Белые волки Перуна

Прямо с земли прыгнул Блуд на круп коня, и острый нож сам нашёл хрустнувшее горло. Сбросил волхв с седла обмякшее тело да кольнул в бок забаловавшего было коня.

Радимичи не сразу сообразили, что произошло, а обиженный болью конь уже ломил сквозь толпу, вынося наездника из забурлившего страхом и ненавистью котла.

Была у Блуда опаска, что городские ворота окажутся закрытыми, но удача и здесь оказалась на его стороне. Растерявшаяся стража даже и не пыталась перехватить всадника, и под их растерянные крики он вихрем вылетел за городские стены.

Погоня началась почти сразу, что и немудрено – у боярина Всеволода оказалось под рукой полторы сотни мечников на застоявшихся конях. Отмахав чуть ли не две трети пути, Блуд понял, что оторваться ему, пожалуй, не удастся, а забрезживший рассвет и вовсе сделал его удобной мишенью для стрел. Конечно, на полном скаку не каждый сумеет удачно метнуть стрелу, но, видимо, среди Всеволодовых дружинников нашлись хорошие лучники. Один из них вогнал острое жало в ногу Блудова жеребца. С версту после этого конь не сбавлял скорости, а потом захромал, подсекая поврежденной ногой. А второй стрелой Блуду пробили плечо, и он кулем слетел с обезножевшего коня. Одно спасло: не вышел из ума при ударе о землю, а подхваченный неведомой силой бросился в заросли. Ждал, что вот-вот обрушится на голову безжалостный меч, и бежал из последних сил.

В себя пришёл только после того, как очутился под корягой. Да и то не сразу. Поначалу силы оставили Блуда, и сознание, кажется, тоже. Слышались как сквозь дрёму враждебные голоса, но до тех голосов ему уже не было дела.

Сколько он пролежал в беспамятстве, Блуд не помнил, но очень удивился, что остался жив. Кругом была тишь и такая темень, что на мгновение показалось - а не в страну ли Вырай занесло бывшего киевского боярина. Кабы не торчавшая из плеча стрела да не спекшаяся кровь вокруг раны, то, наверное, уверовал бы Блуд в свой состоявшийся уход из этого мира. Стрелу он выдернул, скрипя зубами, но при этом едва не лишился разума. Хлынувшую из раны кровь унял с трудом, изорвав для этого пропотевшую рубаху. Потом долго лежал без движения, пересиливая боль и переполняющее сердце отчаяние. Может быть, и ещё полежал, если бы не жажда, метавшая забыться хотя бы на краткий миг.

Уже выбравшись из-под коряги Блуд определил, что пролежал в беспамятстве много времени. По всем приметам выходило, что Даждьбогова колесница миновала верхушку пути и борзо покатилась к закату. Крался он поначалу осторожно, но потом осмелел и припал к ручью уже без большой опаски. От холодной воды заломило зубы и вернуло память. Вспомнил и о святилище в Дубняке, и о Перуновых Волках, обречённых на смерть его беспамятством.

Если бы был конь, то до Дубняка путь недалёк, а пешим обессилевшему Блуду разве что к ночи удастся добраться до лесного горда. И чувствовал уже, что всё напрасно, но не мог свернуть в сторону, не убедившись самолично в свершившемся несчастье. К Дубняку Блуд приковылял, когда стало смеркаться, а меж деревьев побрел, полагаясь только на милость Перуна. Он хоть и знал о бесчисленных ловушках, но не до того было, чтобы стороной обходить грозящие смертью самострелы. А как увидел распахнутые настежь ворота Перунова капища, так и рухнул обессиленный лицом в мох. Теперь уже не было сомнений, что опоздал.

Очнулся он от собственного воя далеко в стороне от того места, где упал. Блуд сам не заметил, что выбрался не только из Перунова горда, но и из Дубняка. Вот только не знал, куда его вынесла нелёгкая. А в мире царствовала ночь - непроглядная, беззвездная и безжизненная. И в этой ночи можно только выть, чтобы не пропасть и не затеряться во мгле уже навсегда.

Глава 3 Встреча

Из Киева по Днепру шли ходко, разве что подзадержались на волоках, но уж как пали в Двину, так вздохнули с облегчением - теперь, считай, уже дома. Хотя, конечно, до Плеши ещё грести и грести. Перед тем как ударить по Двине веслом, решили устроить привал. Спешить-то, в общем, было некуда. Это на пути в Киев соскучившийся по матери, братьям и сёстрам молодой Мечислав торопил посмеивающегося в усы Бречислава и разудалых гребцов, но в обрат можно идти и малым ходом. Так, во всяком случае, говорил Пересвет, подмигивая ухмыляющимся гребцам. И уж, конечно, Мечислав догадывался, почему он им подмигивает, да и все догадывались, потому и скалились добродушно. Плавал Мечислав в Киев за материнским благословением, и по возвращении в Плешь на пристани его будет встречать Веснянка, приемная дочь Твердислава Гаврана, к которой молодой боярин прикипел сердцем.

