Белый крест

– Отец Григорий, к вам я… – пробормотала женщина и замолчала.

Распутин встал. Оправил рубаху, перешагнул через ноги сидящих.

– Знаю, зачем пришла, – сообщил он, остановившись перед гостьей. – Исцеления хочешь. – Он протянул руку и провел по щеке женщины. Она низко опустила голову. – Мужато нет. Огонь телесный залить некому. Что ж полюбовника не нашла?

– Где ж его найтито? – усмехнулась вдруг женщина и посмотрела в глаза старцу. – Грешно, отец Григорий. Вот если б вы…

Старец распялил рот в юродивой ухмылке.

– Много вас таких. Со всеми грешно, а со мной не грешно. Не грешно со мной? – Он повернулся к сидящим за столом.

– Не грешно, отче, – подтвердили бабы. – Для спасения не грешно.

– А гордынято, а? – зычно вопросил Распутин у женщины. – Для меня себя берегла? Меня, Христова крестника? Любой с улицы, за которого Спаситель распят, не гож для твоей гуньки? – Он перевел дух и заговорил ласковей, добавив в голос теплой мякины: – Беса блудного мне выгнать не трудно, матушка. Да гордыня утянет тебя в пекло. А спасаться надоть, милая. Мне спасать вас надоть. Мне сам Бог повеление такое дал.

Распутин шагнул спиной к столу и, как бы невзначай споткнувшись, смахнул стоявшую на краю почти полную бутылку ликера и посудину с красной икрой. Звонко хлопнувшись, стекло разлетелось по полу. Вишневая жидкость потекла под стол и под ноги женщине. Икра смешалась с осколками и ликером, притянув к себе завороженные взгляды.

– Матрена, ведро с тряпкой, – велел Распутин, усаживаясь на диван, подальше от мутной красной речки.

Рослая девка с некрасивым лицом принесла наполненное водой ведро, поставила, рядом бросила тряпку. И села на место.

– Прибрать бы надо, милая, – обратился старец к гостье. – Не сочти за труд.

Женщина, снова обведя глазами сидящих, медленно положила сумочку на тумбу у стены. Расстегнула манжеты платья и закатала рукава.

– Да ты сыми его вовсе, – подсказал Распутин. – Испачкаешь, подол мешать будет.

Женщина растерялась.

– Как это…

Но кто то из баб на стульях уже подсказывал ей глазами: снимай, не перечь, святой старец знает, что говорит. Одна из девок подошла помочь и почти силой стянула с несчастной платье. Подтолкнула к ведру.

– И сапожки сымай – заляпаешь, не дай Боже, – серьезно приговаривал старец, кивая.

Сапожки были сняты и поставлены у двери.

– Боюсь, матушка, чулки издерешь. Полто у меня, может, и гладкий, а может, и гвоздок где выскочил. А такто он теплый, не простудишься.

После этого тем же ласковым манером женщина была избавлена от нижней сорочки и осталась в одних лишь панталонах. Стояла пунцовая, руками закрывая грудь.

Распутин молчал.

Женщина неуклюже склонилась над ведром, взяла одной рукой тряпку.

– Двумято, милая, сподручней.

Несчастная миг помедлила, а затем словно пустилась во все тяжкие. Груди открылись взорам, тряпка тяжело шмякнулась на пол, разливая воду. Согнувшись, женщина начала елозить ею по половицам, сгребая размокшую икру. Солдат в углу громко сглотнул. Бабы тихонько зашушукались.

В коридоре снова раздался звон колокольчика. Тот же юноша гибко скользнул в дверь. Распутин не шевелился, на лицо легла желтая тень – он казался восковой фигурой.

Икра была собрана в ведро. Вернулся юноша и опять пошептал старцу на ухо. Тот ожил, кивнул и поднялся. Не говоря ни слова, вышел из комнаты.

Мурманцев отправился за ним. Голая женщина, покорно, по слову лукавого мужика трущая пол, вызывала у него полужалость, полуотвращение.

В коридоре у входной двери Распутина ждал человек. Серая, незаметная внешность, коричневое пальто, шляпа на глазах. Старец близко подошел к нему, стал слушать, наклонив голову. До Мурманцева донеслось:

– …сведения… полиция… готовится… его превосходительство… Протопопов… меры предосторожности… покушение… сговор…

– Ступай, мил человек, – сказал Распутин, когда шепот прекратился. – За доброе слово спасибо. Только нельзя меня убить. Богом я заговоренный.

Повернулся и пошел обратно. Серая личность скрылась за дверью.

Коридор начал таять, уходя в туман. Мурманцев оглянулся – вокруг была уже не квартира, а полутемная зала какогото дворца. В простенках белели статуи, тяжелая многоярусная люстра искрилась отсветами уличных фонарей. Мурманцев подошел к раскрытой двустворчатой двери. Впереди слышались шаги. Он двинулся следом. Человек был в шубе, шапке и валенках с калошами. Изпод шапки свисали длинные волосы. Мурманцев снова узнал его.

Старец направлялся во внутренние покои дворца. По пути ему никто не попался. Распутин повернул в неширокий коридор, и почти сразу навстречу вышла женщина. Она была немолода, с печатью бесконечной усталости на лице. Закрыв за собой дверь, приложила палец к губам.

– Как маленький, мама? – вполголоса спросил Распутин.

– Заснул, – ответила Александра Федоровна. – Я не посылала за тобой, Григорий. Сегодня было спокойно. Алексей чувствовал себя хорошо.

– Я пришел к вам, мама, – смиренно сказал старец.

– Идем. – Она пошла впереди. – Что ты хочешь, Григорий?

– Мне ничего не нужно. Вам это ведомо. Я живу в столице по велению Божией Матери. Она явилась ко мне и сказала идти сюда. Я нужен царевичу.

– Я знаю, Григорий. Россия обязана тебе жизнью наследника.

– Россия! – с внезапной злобой вскинулся Распутин. – Россия ненавидит меня. Я как кость в горле у бешеных псов. Отступилась от Бога Россия. Меня алчут как Христа распять. Проклят будет этот народ. Еще помянут отца Григория, и не раз.

– Григорий. – Царица остановилась и дотронулась до него, тревожно глядя. – Чтото произошло? Ты чтото узнал?

– Узнал, – мрачно сказал Распутин. – Убьют меня скоро, матушка. Останетесь вы без меня. Маленького жалко.

– Кто они? – взволнованно спросила императрица.

– Все. Всем я мешаю. Бесто крепок в душах. Меня боится. – Он жарко задышал в лицо Александре Федоровне. – Темной силой меня прозвали, знаете, верно? Губителем России кличут. На каждой улице шепчутся, в каждом доме. Меня убьют – прокляты будут. Не я – они губители. – Глаза его едва не выпадали из орбит, борода тряслась. Одержимый пророчествовал. – От меня ничего не скрыто. Вижу все. Если будет в сговоре кто из царской семьи – скоро сгинут все Романовы. Три раза цари будут корону с себя сымать. Первый раз ее не примет Царь Царей. Во второй раз отдадут корону жидам. А третий будет последний, и кончится Белое Царство. Сам царь будет разрушителем, в тайне станут подготовлять гибель империи. Настанет Черное Царство.