Белый край

В толпе людей проблемы забывались, и становилось видно, что матушка зря убивалась. Да, наш дом давно требовал ремонта, но он был теплым и просторным. Мы могли позволить себе мясо и сахар, а одежду меняли, как только она изнашивалась. И у нас была служанка — большинство соседей только мечтали о подобной жизни.

Взаперти это быстро забывалось, ведь приходилось развлекаться лишь чтением и домашней работой. Через несколько дней заточения даже дышать стало трудно, и мое терпение иссякло. После завтрака я вернулась в свою комнату и надела темно-зеленый котарди с короткими рукавами. Юбка доставала только до середины икр, а ноги и руки закрывала плотная нижняя рубашка. От предвкушения все внутри радостно трепетало, я глупо улыбалась, пока прятала волосы под капор, нарочно оставив несколько прядей, которые ради этого и обстригла.

Обычно в это время родители запирались в своей комнате, но я все равно опасалась выходить в коридор и только чуть-чуть приоткрыла дверь.

— Чем ты занимаешься? Могла бы хоть кухню проверить: на завтрак Кэйа не принесла хлеб! — Голос отца глухо звучал из темноты.

— Он закончился, — едва слышно ответила матушка, — булочник отказался обслуживать нас, пока не вернем долг.

Да, они были у себя. Я выскользнула из комнаты и тихонько закрыла за собой дверь. Половицы предательски скрипели даже от вздохов, приходилось постоянно замирать и прислушиваться.

— Так отправь булочника к своему сыну.

— Мы уже отправляли к нему бакалейщика. Ты же сам велел больше не обращаться к нему в этом месяце.

Я стиснула зубы, и вновь послышался скрип, будто тело потяжелело от смеси тоски и недоумения. Ее всегда вызывали подобные разговоры: отец имел в виду мужа моей старшей сестры, лорда Тарваль. Он нам не кровный родственник, просто по традиции родители называли его сыном, а мы с Осбертом — братом. Король велел ему устроить и содержать нас, как единственного родственника. Поначалу мы опасались, что он бросит сестру. К тому времени она уже родила двоих наследников, но женился-то он по расчету, на дочке влиятельного и богатого лорда. Этот страх впитался в стены дома и до сих пор изводил семью: что мы будем делать, если это случится? Я успокаивалась тем, что каждый год-два у четы Тарваль появлялся новый ребенок. Мне нравилось думать, будто между ними возникла настоящая любовь и хоть сестра была счастлива. Не знаю, как дела обстояли на самом деле — такие вещи не обсуждались, а брата мы видели редко.

Внизу у входной двери обнаружилась Кэйа. Она поправляла платье и ругалась на мешавшую корзину, которую держала в руках. Выяснив, что нужно было сходить в мясной ряд, я забрала у нее столь надоедливый предмет и выскочила на улицу.

— Куда? Вот ведь девка! Ишь ты! — послышалось за спиной.

Ее голос терялся в шуме и напоминал кудахтанье. Она не станет жаловаться отцу, сама ведь ругалась, что нельзя держать семью в доме, как узников в темнице. Отойдя подальше, я замедлила шаг и глубоко вдохнула. Запахи города не всегда были приятными, но у меня вызывали трепет, предвкушение чего-то нового. Вокруг мелькало множество лиц, интереснее всех казались те, что скрывали бороды или края капоров. Забыв обо всем, я жадно рассматривала людей, хотелось бы поговорить с каждым и узнать что-нибудь о них. Например, почему от той девушки так пахнет выпечкой и корицей? Щеки у нее были впалыми, а платье изношенным — наверное, она служанка, и ходила к пекарю по поручению хозяев.

Гул толпы прорезал лошадиный визг. В стороне была дорога, на которой тревожно топтался черный конь, запряженный в телегу. Возница пытался успокоить его, попутно ругаясь на кого-то впереди. Я встала на носочки, но за головами людей ничего и не увидела. Конь визжал и фыркал, от чего захотелось подойти и погладить его — лошади прекрасны. Куда лучше людей, потому что не разговаривали, надо полагать. Прокатиться бы на нем верхом.

Оставшуюся часть пути я воображала, как скакала на черном красавце, раскинув руки и подставив лицо ветру. Хоть и люблю город, а для этого больше подошло бы поле, с яркой травой и заходящим солнце вдалеке, заставляющим небо сиять.

