Белорусский набат
Шрифт:
– Справа! Осторожно!
Мимо них с нарушением прошел непрерывно сигналящий «Форд», почти такой же, как у них, – только другого цвета. Из заднего окна торчал флаг Беларуси, но не официальный, а оппозиционный, бело-красно-белый.
– Вот гад! – Степнов показал на нарушителя. – Догоним!?
– Сиди… – Наумович мгновенно посерьезнел. – Сейчас… догонимся и так.
Автомобиль-нарушитель, непрерывно сигналя, уехал куда-то дальше и пропал…
Проспект Независимости – широченная трасса, почти международная, ведущая на Октябрьскую площадь. Сразу бросалось в глаза… на тротуарах непривычно много народа, причем большинство – молодежь. А впереди что-то горит… и неслабо горит, судя по столбу дыма. Это что-то тушат, но там и люди, и
– Набери батю, – сказал Наумович, управляя машиной.
Степнов взял телефон… у них у каждого был такой, в нем было аж две рации: настоящая, работающая на гражданских радиочастотах, и эмулятор рации, работающий на частотах сотового телефона, то есть специальная программа, позволяющая использовать телефон как рацию. Белорусское КГБ после событий Арабской весны создало специальную группу, в задачу которой входило отслеживание всего, связанного с различными восстаниями, майданами, беспорядками, анализ и выдача рекомендаций по укреплению собственной защищенности. Одной из таких рекомендаций было обеспечение сотрудников запасными системами связи, соответствующими коммерческим. Дело в том, что по крайней мере в двух случаях отмечалось активное глушение систем связи армии и правоохранительных органов – в Египте и Йемене. Потому было очень важно иметь запасную сеть связи гражданского типа, чтобы перейти на нее при начале глушения. Ее отключить не могли, потому что тогда бы они нарушили и координацию гражданского восстания, использующего те же самые средства связи. Вообще, белорусский КГБ был неплохо подготовлен к неприятностям, у них была даже закрытая запасная система передачи данных, основанная на использовании Фейсбука и Твиттера, на случай падения всех других систем. Они умели использовать силу противника как слабость.
Наумович остановил машину. Впереди стоял пожарный «МАЗ», стоял неудачно, перегораживая дорогу.
– Посмотри…
Тут уже была толпа, в основном – зеваки. Степнов выбрался из машины, протолкался к пожарным… видимо, старший пожарного расчета был впереди, что-то говорил по рации…
– Сюда нельзя! Куда прешь?!
Степнов показал свою карточку – он получил ее одним из первых в КГБ, потому что пришел совсем недавно. Многие еще сохраняли старые удостоверения, но у Степнова была пластиковая карточка, и она ему нравилась – намного удобнее, чем старое удостоверение.
Ему показалось или в глазах пожарного плеснулась ненависть?
– Что здесь происходит? – спросил он.
– Что происходит… Не видишь, что ли? Автобус подожгли.
Степнов увидел… огромный «МАЗ», похожий на аквариум, гордость белорусской столицы, горел ярким, дымным пламенем, стоя почти на ободах. Это было… это было такой дикостью, что не укладывалось в уме. Эти автобусы… они же за деньги покупались, они были новыми, современными и придавали Минску современный деловой вид. Зачем его подожгли? Как они смогли это сделать и зачем?
– Пострадавшие есть?
– Нет… вроде. Всех вывели из салона, потом – бутылку бросили…
Дикость какая.
Степнов не задумался об одном важном факте, о котором задуматься стоило бы. И не только ему – молодому сотруднику белорусского КГБ, а всем, и в Беларуси, включая ее президента, и за ее пределами. Когда отморозки подошли к автобусу с бутылкой бензина и попросили всех выйти – все вышли. Кто-то был недоволен, а кто-то в душе радовался, но все вышли. Никто не подумал, что этот автобус, который собирались жечь, он – общий, он куплен за общие деньги и ради общего блага, и если его сжечь, то придется покупать новый, и это ущерб для каждого, потому что будут потрачены деньги, которые можно было потратить на что-то другое, на новый детский сад, например, или на новые компьютеры в школы. Нет, все стояли и смотрели, как жгут новый автобус, хотя среди пассажиров были и мужики, и они запросто могли скрутить группу отморозков и вломить так, что мало не покажется.
