Белый орел, Красная звезда

Людских же ресурсов в Польше пока хватало. 3 июля Совет Обороны Государства издает воззвание к добровольцам:

“Отечество в опасности! Призываем всех способных к ношению оружия добровольно вступать в ряды армии; мы должны вместе встать единой нерушимой стеной, о грудь всего народа должно разбиться большевистское нашествие! Пусть единство, согласие, напряженный труд соединят нас всех для общего дела! ... Всё для победы! ... К оружию!”^[231]

В добровольцы записывались тысячами. В солдаты принимались мужчины от семнадцати до сорока двух лет, а в офицеры до пятидесяти. В течение следующих шести недель записалось столько же, сколько за предыдущие шесть месяцев. К 20 августа было уже 164 615 добровольцев, из них более 40 000 только из Варшавы. Была создана Главная Инспекция по делам добровольцев под началом генерала Юзефа Халлера, которая со временем была способна послать на бой целую добровольческую армию. Эти “халлеровцы”, вступившие в армию в гневе и обученные в спешке, представляли собой достойное гордости формирование.

Накануне битвы к добровольцам присоединились всякого рода неофициальные рекруты. Польская Социалистическая партия направила на фронт свое военное подразделение с депутатом Томашем Арцишевским во главе. Было создано несколько рабочих батальонов, часть в составе Рабочего Полка Обороны Столицы, для несения службы в Варшаве, другие для защиты заводов и рейдов в тылу врага. 4 августа был организован Совет Обороны Столицы (Rada Obrony Stolicy), координировавший действия таких формирований, как Гражданская Стража (Straz Obywatelska), созданная из представителей среднего класса, дефилирующих в шляпах-канотье и жестких воротничках, и Независимого рабочего полка, (Niezalezny Pulk Robotniczy), вооруженного дубинками и косами.

Прием добровольцев дополнялся принудительными наборами. В июле 1920 года польская армия призвала пять возрастных групп, а именно 1890-94 годов рождения. Это были люди 25-30 лет, более ответственные и легче обучаемые, чем те, что были призваны в апреле, 1900-1901 годов рождения. Хотя сопротивление набору все еще присутствовало в некоторых удаленных от фронта районах: в Бещадских горах, в Кракове и в Домбровском угольном бассейне, удалось призвать 137 152 человека.

Военная дисциплина укреплялась. Дезертиры не могли рассчитывать на пощаду. Рецидивистов расстреливали. Офицеры должны были служить примером. Уклоняющихся от службы активно отлавливали. В Варшаве перекрывались улицы, трамваи обыскивались патрулями, уполномоченными проверять граждан призывного возраста. Лиц, подозреваемых в шпионаже, подрывной деятельности или действиях, направленных против интересов армии могли сразу подвергнуть военному суду. Соснковский говорил своим офицерам: “Для морально здоровой армии физическое превосходство неприятеля не страшно. Битвы проигрывают не из-за численной слабости, а из-за внутренних болезней войска”^[232]

Усилия Соснковского привели как к количественным, так и качественным улучшениям. 20 августа номинальный состав польской армии достиг 737 767 человек, что было примерно эквивалентно численности армий Западного и Юго-Западного фронтов. 373 166 из них, что чуть больше половины, были уже обучены, экипированы и размещены на позициях.^[233] Они не были сырыми и бесполезными новобранцами. Сюда входило 28 000 кавалеристов и 33 000 артиллеристов, которые нивелировали советское превосходство в этих жизненно важных родах войск. Добровольцы были в основном студентами, чей ум, энтузиазм и образование подействовали как свежая кровь, влитая в полки, состоявшие до этого из безграмотных и безразличных сельских рекрутов. Когда в разгар сражения у Радзымина 13 августа 11 пехотная дивизия отказалась выполнять приказы, Генштаб заменил ее не регулярными частями из армейского резерва, а добровольцами.

Рост армии сопровождался важными переменами в командовании. 19 июля генерал Розвадовский вернулся из заграницы, чтобы занять пост главы Генерального Штаба. 9 августа генерал Соснковский был назначен на должность военного министра, которую он фактически занимал уже несколько месяцев. 10 августа, в соответствии с диспозициями Пилсудского в преддверии сражения, произведены значительные перестановки в полевом командном составе. Особенный интерес представляет в этой связи назначение генерала Сикорского командующим совершенно новой 5-й армией.

