Белый шаман

Твою ж мать! Надо было оставить его, как планировал. Побоялся не удержать. Теперь эту парочку, как искать? Здесь подождать? Можно. Но сомнительно, что Иваны без опаски запрутся в разоренный лагерь. У таких людей чутье звериное. Ничего. Найду. Имена или клички знаю. Какое никакое полицейское управление тут быть должно, значит такие персонажи там точно на учете. А у меня украшения и золото в подземелье есть. Монте-Кристо новоявленный! Как там Македонский говорил: «Осел, груженный золотом, открывает любые двери». Вот и проверим. И помочь в этом может бедолага, который неистово что-то бормочет себе под нос. Это он что? Молитвы читает? Чудак! С нечистой силой меня перепутал! А ведь это может стать проблемой.

— Он ваш, — шепчу духам и перерезаю горло Пытышке. От троицы исходит волна удовлетворения. Вот и на хрена мне эти три богатыря? Эрохот говорил, что если их обуздать они помощниками будут великими. Пока от них пользы никакой. Проблем, правда, тоже особых нет. Просто раздражают. Да и казака пугают. Давят жутью своей. — Уймитесь, — командую духам и перестаю их чувствовать. Пару раз втыкаю нож в землю, чтобы избавить лезвие от крови и подхожу к казаку.

А молодец парень. Страшно ему до одури, но вида не показывает, смотрит прямо, только щека подрагивает, да губу прикусил до крови. Наклоняюсь, чтобы разрезать веревки. Он в панике пытается отползти.

— Не дергайся, — стараюсь говорить мягко, негромко, парень и так на пределе, — Порежу же, — перерезаю веревки. Казак тут же пытается вскочить. Ну, это он зря. Сколько он так пролежал связанный, пока кровообращение не восстановится, не поднимется. Сейчас еще боль придет. А он упертый. Не унимается. — Да успокойся ты! — пришлось прикрикнуть, вроде понял, дергаться перестал. Через крепко стиснутые зубы прорывается сдавленный стон. Наклоняюсь над парнем, вглядываясь в биотоки: — Да ты, мил человек, раненый. Ну, это, ничего, ничего, — останавливаю кровотечение, которое он спровоцировал своим вошканьем, немного снимаю боль пси-энергией и добавляю ее в надпочечники. Пусть поработают, для бодрости[iii], — Ну вот, теперь можешь и вставать, — протягиваю ему руку, самому ему сейчас встать будет тяжеловато. Казак, помедлив, все-таки хватается за протянутую руку, и я осторожно помогаю ему подняться. Ну, это я осторожно, а он с молодецкой дурью буквально подпрыгивает с земли. Ты что же творишь, дуралей?! Сейчас опять же рана откроется!

Вот же молодость нетерпеливая. Через руку пускаю еще одну исцеляющую волну, не позволяя казаку вырвать свою ладонь. И что он так распсиховался? Хотел бы что-то с ним сделать, не развязывал бы.

— Дмитрий, ­– представляюсь ему именем из той жизни. Казак несколько долгих секунд смотрит на меня, наконец, выдавливает:

— Владимир. Хорунжий 4-го казачьего полка Осипов.

— Ну, вот и познакомились, хорунжий Осипов — улыбаюсь, пытаясь наладить контакт. Совсем мальчишка. Интересно сколько ему лет. И вообще, какой сейчас год? — А скажи-ка, хорунжий, а какой нынче год на дворе?

— Так 1891, — казак удивленно хлопает ресницами, — Июнь, двадцать первое. Уже даже двадцать второе наверное. Время не знаю, часы эти забрали, — в его голосе чувствуется сожаление. Ну да часы в это время вещь статусная.

Подхожу к Лютому. Если они не у Рудого с Сидором, то только у него. И точно, часы находятся в вышитом кисете вместе с парочкой колец и нательными крестами. А интересные часики. Карманные с длинной цепочкой. Золото или позолота. На крышке выгравирован крест с кругом по центру, в который вписана буква «К». Над крестом корона. По краю крышки надпись «Хорунжему Осипову на окончание 2-го военного Константиновского училища, 1890». Понятно, почему казак переживал. Вещь памятная.

— Хорошие часы. Держите, Владимир, и не теряйте больше, — не знаю почему, перехожу на Вы. Судя по всему графские заморочки проснулись. А казачок не простой мне попался. Не всякая семья казачья, даже зажиточная могла позволить себе своего отпрыска в Санкт-Петербург на учебу отправить. Передаю ему часы и остальные вещи.

— Благодарю, — хорунжий, откинув крышку, смотрит время, и убирает часы в карман. Зато кисет рассматривает более внимательно. — Казаков крестики, — он по-детски швыркает носом, — Надо будет родным передать. Спасибо. И за спасение мое спасибо. Простите, не поблагодарил Вас сразу. Все так… ­– он передернул плечами, недоговорив, как так.

