понять Бондалетову, что любовные похождения Агриппины его не интересуют. Зачем зря себя волновать.

— Неплохо бы дать по носу этому поляку.

— У меня есть предложеньица, Павел Георгиевич.

— Говори, говори, Игорь Матвеевич, послушаю твои предложеньица.

Непременно кончит просьбой о деньгах. Как только начинает о предложеньицах, обязательно тянет лапу за рублями.

— Потребуйте, Павел Георгиевич, если уж договор заключили со Шнаревым, чтобы он убрал Эллерта. Поставьте такое условие.

— А ты откуда знаешь, что я с ним сговаривался, Бондалетов?

Опять неуважительное обращение. Зато спросил с подозрением. И так плохо, и так нехорошо. Пробовал прикидываться Бондалетов, что самостоятельно не мыслит, что глупее, чем на самом деле, что готов выполнить любое поручение, вел себя самым аккуратнейшим образом, проверенным многими поколениями чиновников, — и что? Никифоров еще более свысока стал на него поглядывать. А когда показал, что есть голова на плечах, — Никифоров засопел от злости. Хотя, если выбирать, с кем дело иметь — со Шнаревым или Никифоровым, — пожалуй, надо выбирать Никифорова.

— Откуда знаю? Полицейская, тьфу, милицейская сноровка. Умение делать выводы из мелких наблюдений. Вчера закрылись со Шнаревым в его кабинете. Почти на целый час. Вы первый к нему подошли. И не затем, чтобы ссориться, для этого можно другое место найти. До самых саней потом проводил вас хозяин, когда отъезжали, а встречать даже сына не послал.

— Да, вижу, наблюдательный ты. А я-то думал, только едой да выпивкой был занят. Своих агентов перещеголял!

— Прирожденный полицейский, Павел Георгиевич, даже сны видит полицейские.

На сей раз поправляться не стал. Это при комиссаре надо следить, чтобы «полицейский» не сорвалось с языка, не приведи господь. Соколов, поскольку он из бывших политических, чувствителен к этому слову. Он знал, конечно, прошлое Бондалетова, но принадлежал к тому типу людей, которые видимое принимали за действительное. При других Бондалетов меньше остерегался. Ну а отношение Никифорова к самодержавию знал куда как хорошо…

— Да, договорились мы вчера со Шнаревым о том, что, пока есть большевистская опасность, действовать сообща. Я первый протянул руку, потому как дальше его смотрю. Но сказать, чтобы он убрал капитана Эллерта, не могу.

— Почему? Решая большие дела, можно и о мелких договориться.

А в глазах Бондалетова читалось: неужели силенок мало, Павел Георгиевич, чтобы волю свою показать? Прав этот полицейский. Не Никифорову сейчас диктовать свои условия.

— Не могу, Игорь Матвеевич, потому что Шнарев скажет: «Согласен, Павел, принесу в жертву полячишку, но чтобы выровнять счет, ты своего Бондалетова тоже уберешь». Так на так. А что я без тебя, Игорь Матвеевич?

Бондалетов никак не ожидал, что дело может так обернуться, хотя многое мог предвидеть. А действительно, как знать. Почему Шнареву так не ответить?

— Ты сказал, если я хорошо тебя понял, у тебя есть предложеньица? — крутя в ухе палочкой, продолжил Никифоров. — А назвал одно…

— Можно использовать поручика Ростовского, который…

Дверь открывается, входит Семен с подносом, на нем бутылка коньяку, два стакана и штопор. Бондалетов смотрит вопросительно на Никифорова.

— При Семене можешь все говорить, Игорь Матвеевич. Он еще у моего отца служил.

Капитан, однако, молчит. Ждет, пока Семен поставит поднос. Семен бутылку не открывает, будто чувствует, что должен выйти из кабинета. Когда дверь за Семеном закрылась и затихли шаги в конце коридора, Бондалетов заговорил:

— То, что он служил у вашего отца, уважаемый Павел Георгиевич, еще ни о чем не говорит. Хотя допускаю, на основании некоторых своих наблюдений, что он относится к людям, которые секретов из дома не выносят.

— Наблюдений? Бери штопор, Бондалетов.

— Если бы Семену хотелось побольше услышать, он взялся бы бутылку открывать, разливать коньяк, крутился бы здесь…

Выпив, Бондалетов объясняет свой план. Павел Георгиевич не может скрыть удивления. «Буду я еще тебя на цепочке водить, буду», — с удовлетворением думает капитан.

Японский десант… Решения. Нужны решения. Нет, не на бумаге, хотя они, старые конспираторы, знают силу печатного слова. Японский десант… Что это — интервенция или только очередная попытка? Центр политических событий перемещается в Сибирь. Китайские гарантии ничего не стоят. Лучшее доказательство — атаман двинул свои войска. Необходимо решение, чтобы помешать атаману проводить мобилизацию казачества. Но какое? Нельзя допускать, чтобы к Семенову пробирались белые офицеры. Много их, сейчас это особенно заметно. Через несколько дней в Иркутске будет Лазо.