Белый шаман

— Деньги вернешь Его Высокопреподобию, и благодарность от меня передашь, — машу служке рукой, само по себе получается высокомерно, с изрядной долей снобизма. Граф проснулся видать. Нашел перед кем перья пушить, — Свободен!

— Но…

— Пшел прочь! — а ведь меня несет. Заело презрительное отношение этого холуя. И остановиться не могу. И не хочу самое главное. Парень под моим взглядом вдруг сжался и побледнел.

— Прошу простить, господин Уколов. Виноват. Прошу простить, — он пятился от меня, бормоча извинения, пока не оказался шагах в пяти. После чего развернулся и припустил в сторону храма, забавно подкидывая длинные ноги, чтобы не запутаться в полах рясы. Да, дожился ты Дима. Детей пугаешь. Не успел из леса вылезти, уже Его Сиятельство включил. На душе стало мерзко и тоскливо.

Батюшка дельный совет дал, переодеться надо. Да и постричься тоже не помешало бы. И хоть на соборной площади таких косматых и бородатых было немало, это не значит, что и мне надо быть, как все. Тут же, как на заказ, неподалеку обнаружилось заведение с незатейливой вывеской «Парикмахеръ Изотовъ В. А.». Ну вот, а то придумал «куафёра» какого-то смертный прыщ. Не понимаю, зачем пытаться казаться тем, кем ты не являешься и быть по определению не можешь. Смешно же выглядит!

Господин Изотов оказался настоящим мастером. Через полтора часа я вышел из его заведения с аккуратной стрижечкой с пробором на правую сторону и бородкой с усиками а-ля Николай Второй. Правда, сейчас он еще свою знаменитую бородку не отрастил, так что буду первым законодателем мод. Парикмахер еще пытался щипчиками самого инквизиторского вида подкрутить мне вверх усы, но был мной тактично послан, и настаивать на всяких изысках не стал.

А вот с одеждой вышел облом. Мне просто не хватило денег. Пришлось продавать соболиные шкурки, подаренные мне по пути сочувствующими горю тюйкулами. Отказ не подразумевался, да я и не отказывался. Зачем обижать хороших, добрых людей, желающих помочь от чистого сердца. И теперь я им был особенно благодарен. Потому как при моей теперешней внешности пытаться пристроить золото, заведомо лишиться всего и оказаться в кутузке.

Со шкурками пришлось побегать. Лавочники вокруг соборной площади нагло пытались надурить пришлого охотника. Ну, да Бог им судья. Вспомнилось, что неподалеку от пристани видал здоровенный барак с вывеской «Мануфактурные склады купца 2-й гильдии Жернакова Е. А.». Туда и направился. Шустрый приказчик с бегающими глазками, раздувшись от собственной важности, поначалу тоже начал плести кружева, явно пытаясь обмануть. Пока не появился, по всей видимости, хозяин.

Высокий худощавый мужчина в костюме с иголочки, больше похожий на университетского преподавателя, чем на купчину. Вроде мелькало его лицо сегодня утром в храме среди городских шишек. Деловой, быстрой походкой он буквально ворвался в помещение, заряжая своей энергией работников. Беззаветные труженики, до этого едва шевелившиеся, словно сонные мухи, тут же забегали, засуетились, изображая кипучую энергию и неподдельное рвение.

— Прошка, прохвост, опять?! — сердито бросил он, подходя к нам. — Брысь отсюда, паскудник! Работай, иди.

— Да как можно, Евграф Лякснадрыч, — обиженно запричитал приказчик, тут же став маленьким и незаметным. Тут мягкий и интеллигентный с виду мужчина зыркнул на хитрована так, что того буквально ветром сдуло. И тут же повернулся ко мне:

— Жернаков, Евгаф Александрович, купец 2-ой гильдии[i], ­– представился он, протягивая мне ухоженную ладонь.

— Уколов, Дмитрий Никитич, — представляюсь ему в ответ, недоумевая, с каких это пор купчины лично простых охотников обслуживать стали. Такое и в наше-то время невозможно представить, вернее, теперь уже то, но не суть важно. В общем, странно все это.