— Пустое. Главное успел, — машу рукой и иду к трупам. Надо посмотреть, чем еще можно разжиться у бандитов. Им уже не нужно, а нам еще до людей добираться, причем один из нас раненный. Я, конечно, еще подлечу парня, но я не всесильный, на восстановление все равно время нужно. Обшариваю сумки. В первую очередь интересуют продукты.

— У них золото должно быть, — покачиваясь от слабости подходит ко мне Володя, — Они прииск ограбили.

— Ушло уже золото, — становится совершенно понятно, Иваны сюда не вернуться. Золото у них. А лишний народ им ни к чему. Думаю и в засаду они своих людей отправили, надеясь, что солдаты или казаки их перебьют. Единственное, Лютый из картины выбивается. Не похож он лоха. Но кто сказал, что он не в теме замыслов главарей? Может, как раз и остался, чтобы проконтролировать, что все планы сработали. А потом где-нибудь встретятся, чтобы добычу поделить. — Ладно, тут нам больше делать нечего. У меня лагерь неподалеку, приглашаю в гости. Надеюсь, не откажетесь от моего скромного гостеприимства?

Оно, конечно, место тут получше будет, но ночевать на окровавленной заваленной трупами поляне просто по-человечески не хотелось. Ничего страшного, еще одну ночь комаров покормим.

Володя смотрел в темный силуэт, маячивший перед ним показывая дорогу, и ничего не понимал. Кто он? Как оказался в дикой тайге. Дмитрий только что убил двенадцать человек. Хладнокровно перерезал горло. При этом ни один из бандитов даже не пытался сопротивляться. Как?! Почему?! Сейчас он совершенно спокойно обыскал окровавленные трупы. И вернул ему золотые часы, подаренные Государем Императором на окончание военного училища. Вернул, как какую-то безделицу, совершенно не стоящую внимание. Причем видно, цену вещи Дмитрий понял сразу. Но впечатления она на него не произвела. Разве что одобрительно хмыкнул, прочитав гравировку на крышке.

Одет, как дикий остяк. При этом в каждом слове, в каждом жесте чувствуется воспитание. И поколения предков. Точно! Так же в училище вели себя Володины однокурсники из аристократов. Пресыщенное пренебрежение к богатству, показное спокойствие в любой ситуации, прямой, уверенный немного ироничный взгляд. А по лесу ходит, как настоящий леший, ногу ставит бесшумно, не глядя и именно туда, где не щелкнет поломанная веточка, не зашелестит прошлогодняя листва. А еще этот акцент… Может он из поляков? Много их сюда сослали 25 лет назад после подавления бунта. Вполне может быть сыном кого-то из них. Хотя акцент вроде не такой. Учились с ним ребята поляки.

— Дмитрий, Вы иностранец?

— С чего Вы взяли, — на ходу оглядывается спаситель, отодвигая рукой ветку на уровне лица. Да как он так видит в темноте?! ­– А! Вы про мой акцент? Нет. Русский я. Предки из казаков. Просто давно на родном великом и могучем не говорил. Не с кем было.

— А Вы?

— А что я?

— Казак?

— Это вряд ли, ­– слышно, как усмехается собеседник, — Казаком же мало родиться, — и больше ничего не поясняя замечает, — Ну вот и пришли. Подождите, костер разведу, — он наклоняется, слышан стук кресала, и потихоньку становится светлей. Костер сначала нехотя, а потом все быстрей и быстрей начинает разгораться. Как споро у него все получается! — Слушай, давай на ты, а? — улыбается Дмитрий, — А то смешно. Одеты, как два оборванца, а ведем себя, будто столичные франты на приеме у графини.

— Давай! — кивнул Володя, — У какой графини?

— Да какая разница? Воронцовой или Ожаровской, например, — Дмитрий разделил кучу приготовленного лапника, на две части, — Давай, падай. Ты уж извини, на гостя не рассчитывал, потому постель у нас скудная будет. Но мы ж народ неприхотливый?

Окончательно сбитый с толку Осипов завалился на пахнущие хвоей мягкие пихтовые лапы. Он в тайге с практически незнакомым человеком, похожим на дикаря, но с манерами аристократа, обсуждает высший свет столицы. Бред! Бред! Бред! Накатила тяжелая апатия. Еще утром они с казаками двигались в сторону Луговой, где был запланирован отдых, потом в Томск на доклад и домой, в Колывань. Потом засада, расстрел, плен и ожидание мучительной смерти. Потом чудесное спасение, от которого до сих пор по шкуре пробегал холодный озноб. Не менее чудесное излечение. И этот странный непонятный человек, спасший его. Слишком много все случилось за этот день. Мозг просто отказывался воспринимать информацию, а глаза сами стали закрываться.