На Пересветовы шутки Мечислав давно махнул рукой. Да и не против он передыха, хотя и рвётся его душа к плешанской пристани. Путь туда и обратно неблизкий, и проходит его Мечислав не в первый раз, но, пожалуй, только ныне он чувствует себя на равных с дядьями и мечниками. Может быть, они и дали бы ему поблажку, но он сам бы её не принял. Если ты воин, то будь им и пешим, и вершим, и на весле.

Киев поразил в этот приезд Мечислава. За семь лет под рукой князя Владимира город словно бы раздался в плечах, да и народ смотрелся здесь побогаче, чем в кривецких землях. А уж торг - кого там только не было. У молодого боярина даже зарябило в глазах от обилия чужеродных одежд.

А мать не сразу признала Мечислава. И то сказать, за три года, что не виделись, вырос он в добрую орясину и в плечах стал не хлипок. Впрочем, это и не удивительно, Семаги всегда славились в Киеве ростом и статью. Мирослав, младший двумя годами брат Мечислава, тоже быстро пошёл в рост и уже во всю помогал матери. Про сестер и говорить нечего, хороши девки. А самого младшего брата Ладомира, только по золотым волосьям-круглякам опознал Мечислав.

Две семидницы у родного очага прошли быстро, глазом не успел моргнуть. И при расставании щемило сердце. Даже слезу украдкой уронил Мечислав, но это, наверное, и воину не стыдно, всё-таки прощался с родной матерью. Жаль только, что Великого князя так и не увидел молодой плешанский боярин, хотя очень хотелось взглянуть пусть и краем глаза на человека, о котором столько ходит слухов и в землях кривицких, и в землях радимицких, и в землях вятских. Говорили, что Владимир пошёл усмирять с войском мерь и мордву.

Пока умаявшиеся на волоках мечники обустраивались на берегу, Мечислав, прихватив лук, отправился в заросли, с надеждой на охотничью удачу. Придвинские леса побогаче живностью, чем приднепровские, так что молодой боярин почти не сомневался в успехе. Не в первый раз он скрадывает добычу, хоронясь среди зеленых завес. Этому умению обучил его воевода Ладомир, выросший в новгородских лесах и считавший любой лес своим домом. Но и Мечислав, проживший шесть лет на Плеши, не чувствовал себя здесь чужим. Ни ветка под его ногой не хрустнула, ни листья на ближайших деревьях не шевельнулись, но добыча, так и просившаяся на вертел свиным рылом, вдруг сорвалась с места раньше, чем он спустил тетиву. Мечислав даже крякнул с досады - уж очень хорош был нагулявший жира одинец. И ушёл он действительно не по вине молодого боярина. Теперь уже и Мечислав хорошо слышал треск, раздающийся сбоку. И по этому треску он сразу определил, что ломит сквозь заросли человек, потому как зверь так несторжко не ходит по лесу. А ещё почудился ему топот копыт, но это как-будто дальше. Всё так же бесшумно шагнул Мечислав навстречу бегущему человеку и затаился на краю полянки в полной уверенности, что именно сюда сейчас вынесет нелёгкая столь навредившего ему неумеху.

В своих расчётах плешанский боярин не ошибся. Одетый в немыслимое вретище человек выскочил на поляну и тут же упал, то ли задохнувшись от быстрого бега, то ли споткнувшись о корягу. Человек был стар, если судить по седым волосам и бороде. Не успел Мечислав открыть рот, чтобы окликнуть старца, как на поляну вывалились два конника в броне и с обнаженными мечами в руках. Седовласый попытался подняться, но для бегства ему не хватило сил. А из оружия у него был только нож, которым ему вряд ли удалось бы отмахнуться от летящего в голову меча.

Но этому мечу так и не суждено было попробовать чужой крови. Мечислав выстрелил не раздумывая, и стрела вонзилась в запястье расторопного всадника. Меч выпал из руки преследователя, а сам он растерянно оглянулся на своего товарища, в которого Мечислав успел послать ещё одну стрелу, но, уже просто пугая, а потом ещё одну, целя в щит, и без всякого желания нанести вред. Всадники, наконец, опомнились, поворотили коней и скрылись в зарослях.

Отдышавшийся старец тут же бросился к кустам, среди которых до недавнего времени прятался удачливый лучник, но добежать он не успел, а рухнул на траву, настигнутый пущенной из зарослей стрелой, которую метнул ему вслед один из преследователей. Тут уж Мечислав выстрелил не шутя и, судя по вскрику в зарослях, попал. А потом и вовсе послышался затихающий топот копыт. Всадники, испугавшись невидимого противника, не захотели попусту рисковать жизнями.

Тем не менее Мечислав к распростёртому на земле беглецу подходил осторожно, держа в уме возможную хитрость своих противников. Однако пока всё было тихо. А насчёт седовласого конники ошиблись, тот был ещё жив, разве что без памяти. Стрелу, пробившую тело, Мечислав трогать не стал - рядом на берегу имелись люди, которые могли её извлечь с большим умением. Старец оказался хоть и худым, но довольно рослым и тяжелым. Во всяком случае, Мечиславу пришлось потрудиться, петляя по заросшему кустарником лесу с нелёгкой ношей на плечах.