Белый шаман

— Эй, бедолага, очухивайся давай. Вижу же, что в себя пришел.

— Убью, сука, — болезненно сипит урка и садится на топчан, поджав к подбородку ноги, — Ты же покалечил меня, падла, — как-то жалобно у него это получилось, да еще и слезы. И куда делся тот суровый и брутальный злодей, только что махавший передо мной заточкой? Так-то понимаю. Самому больно смотреть на него, но кто виноват-то? Зачем надо было на людей с железяками бросаться?

­– Это вряд ли, — резко хватаю его за горло. Нет, не напугать, он и так испуган, виду не показывает просто, но я-то вижу. Мне надо лишить его голоса, легкий импульс и все готово. Он смотрит на меня белыми от ужаса глазами.

— Ты что сделал, гад?! — в панике шепчет бандит, — Ты что сделал?! — все, он готов. Быстро сдулся. А гонору-то было. Что-то сомневаюсь я, что он с Рудым не побоялся схлестнуться. Врет, как дышит. Я Лютому пред смертью его в глаза смотрел, зверь-человек был. Тот бы так не поплыл. А Лютый лишь третий в банде был по иерархии после Сидора и Рудого. Значит те двое еще жестче. А тут даже давить не пришлось. Сам сомлел.

— Ничего-ничего, — со спокойной улыбкой смотрю на урку, и от этого моего спокойствия ему становится еще страшней. Видно по тому, как задергалась у него щека и заметались глаза по сторонам, — Всего лишь сделал так, чтобы ты уважаемого Василия Лукича не потревожил криками своими. Человек заслуженный, целый старший унтер-офицер, городовой старшего разряда. Видишь, какой важный господин. Мы же не хотим его тревожить? Да?

Молчит. Все так же зыркает то на своих валяющихся в отключке товарищей, то на мою кровоточащую руку, то просто по сторонам, в надежде вырваться от меня. Дурашка, да куда же ты из камеры денешься-то? Нет! Нет! И нет! Не надо так делать! Шустрый оказался, попытался прорваться мимо меня к двери. Тычок в печень, и страдалец опять корчится на досках. Может зря я на него подумал плохо? Может он действительно человек-кремень?

— Что Вы делаете?! Ему же больно!

Чего? Оборачиваюсь и вижу ненавидящий взгляд «студентика», буду называть его так, как Ленин на броневике, стоящего на крышке параши.Он это серьёзно?

— Это Вы мне?

— Вам! — он гордо вскидывает голову, — Подло бить беззащитного человека!

Он что идиот? От этого выступления ошалели все, даже философ-бомж вышел из нирваны и с интересом посмотрел на юношу. Ну а я не знаю, что и ответить.

— Барин, а можно я ему в морду? — вдруг вступает мужичок, который первым вызвался мне помочь. Интересно, что он у меня-то спрашивает? Пожимаю плечами:

— Да, как хочешь. Но лучше не надо. Что с дурачка возьмешь? Вас как звать-то, мужики?

— Кузьма, — представился молодой. Ну а два других оказались Михаилами. Представляюсь в ответ.

— За что арестовали-то?

— Подрались на соборной, — лыбится Кузьма, — С крохалевскими. Мы завсегда их бьем, когда видим.

Ну как я и думал. Местные турнирные бои.

— Это кто кого еще бьет! — возникает один из Михаилов. Вон чё! Они оказывается из противоборствующих лагерей.

— Хорош, мужики. Потом на кулачках выясните, кто сильней. Приглядите за этим юродивым? Чтобы дуростей не натворил?

— Да, чё он сделает? — презрительно бросил Кузьма.

— Надзирателя позвать не дайте, пока я беседую. За мной не заржавеет.

— Ты только без смертоубийства, барин. Грех это, — и мужики, включая бомжа, крестятся.

­– А это как получится, — делаю зверское лицо и смотрю на притихшего горемыку, который, не вставая с топчана, пытается отползти от меня в угол.

— Не надо, расскажу, — шипит он, пуча глаза.

— Вот видишь, а сразу бы по-человечески повел бы себя, и целый был бы. Рудой, Сидор, кто такие, где искать? — сразу перехожу к делу.

— Иваны, Иваны они. Убьют, если скажу.

— Ну, это если доживут. А так я тебя убью. Или глазик выколю, — окровавленная заточка выныривает из моего кармана и резко замирает у самого зрачка поплывшего урки. Он пытается отпрянуть, но позади уже стена. Голова с глухим стуком бьется об кирпичи.

— Ты не знаешь, — сипит, напрягая горло, бедолага, — Это страшные люди! — его начинает колотить.

— Ты же мне тут только что-то рассказывал, как сцепился с Рудым на пересылке, — усмехаюсь ему в лицо и убираю штырь от глаза. Он уже не нужен.

— Наврал я. Мы просто вместе по этапу шли. Рудой с Сидором кандальные, по первому разряду. А я так. За кражу. Четыре года ссылки. Меня на тракт определили, дорогу ремонтировать. Потом на поселение. А их погнали на рудники куда-то.

— Здесь как оказался?

­– Гамон у купчишки шлепнул, — видя мое непонимание, пояснил, — Лопатник, ну кошелек украл.

— А эти? — киваю на начинающих ворочаться его товарищей.

— Тоже из поселенцев. Они не при делах. Их вместе со мной взяли в кабаке.

— Брешешь ты мне, — смотрю на сжавшегося в страхе урку, — Но это не важно. На вас мне плевать. Звать тебя как?

— Сивый, — я недоуменно вздергиваю вверх бровь, и он поправляется, — Василий.

­– Ты вот что, Василий, знаешь, что Сидор с Рудым с каторги бежали?

— Был слух.

— Куда пойти могут слух был?

— Скажешь тоже! — шепчет Вася, — Знаю, что столичные они.

— Разочаровываешь ты меня, Василий. Это я могу и у Лукича узнать, — киваю головой на дверь. Наверняка у них в розыскных листах написано. Где искать их?

— Да откуда ж мне знать­­-то? — вижу, не врет. Действительно, откуда.

— В Колывани давно?

— Второй месяц, как на поселение определили.

— А сейчас подумай хорошенько. Прямо очень хорошо. Чтоб не обидеть меня, — улыбаюсь ему по-доброму, — Мы же с тобой уже почти друзья, — какой-то нервный Вася попался. Едва не сомлел от моей улыбки. — Мне нужен лепила, который беглых лечит? — а глазки-то забегали. Знает! Точно знает что-то. — Ну?! — заточка втыкается в доски буквально в миллиметрах от Васиной ладони, помогая ему принять верное решение.

— Есть, есть лепила. В Нелюбино, на поселении. Из политических. Студент бывший.

— Не смейте! — позади раздается срывающийся голос дурковатого «студентика», — Не смейте выдавать товарища! — впрочем, выступление быстро заканчивается, прерванное тяжелым крестьянским кулаком.

— Спасибо, Кузьма, — киваю мужичку и поворачиваюсь к собеседнику, — Продолжай Вася…

Вот и появилась у меня ниточка к двум сбежавшим упырям. Теперь надо как-то умудриться покинуть это гостеприимное место. Посмотрим. Не думаю, что меня долго в камере продержат. Заявится завтра этот Зубрицкий на службу и видно будет. В самом крайнем случае сбегу. Хотя хотелось бы обойтись без этого. Пора уже разобраться со своим статусом в этом мире. Вечно без документов мыкаться не получится. Ну и еще ночь надо пережить. Не думаю, что эта троица мстить будет, но чем черт не шутит. Вдруг решатся. Ладно, ничего страшного, не посплю одну ночь, мне не привыкать.