Белые витязи
Шрифт:
— Вас, душенька, и отпускать не стоит... Ничем-то вы воспользоваться не сумеете...
— Он у вас удивительный! — говорил о Скобелеве один грек, кажется Варварци...
— Почему это?
— Я у него вчера был... Случайно зашла речь о чисто хозяйственных интересах города, оказалось, что он их знает, понимает... Я совсем потерялся, когда он начал говорить мне о проектах водопровода, поданных нашими греками, о новом мосте вместо галатского, который мы хотим строить... Я даже спросил его, не жил ли он прежде в Константинополе...
Один из стамбульских улемов, бывший в Георгии, выразился так же.
— Ак-паша мог
— Отчего?
— Он Коран знает.
И не только знал, но и цитировал его зачастую...
В Скобелеве в это время уже сказывались замечательные черты характера. Один из военных, которые обладают незавидною способностью лазить без мыла в глотку, сошёлся с ним в Константинополе. Генералу он очень понравился, потому что это обстоятельство не мешало оному быть храбрым человеком и остроумным собеседником. Завтракая в Hotel d’Angletter, он как будто нечаянно начал передавать Скобелеву всевозможные сплетни...
— Вы знаете, генерал, вы бы остановили своих рыцарей!
— Каких это моих рыцарей?
— Офицериков, близких к вам.
— В чём я их должен останавливать?
— Во-первых, они здесь кутят...
— А мы с вами, полковник, что теперь делаем?..
— Какое же сравнение!..
— Нам, значит, можно, потому что у нас есть деньги на шампанское, а им нельзя, потому что у них хватает только на коньяк?
— Ну, и ещё за ними водится грешок...
— Какой?
— Они вовсе вам не так преданы, как вы думаете.
— Ну, уж это вы напрасно... Я их всех хорошо знаю!
— Да вот-с, не угодно ли, один из них про вас рассказывал...
И началось самое бесцеремонное перемывание грязного белья...
— А теперь я назову вам фамилию этого человека...
Но Скобелев в это мгновение схватил того за руку:
— Пожалуйста, ни одного слова больше и ради Бога — без фамилий... Я слишком люблю своих рыцарей, слишком обязан им, слишком. Всю кампанию они, по одному приказанию моему, шли на смерть... Я не хочу знать, кто это говорил, потому что не желаю быть несправедливым. Поневоле такая несправедливость может прорваться когда-нибудь в отношении к человеку, повинному только в том, что под влиянием стакана вина он разоткровенничался при человеке, не заслуживавшем такой откровенности. — И Скобелев тоном голоса нарочно подчеркнул эту фразу: — Да-с... Не заслуживавшем!
Когда завтрак кончился и полковник откланялся, Скобелев позвал человека.
— Заметил ты лицо этого господина?
— Точно так-с.
— Помни, что для него меня никогда нет дома!
Занимая уже довольно высокий пост, он не раз сталкивался с людьми, которые старались выиграть в его мнении и выдвинуться вперёд, унижая своих товарищей...
— Я их слушаю поневоле, ушей не заткнёшь, — говорил Скобелев, — но в уме своём в графе против их фамилии ставлю аттестацию «подлец и дурак». Подлец потому, что клевещет про других и главное — про своих товарищей, дурак — потому, что передаёт мне это, точно у меня у самого нет глаз во лбу, точно я не умею отличить порядочного человека от негодяя...
Один из его подчинённых очень нуждался в то время; Скобелев хотел ему помочь и не знал как. Призывает, наконец, того и говорит: «Вам присланы деньги из России... Вот они» — и придвигает горсть золота... Тот, разумеется, схватился за неё, даже не спросив от кого. Проходит несколько времени, он является опять к Скобелеву.
— Что
вам?— Я пришёл узнать, не прислали ли мне ещё денег из России.
— Прислали... Я забыл отдать вам... Вот они...
Потом этот франт отблагодарил по-своему Скобелева, обокрав его...
В следующий раз он поручил ведение своего хозяйства офицеру. Тот недели в две накатал ему счёт тысяч в пять-шесть.
— Это невозможно... Прикажете проверить? — спросили у него.
— Ни под каким видом. Вина прежде всего моя — потому что я его назначил сам... Заплатить, и ни слова об этом. Разумеется, впредь ему денежных поручений не давайте никаких. Это раз. Если бы это были деньги общественные или чужие — другое дело... Немного погодя я найду, что ему не к лицу моя дивизия, и он сам уберётся из неё.
Расставался со своими он вообще неохотно и долго не прощал тем, кто оставлял его сам...
— Я люблю N. N., он храбрый человек, полезный; только я не возьму его к себе.
— Отчего?
— Он меня оставил... Это было сделано не по-товарищески...
О тех же, которые меняли свой мундир на полицейский, Скобелев потом и слышать не мог.
— Не говорите мне о них... Храбрый боевой офицер — и так кончить!..
Когда у него просили за них, он обрывал прямо:
— Ни слова, господа... Впредь говорю, ничего не сделаю... Он с голоду не умирал... Я этого рода оружия терпеть не могу, вы сами это знаете.
Один из таких явился к нему и, «рыдая», начал рассказывать обо всех условиях своей новой службы.
— Жаль мне вас...
— Примите меня опять к себе.
— Ну, уж это извините... За что же я буду оскорблять своих офицеров?.. Я вам дам один совет — выходите в отставку...
В Константинополе и под ним шли у него нескончаемые споры...
Начиналась эпоха берлинского конгресса, уступок, дипломатических подвохов... Скобелев мучился, злился... Он не спал целые ночи...
— Что будет с Россией, что будет с Россией, если она отдаст всё!.. И даже не всё, если отдаст часть, уступит хоть кроху из сделанного ею... Зачем тогда была эта война и все её жертвы!..
Я помню последний вечер, в который я видел его.
Мы сидели на балконе дома в Сан-Стефано... Прямо перед нами уходили в лазоревый сумрак далей ласковые, полные неги волны Босфора... Точно с мягким мелодическим шёпотом текли они к тихому берегу... У пристани едва-едва колыхались лодки... На горизонте серебряные вершины малоазийского Олимпа прорезывали ночную темень... Зашёл разговор о будущности славян. Скобелев, разумеется, стоял за объединение племён малых в большие...
— Никогда ни серб, ни чех не уступят своей независимости и свободы за честь принадлежать России.
— Да об этом никто и не думает... Напротив, я рисую себе в будущем вольный союз славянских племён. Полнейшая автономия у каждого — одно только общее — войска, монеты и таможенная система. В остальном живи как хочешь и управляйся внутри у себя как можешь... А что касается до свободы, то ведь я говорю не о завтрашнем дне... К тому-то времени, пожалуй, Россия будет ещё свободнее их... Уж и теперь вольный воздух широко льётся в неё, погодите... Разумеется, мы всё потеряем, если останемся в прежних условиях... Племена и народы не знают платонической любви... Этак они сгруппируются вокруг Австрии и вместе с нею могут, пожалуй, основать южнославянскую монархию... Тогда мы пропадём!