Белый индеец
Шрифт:
Ановара испугалась:
— Но он — сенека. Старший воин. Это великая честь, и Ренно заслужил ее.
— Вот что сказал мой отец, — ответила Йала. — Когда все будут думать, что он верен сенекам, он встанет против нас на сторону белых. Когда-нибудь так оно и будет. Вот увидишь.
Ановара не знала, что ответить, так что дальше девушки шли молча.
Вдруг Йала рассмеялась:
— Сегодня я пораньше уйду с поля. Пойдем со мной, позабавимся.
Ановара посмотрела на подругу, но ничего не сказала.
— Я хочу проучить Ренно. Он думает, ему теперь все можно, потому что он старший воин. Но скоро он поймет,
Ожоги почти не болели, и Дебора повеселела, но ближе к вечеру опять встревожилась. Белый индеец ушел, и она знала, что девушки не преминут воспользоваться его отсутствием.
Выхода не было. Деборе хотелось сбежать в лес, но она понимала, что не сумеет добраться до форта. Дикари схватят ее и подвергнут еще более изощренным пыткам.
Она могла бы вытерпеть боль и унижения, если бы знала, что когда-нибудь они прекратятся, но пока никто, кроме Ренно, не вступался за нее.
Дебора приготовилась умереть достойно. Она твердо решила не плакать и не кричать, что бы с ней ни делали.
Девушка вспоминала, как раньше ратовала за установление дружеских отношений с индейцами, и только теперь, казалось, поняла, насколько велика пропасть между их народами. Индейцы слишком жестоки и бессердечны, чтобы можно было надеяться на какие-то добрые чувства с их стороны.
Девушки вернулись с поля.
Та самая красивая индианка, главная ее мучительница, подошла к Деборе и поманила рукой. Дебора знала, что лучше выполнять то, что велят, иначе ее снова будут таскать за волосы, бить и царапать. Она встала.
Ановара подошла к Йале, и обе начали хихикать. Дебора испугалась. Индианки встали по обеим сторонам от нее и вывели наружу. Обе держались от Деборы на некотором расстоянии, судя по всему, помня о предупреждении белого индейца.
Наступил вечер. Они шли по селению. У домов сидели воины, женщины готовили ужин, дети играли, и все, хотя и равнодушно, смотрели на Дебору. Может, когда-нибудь индейцы привыкнут к ней, и тогда она сумеет сбежать.
Девушки подошли к небольшому дому, расположенному несколько в стороне от других. На пороге стояла женщина средних лет, в. кожаной одежде, расшитой иглами дикобраза. В руках у нее была короткая плетка из сыромятных ремешков с завязанными узелками. Индианки что-то сказали ей, втолкнули Дебору внутрь и ушли.
Хозяйка подвела девушку к постели, указала на нее и ушла.
Помещение наполнял аромат трав. Постели были отделены перегородками, так что у каждого обитателя была как бы своя комнатка. Женщины, жившие здесь, немного отличались от других жителей поселения. Одни были ниже ростом, другие, наоборот, выше и с раскосыми глазами. Все были одеты в нарядную, вышитую иглами или бисером одежду.
Женщины по очереди подходили к Деборе, трогая кожу и волосы. Девушка заметила, что все обитательницы этого дома были сильно накрашены ягодным соком и сажей.
В доме был только один мужчина, и тоже одетый в женское платье. Он двигался и вел себя, как женщина. Позже Дебора узнала, что это был воин, наказанный за трусость в бою. Теперь он должен был жить как женщина в этом доме.
Все женщины были молоды и не проявляли к Деборе враждебности. Две из них
подошли к ней, предлагая чашку ягодного сока и горшочек с веществом, похожим на сажу. Девушка понимала, что они не хотят причинить ей вреда, и позволила накрасить себе губы и подвести глаза.Вдруг хозяйка, стоявшая на пороге, вошла внутрь, щелкнула плетью и что-то скомандовала. Все бросились по местам.
Через минуту в дом вошел рослый воин, весь покрытый краской. Он медленно прошел по одной стороне, задерживаясь и осматривая каждую обитательницу, потом по другой. Все спокойно смотрели ему в глаза, но Дебора постаралась не встречаться с ним взглядом.
Обойдя весь дом, воин вернулся к женщине, сидевшей прямо напротив Деборы, и предложил ей что-то похожее на кожаный браслет с выжженным рисунком. Девушка повертела его в руках и кивнула. Потом оба разделись и начали заниматься любовью.
Обмершая от страха, Дебора поняла, что это место — индейский публичный дом, вроде того, что недавно открылся в форте Спрингфилд. И хуже всего, она оказалась его обитательницей! Неудивительно, что чертовки так веселились.
Она, конечно, готова пожертвовать невинностью, чтобы вернуться в свой мир. Но позволить дикарям делать с ее телом все что они пожелают, стерпеть такое унижение, Дебора была не в состоянии.
Хозяйка подошла ближе. Плеть покачивалась у нее в руке. Дебора знала, что она способна ударить. Женщины с опаской посматривали на плеть, и Дебора только сейчас поняла, что все они пленницы, которых заставили стать проститутками.
Ренно проспал весь день и проснулся на закате, бодрый и очень голодный. Он взглянул в металлическое зеркало, подаренное белым хранителем веры. Боевая раскраска была в полном порядке.
Юноша надел новый головной убор и вышел из дому. Степенной походкой, как и подобает старшему воину, Ренно направлялся к дому родителей. Вечер был теплый, и дверь оставили открытой, а женщины готовили пищу над ямой, в которой горел огонь, у самого дома.
Гонка приветствовал Ренно как равного. Отец с сыном широко улыбнулись друг другу, чего никогда не сделали бы на людях. Ренно был совершенно счастлив.
Он поклонился матери и тете, а потом заметил Эл-и-чи, щеголявшего в перьях полноправного воина. Ба-лин-та крутилась около старшего брата, пытаясь обнять его, но старшему воину не к лицу было возиться с детьми, и Ренно не обращал на нее внимания.
Юношу усадили на почетное место справа от отца. Семья в молчании приступила к трапезе.
Ренно был так голоден, что накидывался на все, что попадалось ему на глаза, от похлебки до жареной индейки и оленины. Он решил было, что уже слишком взрослый для маисовой каши с кленовым сиропом, но миска в руках Ба-лин-ты выглядела так аппетитно, что Ренно попросил целую порцию.
Мать и тетя радовались, глядя, как он ест, и пока Ренно не вытер рот тыльной стороной руки, не задавали никаких вопросов. Эл-и-чи уже рассказал им о путешествии, но они хотели услышать подробности от самого Ренно. Юноша поведал все в мельчайших подробностях, а потом сказал отцу:
— Завтра я сделаю металлические стрелы для твоей новой огненной дубинки, а потом, если останется время, мы пойдем в поле потренироваться.
Было бы невежливо указывать, что великий сахем нуждается в руководстве.