Белый крест

После изъявления восхищения незнакомец перешел к средствам более радикальным. Начал присылать билет на вечернее представление оперного театра. Это граничило с неприличием, и барышни каждая для себя решали, принять ли приглашение. Около половины не рискнули. Другая половина по очереди перебывала на «Щелкунчике», «Евгении Онегине» и «Кармен». Впечатлениями после этого они друг с другом не делились. Ходили задумчивые и отделывались от вопросов загадочным выражением лица, которое можно было перевести как «Вам и не снилось». Те, кто побывал в театре раньше, смутно подозревали – но молчали. Ведь могло оказаться, что комуто и в самом деле повезло больше, чем им. Ларчик открывался просто – ни одной из них не посчастливилось узреть таинственного незнакомца. Соседние места в партере занимались людьми, явно не имеющими отношения ни к цветам, ни к запискам.

На Стаси, которая опятьтаки не получила приглашения, начали поглядывать теперь уже с откровенным интересом. Появились недвусмысленные догадки. Весь курс был скандализован и горел желанием докопаться до сути дела. Директорская дочь начала избегать общения с подругами. Стала лихорадочно румяной, а глаза горели плохо скрываемым гневом.

Тем временем настойчивый аноним открыл новую серию посланий. На этот раз пылкие признания в неравнодушном отношении. Барышни, не выдержав, в один голос обратились к Стаси с требованием разъяснить, кому она так насолила, что вот уже четвертый месяц ей мстят с изощренностью, достойной Нерона и Чезаре Борджиа. Что она им ответила, о том история умалчивает. А через неделю на лекции по конспирологии мадемуазель Мирская задала вопрос по теории заговора:

– Господин Мурманцев, скажите, могут ли определенные события имитировать заговор или интерпретироваться как заговор против когото с целью внедрения в общество некоего мнения относительно объекта этого заговора?

– Безусловно. Пример – убийство Распутина. Точнее, некоторые его поздние извращенные интерпретации как заговора английской разведки против русского престола и «спасителя» отечества Распутина.

– А может ли сам объект заговора быть тем, в кого внедряется это мнение?

– В истории встречалось и такое.

– Но тогда это мнение должно быть както обозначено, вербализовано или определено иным способом?

– Несомненно.

– Благодарю вас. Это все, что я хотела узнать.

Остальные девицы ничего не поняли, но Мурманцев мог поклясться, что мадемуазель Мирской известно все и она требовала у него ответа на совсем другой вопрос. Однако выводов не сделал. За что и поплатился позором.

Еще через неделю он стал замечать отчужденное отношение коллег, хмурокосые взгляды профессуры, перешептывания за спиной и презрительное недоумение в глазах курсантов. Ломать голову пришлось недолго. На одной из лекций его спросили прямо:

– Господин Мурманцев, вы не считаете для себя делом чести немедленно уйти из Академии? Ваше решение – оскорбление для всех нас.

– Что вы сказали, господин Кайсаров?! – Мурманцев усилием подавил растерянность.

– Я сказал, что если вы отрекаетесь от вашей веры, от вашей родины – то вам здесь не место, – горячо заявил курсант.

– Что за чушь? С чего вы взяли, что я отрекаюсь? – Мурманцев сделался бледным.

– Информация вывешена на сайте. Там ясно говорится, что вы уезжаете в УльУ, чтобы принять дзенислам. Вы хотите сказать, что не собирались обнародовать это внутри Академии?

Скомкав лекцию, Мурманцев удрал из аудитории. Заперся у себя дома. Мучился стыдом и позором до вечера. Это была жестокая шутка. Но чья?

В восьмом часу слуга впустил гостя. Пожаловала мадемуазель Мирская. Мурманцев напрягся.

– Нам будет вас не хватать, мсье Мурманцев, – печально качнула головой Анастасия Григорьевна. – Как же так! Уезжаете, оставляете разбитыми сердца двух десятков девиц, которым так щедро признавались в любви!

Мурманцеву показалось, что он выпал из самолета без парашюта. Рухнув со стула на колени, воскликнул умоляюще:

– Пощадите! Вы все знаете!..

– С самого начала, – безжалостно подтвердила она.

Мурманцев схватился за голову.

– Поверьте, я никуда не намерен уезжать. Это дурацкий розыгрыш… – Он осекся и посмотрел на нее. – Ваш?!!

– Всего лишь ответ на ваш, не менее дурацкий. – Стаси взяла из вазы финик и положила в рот. – Что же нам теперь делать? – размышляла она вслух. – Придется спасать друг друга.

Она встала и подошла к нему.

– Мсье Мурманцев, я принимаю ваше предложение руки и сердца.

Мурманцев онемел на целых десять секунд.

– Но я его еще не сделал!

– Так делайте же! Или вы предпочитаете ехать в УльУ и искать божественную пустоту Буддаллы?

Курсантам Академии запрещалось вступать в брак до окончания обучения. Через полгода Стаси получила диплом, и они обвенчались. Истории с поклонникоманонимом и ульуйским вариантом тихомирно завяли. Впрочем, последняя – не без самоличного вмешательства директора Мирского. Благословив молодых, генералмайор проводил их в свадебные каникулы.

Теперь же срочно звал обратно.

ГЛАВА 2

В понедельник утром они сошли с поезда на московском Финляндском вокзале. Мурманцев отвез жену в особняк, который снял перед свадьбой, – в тихом переулке Марьиной Рощи. Увидев дом впервые, Стаси одобрила его, но тут же принялась сочинять новую отделку. Мурманцев рассеянно кивал. После завтрака он оставил жену в хозяйственных мечтах и поехал в Академию.

Генерал майор, в белом, всегдашнем своем мундире Белой Гвардии, встретил его в кабинете, обнял, усадил, напоил любимым зеленым чаем.

– Как Стасенька? Здорова ли? Вечером чтобы оба были у меня. – Он погрозил Мурманцеву пальцем. – Соскучился я по моей егозе. Да и тебе, зятек, чай, общение с тестем не повредит. Вижу, вижу, не терпится тебе узнать, зачем из отпуска отозвали. Могу сказать, что прошение твое удовлетворено. Так что твой уход из Академии решен. Крути дырки в погонах для очередного звания.

– Спасибо вам, Григорий Ильич.

– Да за что ж мне? Без протекции моей все решилось. Тут, Савва, все сошлось. И обстоятельства особые, и прошение твое, и личное дело, и даже женитьба ваша, выходит, вовремя пришлась. В общем, твоя кандидатура всех устроила. Но об этом потом. Завтра. В восемь тридцать подъезжайка. Отправимся с тобой коекуда.

– Но… – Мурманцев был ошарашен. – У меня нет опыта оперативной работы. Из ваших же слов я понял…

– А ты, сынок, не торопи коней. Не думай, что с моих слов ты чтото понял. Сказано завтра – значит, завтра. А сегодня отдыхай пока. Балуй жену молодую. Как она, не понесла еще?

– Как будто нет.

– Ну, может, оно и к лучшему сейчас. Даст Бог, успеет еще нарожать.

Мурманцев вышел от генералмайора в большом изумлении, посильно скрываемом. Академия, распущенная на вакации, пустовала, и эхо шагов гуляло по высоким коридорам. Встретив пару преподавателей младшего состава, он поболтал с ними, узнал свежие столичные и академические сплетни, сообщил о своем переводе. Его поздравили, увели в ближний трактир. Там обмыли намечающиеся изменения на погонах.