Не помню, как пришла на рыночную площадь и очнулась от того, что толпа сжалась вокруг меня, как колосья в снопе. В мясном ряду стоял тяжелый запах крови, почти с каждого прилавка смотрели поросячьи головы, мелькали топоры и слышался треск костей; складывалось ощущение, что это в моей голове что-то ломалось, и спину закололи мурашки. Пока мясник взвешивал заказ, я рассматривала разложенный товар и заметила говяжий язык. Сырым он выглядел ужасно, но на зубах так и почувствовалось мягкое нежирное мясо. Может быть, взять немного?

Я покосилась в сторону, на замок лорда Тарваль, который находился за городом и возвышался над ним, как стражник с сотнями глаз-бойниц. Остроконечные башни будто собирались выстрелить в небо, а оранжевые флаги извивались на ветру, как предупреждение. Брат никогда не ограничивал нас в средствах, но мы покупали только самое необходимое — родителям было стыдно. В детстве я злилась из-за этого, а позже поняла, как трудно принимать подачки. Пусть они правили небольшим клочком земли, но были в почете, все им кланялись, все считались с их мнением, а теперь приходилось просить, чтобы купить хлеб. Нет, брать больше необходимого не стоит, а иначе заметят и будут ругаться.

— На счет нашего господина, как всегда? — спросил мясник, протягивая мне покупки.

Он улыбнулся, и пшеничные усы на его полном лице забавно шевельнулись. Я бы посмеялась, но щеки загорелись огнем — родители приучили к стыду и меня. Знаю, что здесь не было ничего зазорного, но хотелось исчезнуть с этого места и больше никогда не появляться.

Чем ближе я подходила к дому, тем тяжелее становилось переставлять ноги. Даже просто стоять на улице было лучше, чем сидеть взаперти. Но Кэйа ждала покупки, а родители не просидят в комнате долго. Приходилось идти и крутить головой, чтобы увидеть как можно больше напоследок.

— Эй, красавица, давай понесу! — раздалось за спиной.

Звонкий мужской голос ласково окутал меня, как шаль в холодную погоду. Я не сопротивлялась, чувствуя, как от него теплеет в животе, а мышцы приятно напрягаются. Но тут кто-то дернул мою корзину, и блаженная нега растаяла.

— Не нужно, мой дом уже близко.

Сбоку мелькнула тень, и передо мной вырос Ласвен — высокий, худощавый юноша с невероятно красивым лицом. Я уже много раз видела его, но все равно залюбовалась идеально гладкой кожей и веснушками на ровном носе. Зеленые глаза ярко блестели и напоминали драгоценности, а всклокоченные волосы придавали внешности задорный вид. Темно-медными прядями они спускались на грудь и лежали на черном жителе, надетым поверх рубашки с широкими рукавами. И не важно, что рубашка была мятой и посеревшей от времени: среди неопрятной толпы Ласвен казался бриллиантом в навозе.

Я не могла отвести от него глаз, хотя почти ощущала на себе взгляды прохожих. Но здесь спасала шевелюра юноши, и мы могли сойти за брата с сестрой. Собственно, под этим предлогом он и увязывался за мной каждый раз: если никто ничего не узнает, почему бы не прогуляться? Боги, и как я соблазнилась таким предложением когда-то?

Словно угадав мои мысли, Ласвен очаровательно улыбнулся, показывая, что такому красавцу нельзя отказать.

— Мой дом уже близко, — повторила я и обошла юношу.

Стыдно признаться, но когда он догнал меня и пошел рядом, сердце радостно забилось.

— Можно повернуть в другую сторону и погулять где-нибудь, где не будет посторонних глаз.

Последние слова юноша выдохнул мне в ухо, и по телу прокатилась жгучая волна. Я даже вздрогнула и как наяву ощутила прикосновение влажных губ, ласки языка и теплые ладони, скользящие по животу. Боги, мне было так стыдно, что я позволяла Ласвену увлекать себя в темные углы последние полгода! Знаю, такое недопустимо и просто ужасно, но ничего не удавалось с собой поделать. Мы не переходили грань, только целовались, обнимались. Больше ничего не было, хотя, вряд ли это оправдывало позорные желания. Страшнее всего то, что Ласвен мне только нравился, не больше, однако неудержимо хотелось чувствовать себя в объятиях мужчины, виснуть у него на шее и вдыхать терпкий запах тела. Кошмар! Наверное, я чем-то болела, раз думала о таком, но кому можно было рассказать? Матушке слишком стыдно, а сестра вновь ждала ребенка, и волновать ее не стоило.