Белый Крым. Мемуары Правителя и Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России

Началась какая-то лихорадка с подачей на имя главнокомандующего докладных записок проектов и (конечно!) смет, доказывавших необходимость учреждений новых органов осведомления, пропаганды и т. п.

Политические авантюристы всех рангов и калибров, эксминистры Особого совещания, голодные, оказавшиеся на мели осважники, случайные репортеры вчерашних столичных газет, – все эти дни и ночи напролет сочиняли обеими руками рецепты спасения России.

В середине апреля, когда казначейство ВСЮР выдавало одной рукой последние миллионы потрясающих «ликвидационных» отважному персоналу, оно же другой рукой должно было вскармливать новых младенцев того же, увы, происхождения.

Умер «ОСВАГ», но вместо него в Севастополе и на местах работали: – пресс-бюро, редаготы, инфоты, осоготы, политотделы и т. д., и т. д., а на свет божий из куч проектов выглядывали тройками и пятерками «телеграфные агентства», какие-то «секретные отделы» под литерами (были и такие), журналы толстые, журналы тощие, газеты ежедневные, еженедельные, понедельничные, воскресные, народные, казачьи, рабочие – какие хотите.

Нечего, разумеется, пояснять, что почти весь «отважный персонал» перекочевал в «новые» учреждения и органы осведомления.

Вся эта публика наперегонки торопилась использовать искреннее расположение нового Главнокомандующего к печати, атакуя все пороги дворца и чуть ли не вагоны штабного поезда на ходу.

Кредиты на пропаганду и «осведомление» грозили достичь гомерических размеров. Ведомство г-на Бернацкого возопило о милосердии и осмотрительности. Целый ряд «новорожденных» оказался лишенным необходимого питания.

Началась безобразная борьба за право на собственное существование. Каждый из «новорожденных» пытался изо всех сил признания его за собою и не стеснялся в выборе средств и способов, как бы половчее подставить ножку своему соседу.

Несомненно, генерал Врангель очень быстро понял, с кем имеет дело, и попытался исправить ошибку. Но людей, которые могли бы помочь ему найти надежный путь к такому исправлению, не было. Персональная чехарда и «ликвидация» не давали, в сущности, никаких результатов.

В частности, последние сводились лишь к бесконечным «перебежкам» ликвидируемых под новую вывеску, и были специалисты, которые ухитрялись менять свою кожу по несколько раз в течение одной весны, укладывая ликвидационные во все четыре кармана.

Независимая пресса в количестве двух с половиной газет и общественные круги по-прежнему держались особняком, и никакие соблазны, вроде льготного или дарового получения бумаги, не помогали.

Отчаявшись в возможности поставить дело рациональным образом, генерал Врангель разрешил его в конце концов чисто по-кавалерийски, отдав свой известный приказ о том, что пропаганда вовсе, по-видимому, не нужна, и пусть-де население судит о власти по делам ее.

Редаготы, инфоты, осоготы и иже с ними исчезли с лица земли. Все было заменено опять одним институтом, Отделом печати при начальнике гражданского управления, тем же самым бессмертным «ОСВАГом», роковым творцом внутренней политики на территориях ВСЮРа.

Не хватало только подходящего руководителя, но и тот вскоре объявился в лице молодого петербургского чиновника Немировича-Данченко, назначенного, как уверяли злые языки, на этот пост исключительно благодаря «очень подходящей фамилии».

Я не случайно отмечаю, прежде чем перейти непосредственно к дневникам, те факторы, которые доминировали с первых дней в области крымской внутренней политики. Всем отлично известна и памятна та фатальная роль, какую сыграла «осважная» политическая идеология в доновороссийский период гражданской войны.

И уже в силу хотя бы одного этого обстоятельства нельзя умолчать, что «осважный» микроб, самый страшный и, как показала практика, смертельный, не оставил Южно-Русских вооруженных сил. Даже потрясения последних месяцев 1919 года, даже новороссийская катастрофа не вытравили его до конца.

Спрятавшись в самых потайных клеточках организма, он уже с апреля открыто обнаружил себя, принявшись за прежнюю работу, отравляя только что как будто начавшийся процесс оздоровления ядом все той же неизменной лести, прислужничества, не допуская даже мысли о возможности свободной критики действий власти, одурманивая здравый рассудок явно бессовестными измышлениями о соотношении и положении сил своих и противника.

На этой-то именно благодатной почве и расцвела позже махровым цветом пагубная «чебышевщина», считавшая своим верноподданнейшим долгом петь только дифирамбы, смотреть только сквозь розовые очки, говорить только об обреченности противника, видеть только первоклассные позиции там, где люди знаний и опыта не видали ничего, кроме скверных канав, и т. д., и т. д.

Крым могли бы, быть может, спасти честные храбрецы, когда-то имевшие мужество говорить всю правду о неизбежности определенного исхода операции, порученной адмиралу Рождественскому, но на «последнем клочке Русской земли» в 12-й час оказались, увы, в непосредственной близости к Главнокомандующему не они.

И когда надо было бить вовсю тревогу по поводу «укрепленности» Перекопа; когда, может быть, надо было по примеру противника выкинуть решительные лозунги, до призыва «все на постройку укреплений Перекопа!» включительно; когда, может быть, надо было криком кричать о сотнях замороженных трупов, которые доставлялись с фронта в санитарных «теплушках»; словом, когда в правде и честной, разумной патриотической тревоге было все спасение, – казенные оптимисты продолжали свое извечное чуть ли не «шапками закидаем».

Дальше читатель найдет документальные подтверждения вышесказанного, пока же я считаю своим долгом просто отметить лишь живучесть того микроба, который успел сесть на корабли на Новороссийском рейде в кошмарные мартовские дни прошлогодней весны.

Конечно, несправедливо было бы олицетворять его в одном г-не Чебышеве, имя которого выше упомянуто как имя наиболее яркого выразителя определенной гибельной идеологии. Лично мне довелось видеть бывшего вдохновителя роковых идей Особого совещания лишь три раза: два раза в частном доме и последний раз в Константинополе, благополучно высадившимся с первого же прибывшего из Севастополя иностранного миноносца и устроившимся там начальником какого-то очередного осведомительного бюро.

Никогда в жизни я не имел никаких абсолютно ни личных отношений, ни столкновений с этим человеком, и, определяя сорт и род процветавшего в Крыму особого казенного патриотизма его именем, я руководствуюсь только фактами и документальными данными.

Значительно благополучнее обстояло к началу наступления дело с реорганизацией и перевоспитанием (до известной степени) самой армии. Здесь, в течение крайне незначительного промежутка времени, была закончена с огромной энергией и настойчивостью бесконечно трудная работа по приведению армии в боеспособное состояние.