Положение Сикорского среди полевых командиров во многом соответствует положению Соснковского в военной администрации. Оба были людьми Пилсудского, в течение многих лет связанными с ним в различных его предприятиях, от Союза Активной Борьбы во Львове до Легионов времен мировой войны; оба были на четвертом десятке, оба отличились в первой фазе советской кампании. Владислав Сикорский был гражданским инженером по профессии, занимался также политикой. Перед войной он был лейтенантом запаса “королевско-императорской” армии и председателем Стрелецкого Союза во Львове. С 1914 года он возглавлял Военный департамент Национального Комитета. В 1918 году, когда Легионы были расформированы, он вошел в острый конфликт с Халлером. Он был интернирован в Венгрии. В 1919 году, будучи генерал-майором, он получил под командование 9-ю пехотную дивизию, а в 1920-м - группу “Полесье”. В течение последующего периода войны его компетентность и успешность автоматически делали его кандидатом на выполнение всех трудных заданий. Его деловитость и независимый, творческий ум делали его в глазах политиков одним из немногих людей, кто мог говорить с Пилсудским на равных. Его военный талант давал основание для политической карьеры, которая, после многих перипетий, привела его на самый верх польской политики. Сикорский и Соснковский были парой лидеров, стоящих на плечах сотен других офицеров-легионеров, которые в этот период получали ведущие офицерские должности, как, например, Мариан Кукел, который при своих 25 годах и 158 сантиметрах роста был полковником в 6-й армии в Галиции. Таковы были новые командиры Пилсудского, жизнь и душа его военной команды.

На первой неделе августа стало ясно, что решающее сражение должно произойти в течение шести-семи дней. Красная Армия стремительно шла на запад. Последние естественные преграды были преодолены; последние арьергардные бои закончились. Для обоих командующих настал решающий момент. Тухачевский издал свой последний приказ утром 8-го, Пилсудский вечером 6 августа (см. карту, рис. 12)

Рис. 12. Наступление на Варшаву, август 1920 г.

Стратегическое планирование в тех условиях было очень рискованным делом. Твердых оснований для принятия безопасных решений просто не было и не могло быть. Пилсудский сформулировал свой план, еще не зная точного направления наступления Тухачевского, а точнее, еще до того, как сам Тухачевский решил, в каком направлении двигаться. Он исходил из предположения, как оказалось, ошибочного, что главные силы Красной Армии пойдут на Варшаву прямо в западном направлении, возможность же обхода с севера или поворота на юг были оставлены на дальнейшее рассмотрение, исходя из ситуации. План Тухачевского был создан при незнании польских диспозиций, он основывался на предположении, также ошибочном, что польская армия будет оказывать наибольшее сопротивление на подходах к столице. Состояние разведки было слабым. Польская авиация постоянно слепла из-за облачной погоды и сильных туманов, советская же авиация не сумела еще достичь передовых позиций. Разведывательные дозоры и лазутчики на земле не справлялись с задачами в постоянно меняющейся обстановке. Армии численностью в сорок-пятьдесят тысяч человек могли бы быть легко обнаружены, двигайся они в наполеоновском сплоченном стиле; разбросанные же в тумане на площади в несколько сот квадратных километров, они могли скрывать свои намерения до самого момента атаки. Серьезные ошибки были сделаны обеими сторонами. По полученной ранее Пилсудским информации, выходило, что советские 15-я и 3-я армии двигались на север от Варшавы, на самом же деле это была 4-я армия. Тухачевский же вовремя получил план Пилсудского, найденный на теле польского офицера связи, убитого под Хелмом; однако он посчитал это слишком большой удачей, чтобы быть правдой и отбросил бумагу, сочтя сведения фальшивкой или локальным маневром.^[234] Таким образом, обе армии двинулись в бой ощупью.