И брусчатка, которую сейчас разбирали и собирались кидать, – она общая, и стекла, которые этой брусчаткой собирались бить, – они тоже общие, и город, который собирались превратить в рассадник непокоры, – он также общий. Но никто и пальцем не готов был пошевелить, чтобы защитить это общее от нападения орды манкуртов, своих и пришлых. Все те, кто был за власть, не собирались ее защищать, они ждали милицию и собирались быть заинтересованными наблюдателями, чтобы потом удовлетворенно думать: вот у нас Батька, как он им вломил!
Они не готовы были лично вмешаться и лично накостылять жгущим автобус подонкам. Хотя, если бы кто-то вот так же стал жечь или потащил на баррикаду их собственную машину, они бы за это голову проломили. И хотя они своими глазами видели, во что превратилась соседняя Украина, в какой ад ее опрокинул Майдан, такой же, какой явно намечался здесь. Они все это видели, знали, понимали. Но лично встать на пути отморозков они были не готовы.
Это – болезнь. Анемия общества. Скорее всего, она даже не из девяностых, она родилась много раньше, когда вроде как предприятия принадлежали «гегемону», рабочему классу, но одни гегемоны перебрасывали через забор добрый шмат мяса или рулон рубероида, а другие гегемоны знали про это и видели, но молчали. И лишь когда начинался какой-то скандал в трудовом коллективе, вот тогда как будто прорывало плотину: с обеих сторон лилась такая грязь, такие обвинения, что впору было десять лет расстрела назначать. И сейчас… большинство общества видело, как меньшинство, причем на тот момент меньшинство абсолютное, ведет себя как… фашисты, наверное, а как еще сказать. Но дать окорот оно не решалось.
Просто стояло и смотрело, как горит на главном проспекте страны общий автобус…
– Потушите?
– А чего… потушим.
– Продолжайте тушение, – сказал Степнов, – дождитесь милицию.
Он повернул назад… и вдруг заметил, что у пожарного «МАЗа» явно спускает колесо. Кто-то ткнул ножом…
В этот момент кто-то ткнул его сзади… он даже не понял, что произошло… бронежилет отразил удар. Лишь только оказавшись у машины, он вдруг понял, что кто-то ударил ножом и его в спину. И если бы не броник…
Он ввалился в машину, Наумович тут же тронулся с места, непрерывно сигналя. Скорость была пешеходная, но как они прошли это место… стало просторнее…
– Что там?
– Автобус подожгли… гады. И еще… пожарной машине колесо пробили.
Степнов думал, стоит ли говорить о том, что его ударили в спину ножом, но решил не говорить. Еще подумают, что он испугался.
Наумович кивнул, мрачный, как никогда. Откровенно говоря, Степнов никогда не видел своего наставника таким мрачным – они совсем недавно отдыхали с женами на даче (точнее, Степнов пригласил свою девушку), Наумович пел под гитару, шутил, и все было прекрасно.
Стоп…
Тут, в начале площади, стояли грязно-зеленые «МАЗы» внутренних войск, несколько штук. Дальше прямого хода не было, машины пропускали, но в час по чайной ложке.
Наумович припарковал машину. Точнее, просто бросил. Тут же были еще их машины, бойцы Первой бригады внутренних войск одевали снаряжение для борьбы с массовыми беспорядками. Степнов обратил внимание, что у них нет оружия. Совсем. Только дубинки, каски, щиты… у офицеров – купленные в России «Осы». И это при том, что на снабжение принят нелетальный патрон калибра 9 мм, а кроме того, в России закуплены короткие полуавтоматические карабины «КС-К», способные стрелять резиновыми пулями и резиновой картечью. Почему их здесь нет, почему они не розданы? Разве их не для этого покупали?
Он прислонился к теплой радиаторной решетке «МАЗа», чувствуя усталость…
Вернулся Наумович, с ним был Турко с уже расчехленной камерой.
– Идем за ВВ, работаем по обстановке. Наша задача – изолировать район, не допустить журналистов и зевак. Понял?
– Так точно.
– Пошли.
Монолит до конца выстроен не был, он строился только сейчас. Сразу бросилось в глаза: протестующих много, намного больше, чем первоначальные двести человек – их больше тысячи! Это не значило, что с ними невозможно было справиться, просто работа разведки вызывала опасения…