Белый дьявол

Группы «Реньо» и «Леонардо» испытывали большое влияние идей Моски и Парето. Начало сотрудничества Моски в «Коррьере делла сера» относится к февралю 1901 г., и историки считают, что Альбертини и Моска «были созданы для взаимопонимания». В предисловии к сборнику статей Моски, печатавшихся в «Коррьере», есть раздел, озаглавленный «Итальянская культура и антиджолиттианская идеология. Закат Рисорджименто». Среди наиболее влиятельных и агрессивных антиджолиттианских сил выделяются «три группы течений в светской и правой культуре». В первой группе — «иррационализм и даннунцианизм», во второй — школа радикальных экономистов, с которой связаны и меридионалисты, в третьей — «последователи крочеанского идеализма». К ним причислены «сторонники элитарной школы Моски и Парето». Кстати, заметим, что Парето, со своей привычной иронической точностью, писал в начале 1904 г. в «Гадзетт де Лозанн», что люди обычно прислушиваются к тем, кто громче всех кричит, и следуют за теми, кто высоко поднимает свои флаги и размахивает ими. Он имел в виду журнал «Реньо». Добавим еще, что идеологи итальянского национализма постоянно ссылались на Мадзини и Джоберти. Было много вариаций на тему о «миссии возрожденной Италии». Соннино, который отнюдь не был демагогом, искал прибежища в этих великих именах. То же самое усердно делали и писатели «Реньо». Политически и психологически это было очень важно: хотели непременно «воссоздать национальную атмосферу». Правда, при этом идею о миссии возрожденной Италии стремились непременно «модернизировать».

В 1970 г. в Бари вышла любопытная книжка, в которой объединены работы трех молодых филологов. Молодые исследователи обвиняют своих предшественников в том, что те неверно расценивали процессы, происходившие в итальянской культуре в первом десятилетии XX в. Особенно резко звучит статья «Культура и нация. Анализ одного мифа». Так, автор пишет: «Совершенно невозможно изображать итальянскую культуру как разделенную на два несообщающихся сосуда: с одной стороны, подлинно демократическая культура, а с другой стороны, националистическая реакционная культура, которая трактуется как некое «извращение», изолированное и не сумевшее заразить «национальную душу», по существу оставшуюся здоровой» {68} .

Имеется в виду прежде всего Кроче, говоривший о «больных детях века». Сама мысль, что не следует полярно противопоставлять различные течения культуры и позицию различных групп итальянской интеллигенции, в целом представляется верной. Однако и верную мысль нельзя доводить до абсурда: при всех точках соприкосновения различия были, и чрезвычайно существенные. Достаточно напомнить о противопоставлении «системы Коррьере» и «системы Джолитти»: это был очень важный ингредиент общественно-политической борьбы того времени.

Конечно, был создан и миф: ««Коррьере» никогда не ошибается», но этот миф имел широкий успех. Крупный исследователь итальянской печати Паоло Муриальди сравнил «Коррьере» с великолепно организованной машиной, но никак не с палитрой художника. «Система Коррьере» предполагала определенные интересы — политические, экономические, культурные. «А за ними — аристократ, доктринер и моралист Луиджи Альбертини, противопоставивший «системе» Джолитти альтернативу «Коррьере», — так писал Кароччи. Современный исследователь Валерио Кастроново в книге «Итальянская печать от объединения до фашизма» уверенно рисует портрет Альбертини — человека, который в силу глубокой внутренней убежденности хотел продолжать дело Исторической Правой, потому что верил в ее этико-политические и культурные идеалы. Альбертини — «консерватор классического типа, кавурианец в полном смысле слова», сторонник «сильного и глубоко морального правительства» — превратил свою оппозицию джолиттианскому реформистскому эксперименту в радикальный спор. Он осудил какую бы то ни было арегtura [11] по отношению к социалистическому движению как «наихудший оппортунизм» и «преступную слабость» {69} .

Альбертини был довольно тесно связан с Соннино, оба считали наилучшим образцом политического руководства и стиля Британскую империю. Нам еще придется говорить о взаимоотношениях этих двух людей, а пока — об особом характере националистических убеждений Альбертики. Обратимся к истокам Рисорджименто. И Историческая Правая и Историческая Левая (разные течения либерального движения) были, разумеется, и национально-освободительными силами. Если анализировать идеологию Рисорджименто, становится очевидным, что в ней были мотивы, которые позднее, в первом десятилетии нового века, приобрели у некоторых слоев интеллигенции новый оттенок. Можно ли считать случайностью, что «Леонардо» и «Реньо» популяризировали Киплинга, Чемберлена, французских националистов? Можно ли считать случайным духовный союз Альбертини и Гаэтано Моски? Создавалась и кристаллизовалась доктрина сильного государства, стоящего над индивидуумом.

