Белый монастырь

– Еще бы, я ведь не биоид? Что в котле?..

– Настоящая тибетская часуйма, - сказал Джерри горделиво.
– В Лхассе такой не найдешь. Ты видел Монастырь?

– Да.
– Владимир вызвал в памяти образ Чомо-Ганги и снова испытал прилив восхищения.
– А ты бывал здесь раньше?

– Мальчишкой, с дедом.
– Джерри снял с огня свою посудину.
– Уже тогда Белая Часовня была пуста, монахи ушли в мир... Давай котелок.

– Интересно, как бы монахи восприняли твоего Цзамбо?

Джерри рассмеялся, показав широкую дугу белых зубов.

– Они решили бы, что в этот облик перевоплотилась душа какого-нибудь бедняги, нагрешившего больше чем нужно... Но у него есть зачатки личности, например он может обидеться... Эй, Цзамбо!

– крикнул он биоиду.
– Ступай принеси воды для чая.

Разделавшись с часуймой, он достал из карманчика плавок тонкую сигарету и, закурив, поудобнее устроился на траве.

– Привыкнешь, - повторил он.

Личность, подумал Владимир. Квазиличность. Квазимысли, квазиэмоции... Но как их отличишь от наших? Да и можно ли?

– Тяжело привыкнуть, - проронил он.
– В нас еще сидит древнее, темное... Не похоже на тебя - значит, чужое, берегись его. Ничего не поделаешь, жизнь лепит нас еще по старой модели.

– Она лепит из нас не то, чем мы должны быть, а то, чем мы можем быть, - изрек Джерри.
– Жизнь - это бесконечная цепь превращений, она не умирает с тобой, а каждый раз возрождается в новом облике. В каком - зависит от кармы, то есть алгебраической суммы всех твоих деяний и помыслов во всех прежних воплощениях. Заметь, со знаками "плюс" и "минус"... Чем больше плюсовый итог, тем лучше следующее воплощение, понял?
– Джерри приподнялся на локте, подбросил в огонь сухого можжевельника.

Владимир покачал головой.

– Ну и бухгалтерия... И ты серьезно в это веришь?

– Верю. Судьбы, фатума, нет, каждый сам себе фатум.

– Но зачем тогда вообще жить? Рисковать испортить себе карму? Лучше сразу сесть в бочку с консервантом. Не шевелиться, не мыслить, не желать...

– Вот-вот! Это и есть нирвана, вечное блаженство абсолютного покоя, конец перевоплощений, награда за хорошую карму.

– Тогда чего ради ты лезешь на Белый Монастырь?
– Владимир стал терять терпение.
– Для кармы?

– Да, Влади.
– Тон Джерри был серьезен.
– Это доброе деяние, разве оно не делает нас лучше?

– Но неужели, черт возьми, за столько лет у вас ничего не изменилось? Как вы ухитрились совместить все это с высокой наукой?

– О нет, изменилось многое.
– Джерри усмехнулся.
– Старый ламаизм привел Тибет к застою. Когда же пришло освобождение, мы поняли, что на яках далеко не уедешь. Наука помогла нам не только уничтожить нищету и болезни. Раньше ламы крутили молитвенные барабаны. Теперь они стали рабочими и землепашцами. Вместо лам молятся электронные машины. Мудрость сотен томов "Кянджура" доступна всем по телевизору и в микрофильмах, а над Поталой зажжены священные слова: "Ом мани падме хум" - знаешь, что это значит?

Владимир кивнул.

– Нет, Джерри, - сказал он.
– Для меня это не подходит. Мне не нужна нирвана, даже на такой высокой технической базе. Я хочу жить и быть человеком... делать мир прекрасным и не давать спуску всякой дряни, ее еще много на земле... А вот и наш красавец. Слушай, почему он дымит?

Биоид приближался, ухватив хоботом дужку раскачивающегося красного ведра. Над ним поднималось облачко пара.

– Замочил радиатор, там градусов восемьдесят... Он ведь тепленький, ты разве не замечал? Пойдем, познакомься поближе.

Джерри потянул Владимира к биоиду. В нос ударило запахом аммиака, к горлу подступила тошнота. Владимир вырвал руку, крикнул с отвращением:

– Убери его подальше!

Улыбка погасла на широком смуглом лице Джерри.

– Вот оно что!
– процедил он.
– Знаешь, кто ты такой? Расист! Это сидит у вас в крови, у просвещенных европейцев! Какого черта ты удостоил меня своим обществом? Я ведь не Джерри, а всего лишь Чжало! Или ты рассчитывал, что я буду у тебя носильщиком?
– Джерри рассек воздух сжатым кулаком.
– Ко всем чертям!
– Он повернулся и пошел к аэроплату.

За ним поплелся Цзамбо. В его ретираде было что-то от безответной ослиной покорности. Владимир почувствовал, что краснеет. Кинулся вслед.

– Подожди, Джерри, - проронил он глухо.
– Оправдываться не буду, я вел себя, как скотина... Понимаешь, мне всегда говорили, что я похож на стальной рельс: как уложен, так и ведет. Не могу я к нему привыкнуть, ну никак...
– Ему бросился в глаза медальон Джерри. В ромбовидной рамке улыбалась молодая черноволосая женщина с милым простодушным лицом. Раньше я у тебя этого не видел, это Сонбу?

– Она.
– Джерри смягчился.
– Мы поженимся через год, когда она окончит университет в Чамдо. А у тебя девушка есть?

– Нет.
– Владимир насупился.
– Она не смогла примириться с этим.

– С рельсом?

– Да. Этот твой Цзамбо - я не могу считать его машиной. Животным тоже, он ведь говорит. Значит, человек? Но он слишком непохож на человека.

Некоторое время они молча глядели друг на друга.

– Ну и что из того, что непохож?
– сказал наконец Джерри.
– Вот ты, например, - откуда я знаю, что ты не искусно сделанный робот?

Владимир изумленно уставился на Джерри.

– Ты что, обалдел?

– Не пугайся, - насмешливо ответил тот.
– Ты человек. Но не потому, что сделан из плоти и крови. А потому, что ведешь себя по-человечески, вот что важно. И Цзамбо тоже, почему же не считать его человеком?

Владимир задумался. Солнце клонилось к закату, и освещение стало неожиданно теплым, - это, невидимая отсюда, сияла Чомо-Ганга, наполняя мир розовым светом.

– А знаешь, ты прав, - признал он.
– Думать иначе - это и есть расизм... Но тогда ты рабовладелец, так ведь? Ты же на нем верхом поедешь.

– А это совсем другое дело. Возить - его профессия. Аэроплат сядет не везде, а Цзамбо пройдет всюду. Изотопной батареи хватит надолго, пока не состарятся миозиновые мышцы.

– Ладно, Джерри, я привыкну, - пообещал Владимир.
– Но ездить на нем не стану... Послушай, а выключить его нельзя?

– Не выйдет.
– Джерри расхохотался.
– Если ты пустил батарею в режим, то все! Его можно только... разобрать, что ли? Да брось ты мудрить, он неплохой малый... Эй, Цзамбо, поди сюда!