— Надуть пытался? — у него было действительно располагающее к себе лицо и обаятельная улыбка. Да вот, я только что видел, как из-под этой мягкой любезной обертки выглядывал настоящий хищник.

— Работа у него такая, — пожимаю плечами.

— В чем-то Вы и правы, Дмитрий Никитич, — он качает головой, — Да вот только надо знать с кем и как, я ему за это деньги плачу. Неплохие, кстати.

Черт побери! Он меня за кого принимает? За переодетого князя?

— Позвольте глянуть? — он показывает на так и оставшиеся у меня в руках шкуры.

— Пожалуйста, — протягиваю ему соболя и белку. Жернаков берет шкурки и разглядывает их, отойдя к окну.

— Сколько Вам давал за них этот проходимец? — он смотрит на меня, прищурившись.

— За белку — 50 копеек, за соболя — 3 рубля.

Щека у купца дергается, потяжелевший взгляд устремляется на дверь, за которой скрылся незадачливый Прошка.

— Приношу извинения за своего человека. Он будет наказан, — играет скулами купец, — А сейчас, если Вы не против, прошу ко мне в кабинет. Посмотрим, что у Вас есть еще.

От Евграфа Александровича я вышел без шкурок, с приварком в 50 рублей и одетый с иголочки словно франт. Длинный темно-серый сюртук поверх жилета тоном светлей, добротные брюки, заправленные в высокие гармошкой сапоги, светлая рубашка с воротничком стойкой. Пара таких же вместе с комплектом нижнего белья и остальной моей одеждой лежала в прикупленном тут же саквояже. Картуз. Похожий носил когда-то Жириновский. Прям лубочный преуспевающий молодой человек мещанского сословия. Обошлось все это удовольствие почти в 150 рублей, но оно того стоило. Ну и договорился с Жернаковым, что меха, случись такое, буду сдавать только ему. А значит, без денег не останусь в любом случае.

Странно теплое отношение купца ко мне прояснилось практически сразу же. Являясь попечителем церковно-приходской школы, Жернаков видел, как я вчера в храме беседовал с отцом Федором. А после того, как батюшка увел меня в свои покои, купец сделал выводы­, что человек я не простой. А если точнее, он подумал, что я один из братчиков-ревнителей Братства Святителя Дмитрия[ii], митрополита Ростовского, в рядах которого состоял и сам Евграф Александрович. Ну а протоиерей Федор оказался помощником председателя Братства епископа Томского и Семипалатинского Макария[iii]. Не простой дед мне попался, знать бы еще, чем я его так заинтересовал. Вот и поспешил Евграф Александрович встретить меня, приметив, как я захожу к нему на склады. Справедливости ради замечу, выяснив, как он ошибся, отношения своего ко мне Жернаков не поменял:

— Вы Дмитрий Никитич, не в обиду Вам будет сказано, — усмехнулся он, — Прежде чем таежником представляться, порепетируйте. Из Вас такой же лесовик, как из слона балерина. Вы можете представить себе мужика, пьющего с купцом 2ой гильдии мозельвейн из мальцевского хрусталя? При этом так, будто он делает этому купцу одолжение, — и он заливисто и заразительно расхохотался. А мне осталось только озадаченно сдвинуть картуз на затылок. Ну и скотина же ты, граф! И как теперь быть? Как понять, когда из меня, вылезает эта аристократическая морда и, самое главное, как это все контролировать? Я же здесь никто. А мещанину вести себя, как дворянин, чревато. Можно неприятности нажить.

Так-то, и хрен бы с ними, тайга большая, проживу. Но у меня есть дело. Причем откровенно криминальное. И пока я его не завершу мне выделяться не с руки. А я уже засветился, где только можно. И это за сутки пребывания в небольшом городке. Хреновый из меня конспиратор. С другой стороны, не все ли равно? Даже если арестуют, дальше Сибири не сошлют. А здесь я всяко уйду. У Фирса меня точно не найдут. Так что, пусть себе думают что хотят. Плевать. Да, дожился ты, Дима. Уже, прикидываешь, как в бега сорваться.