Честное признание Пилсудского об “абсурдности” поставленной пред ним задачи позволяет считать, что его оценка Варшавской битвы ближе к истине. В своей книге “1920 год”, написанной пятью годами позже, он воздерживается от искушения описывать битву стандартными военными терминами, или в виде постановки, разыгранной всеведущими генералами и разрешившейся удачно благодаря лучшему планированию и тактике. Он сам называл ее “дракой” или “bagarre” (потасовка, фр.). Он говорил о “ничтожности доступных сил”, “бессмысленности диспозиции”, “иррациональной слабости”, о “крайнем риске, противоречащем всякой логике военной науки”.^[235] План Пилсудского был продиктован обстоятельствами. Его концепция контрнаступления стала естественным следствием повторяющихся провалов в ходе оборонительной тактики в течение июля. В действительности, его нежелание бросить главные резервы на слабую линию обороны в Белоруссии и привело к ситуации, в которой радикальная перемена стратегии на наступательную стала неизбежной. У него не было большого выбора в определении направления своего контрнаступления. Он не мог провести его на своем левом фланге, где советская кавалерия уже обошла его позиции; не рассматривал и центральное направление, где он ожидал развития советской фронтальной атаки; не мог нанести удар на южном фронте, армии которого находились в 300 километрах от главного театра военных действий. Оставалась только одна серьезная возможность - контрнаступления справа от центра, в точке, где можно было объединить ударные силы как северного, так и южного фронтов. Он взвешивал и оценивал все эти обстоятельства, размышляя в одиночестве в своем кабинете в Бельведерском дворце в Варшаве. Утром он принял Розвадовского, вместе с которым они проработали детали. Розвадовский указал на значение реки Вепш, в ста километрах к югу от Варшавы, как базы начала контрнаступления. К вечеру приказ 8358/3 от 6 августа 1920 года, окончательно обработанный Главным командованием и подписанный Розвадовским, был готов и отдан к исполнению.^[236]

Не прекращающиеся споры касаемо авторства этого знаменитого приказа несущественны. Были ли детали разработаны Пилсудским, Розвадовским, Вейганом, ими всеми, или даже кем-то иным, не имеет значения. Любой трезво мыслящий стратег, знакомый с войной на Окраинах, согласился бы с желательностью похожей диспозиции. Ключевое решение не касалось деталей плана, речь шла о моральной оценке: можно ли рассчитывать на перегруппировку всей армии в течение недели, может ли армия рисковать нарушением боевых порядков, когда неприятель уже стучит в ворота столицы. Такое решение было прерогативой главнокомандующего, и Пилсудский его принял. Он описал это ощущение словами Наполеона, “как жертву родовых мук у молодой женщины, рожающей ребенка”.^[237]

Приказ от 6 августа создавал три фронта из существующих двух и изменял до неузнаваемости диспозицию польских армий. Северный фронт протянулся от Пултуска на Нареве до Демблина на Висле и подчинялся генералу Юзефу Халлеру. На его северной оконечности располагались резервные формирования, оборонявшие низовья Вислы. Следом шла 5-я армия генерала Сикорского, задачей которой было сдерживать мобильное правое крыло неприятеля к северу от Варшавы. На Варшавском отрезке 1-я армия генерала Латиника и 2-я армия генерала Рои должны были удерживать периметр обороны столицы при поддержке стратегического резерва под командованием генерала Желиговского. Центральный фронт тянулся от Демблина до Бродов в Галиции, и подчинялся лично Пилсудскому. Он включал в себя главные ударные силы под командованием генерала Рыдза-Смиглы, которые должны были собраться на Вепше у Коцка и Любартува, при поддержке слева 4-й армией генерала Скерского и с прикрытием справа 3-й армией генерала Зелиньского. Южный фронт оставался на прежнем месте, вдоль верхнего течения Буга и Стрыпы до самого Днестра, под командованием генерала Ивашкевича. Он состоял из 6-й армии генерала Енджеевского, отдельной кавалерийской дивизии полковника Руммеля и украинской армии генерала Павленко. Его задачей была защита Львова и предотвращение соединения советских сил в Галиции с войсками Тухачевского на севере. Главное командование было размещено в Пулавах на Висле. Все части должны были быть на своих позициях не позднее 12 августа (см. карты на рис. 12 и 13).