Грамши, неизменно интересовавшийся этими проблемами, 7 февраля 1920 г. напечатал в «Ордине нуово» статью «Итальянское государство», написанную просто и общедоступно, с учетом рабочей аудитории. «Что такое итальянское государство? И почему оно такое, какое есть? Какие политические и экономические силы лежат в его основе? Испытало ли оно процесс развития? Оставалась ли всегда неизменной система сил, которые определили его рождение? Какие внутренние ферменты влияли на развитие процесса?» {70} .

Положение в итальянском обществе в начале «эры Джолитти» было противоречивым. Италия не только вышла из экономического кризиса и тупика 1887–1896 гг. Она вступила в период беспрецедентного экономического процветания, который с недолгими перерывами продолжался более 10 лет. В условиях новой, исключительно благоприятной конъюнктуры и после краха авторитаризма Криспи — Пеллу, происходили серьезные изменения во всех областях общественной жизни. В политическую игру были внесены новые элементы, возникли новые темы. Нравы, интересы, психология — все приобретает новые черты. Азор Роза делает интересные сопоставления: Парето, с одной стороны, и Сорель — с другой, писали о вреде, «который наделали оптимисты, филантропы, шарлатаны, связанные с революционной традицией 1793 г., которые во имя вечных принципов свободы, равенства и братства набросили стыдливую вуаль на неизбежные законы прибыли и на столкновение между противоположными интересами» {71} . «Критика сочиале» также стремилась преодолеть сектантские традиции, довлевшие над интеллигенцией в период Пострисорджименто. Журнал неизменно отдавал предпочтение анализу реальных исторических процессов, реальных фактов и интересов (экономических, социальных, политических) перед «метафизическими абстракциями». Это тоже сближало реформизм и джолиттизм. В этой связи Азор Роза выдвигает концепцию «антиякобинизма». Но интересно, что критика якобинцев приобретала самые различные, нередко противоречивые формы и оттенки.

В «Тюремных тетрадях» Грамши есть интересные размышления о якобинизме. Грамши писал, что этот термин с течением времени приобрел два значения. Одно было правильным: «Оно содержало в себе историческую характеристику определенной партии во время французской революции, — партии, которая представляла себе развитие французской жизни определенным образом, которая имела определенную программу, опиралась на определенные социальные слои и осуществляла свою партийную и правительственную деятельность определенным образом, отвечавшим ее методу, отличавшемуся крайней энергией, решительностью и мужеством, которые проистекали из фанатичной веры в правильность программы и этого метода» {72} .

Однако, писал Грамши, появилось второе истолкование этого термина. Якобинцами стали называть людей энергичных, решительных политических деятелей, абсолютно уверенных «в чудодейственных достоинствах своих идей, какими бы эти идеи ни были». При таком понимании основным смыслом становится «момент разрушения», вызванный ненавистью к оппонентам и врагам. Он берет верх над «конструктивным моментом», отвечающим требованиям и чаяниям народных масс. И Грамши объясняет (кстати, называя и Криспи), что при этом втором, худшем истолковании понятия «якобинец» над политическими национальными интересами верх берут иные черты, среди которых и разнузданный индивидуализм.

Если исходить из этого рассуждения Грамши, можно нарисовать такую картину итальянской общественной мысли в начале XX в. Для определенной прослойки интеллигенции традиции Правой превратились в миф. Идеология чистого (абсолютного) либерализма, очищенная от конъюнктурных наслоений и страстей, уже почти религия и, во всяком случае, прочная платформа для таких людей, как Луиджи Альбертини и Гаэтано Моска. Но нельзя забывать, что политическая философия Исторической Правой, т. е. чистого либерализма, включала в себя антидемократический момент. Деятели Правой, исходя из «высших соображений», считали для себя совершенно естественным решать и регулировать все, не заботясь о consenso [12] . Это признавал даже Бенедетто Кроче.

Консерваторам Исторической Правой противостояло леволиберальное течение, основным тезисом которого было требование свободы. Напоминаю о письме Маффео Панталеони, утверждавшего, что в обществе должно быть место «и для священника, и для анархиста». Примерно то же после репрессий 1898 г. писал Парето в «Критика сочиале», добавляя притом, что он лично «больший консерватор, чем все те, кто называет себя консерваторами». Социалисты исходили из основополагающего принципа свободы для всех граждан. На этой принципиальной позиции теоретически (практика далеко не всегда отвечала теории) стоял и Джолитти. Все это так или иначе восходило к «бессмертным принципам» Великой французской революции.