Белый верблюд

– Он и дышит, как враг! Человек в длинной шинели сказал:

– Мы немало таких повидали! Неси золото! Алиаббасу-киши показалось, что он не понял человека в длинной шинели:

– Что нести?

– Золото!

– Какое золото?

– Золото, которое ты скопил, грабя бедняков! Алиаббас-киши сказал:

– Я - банщик, а не грабитель!

– Значит, ты не грабил бедняков?

– Не стал бы я сам себя грабить! Я сам и был бедняком, и...

Человек в длинной шинели, вытянув палец, чуть не воткнул его в глаз Алиаббаса-киши.

– Такие, как ты, сами не принесут и не сдадут золото государству!- сказал он.- Такие любят золото больше, чем самих себя. Голод, хлеба не хватает, а такие сидят на золоте. Если не отдашь своей волей, мы сами найдем. Ищите!

Двое в кожаных куртках начали обыскивать комнату.

Фитиль керосиновой лампы все коптил, и сидевшей в постели, завернувшись в одеяло, тете Халиме все хотелось встать и прикрутить фитиль, но, глядя на того, в длинной шинели, на двух, в кожаных куртках, она не двигалась с места.

Мамедбагир стоял посреди комнаты, не шевелился, и Алиаббас-киши, глядя на побелевшее лицо сына, подумал, что неожиданное вторжение этих людей и то, как они переворачивают все вверх дном, взбесило сына, поэтому он так побледнел; Алиаббас-киши опасался, что Мамедбагир по горячности вдруг что-то выкинет, бросится на этих людей, затеет драку, обругает их и уж тогда от них не спасешься, пропадет ребенок.

Правда, Алиаббас-киши думал об этом, но в то же время в лице, в позе Мамедбагира видел что-то такое, что не поддавалось его пониманию.

В комнате, в кухне, в коридоре не осталось угла, не осталось вершка, которые бы ни обыскали те двое, и, пока эти люди не находили в шкафу ничего, кроме одежды, постельного белья, скатерти, в казане - ничего, кроме лука, чеснока, гороха, человек в длинной шинели со все более откровенной злобой поглядывал на Мамедбагира.

Алиаббас-киши видел злобные взгляды человека в длинной шинели и никак не мог истолковать их, не мог понять смысла этих взглядов, но чувствовал в них что-то такое, от чего мурашки пробегали по телу.

Верхняя часть лампового стекла почернела от копоти, и в углах комнаты как бы легла тень.

Ветер швырял пригоршни дождя в окно, но Алиаббас-киши больше не обращал на это внимания, и Мамедбагир тоже не поглядывал на улицу, как прежде.

Один в кожаной куртке на кухне, чуть не до подмышек сунув руку в мешок с мукой (искал в муке золото, и мука набилась ему в нос), стал чихать. Когда он расчихался, тот, что в длинной шинели, еще больше разъярился, бешеные глаза его стали вращаться.

– Где золото?- закричал он, и, странное дело, Алиаббасу-киши показалось, что человек в длинной шинели кричит не на него, не на Алиаббаса-киши, а на Мамедбагира.

Двое в кожаных куртках встали рядом с человеком в длинной шинели, и человек в длинной шинели, в который раз уже внимательно оглядев комнату, уставился на тетю Халиму.

– Осмотрите ее постель!- сказал он. Мамедбагир густо покраснел. Алиаббас-киши сказал:

– Ты что, не азербайджанец?

Человек в длинной шинели сказал:

– Чем быть таким азербайджанцем, как ты, который в голодное время прячет золото от сирот, лучше цыганом быть!

Тетя Халима еще крепче прижала к груди одеяло, в которое завернулась, и продолжала сидеть на постели.

В мозгу Алиаббаса-киши до этого, как пульс, билась одна мысль: "Сбереги Мамедбагира! Сбереги Мамедбагира! Сбереги Мамедбагира!" Но внезапно все вылетело у него из головы, все существо Алиаббаса-киши воспротивилось такому позору: лучше умереть, чем увидеть свою жену стоящей перед чужими мужчинами босиком, в ночной рубашке, и Алиаббас-киши понял, что все кончено, настал конец, в этом своем возрасте он сейчас бросится на человека в длинной шинели, хотя бы душу облегчит.

Тетя Халима, крепко прижав к груди одеяло, сидела на тюфяке, глаза ее были устремлены на Алиаббаса-киши, и тетя Халима тотчас все поняла, все прочитала в глазах Алиаббаса-киши, с которым тридцать лет клала голову на одну подушку, тут же встала, вместе с одеялом, в которое была закутана, отошла на шаг от постели, опередив Алиаббаса-киши, и торопливо произнесла:

– Идите, идите, родные, идите, ищите! Что ж? Каждый делает свое дело!.. Идите, идите, ищите... Но кто-то, чтоб он сгорел, обманул вас!..

Один в кожаной куртке пощупал подушку - отбросил в сторону, ощупал тюфяк отпихнул, потом посмотрел на одеяло, в которое завернулась тетя Хадима.

Тетя Халима сказала:

– Братец, ей-богу, и в этом одеяле ничего нет! Человек в длинной шинели сказал:

– Мы ни в какого бога не веруем, женщина!

– Во что вы веруете, скажите, я поклянусь этим. В этом одеяле золота нет, братец!

Человек в длинной шинели посмотрел на Мамедбагира, Мамедбагир отвел глаза, человек в длинной шинели закричал:

– Где же золото?

Воцарилась тишина, как будто и дождь перестал, и ветер стих. Мамедбагир, с трудом отрывая ноги, будто ноги его прилипали к деревянному полу, подошел к стоящей в углу комнаты кушетке, наклонился, сдвинул кушетку с места и с трудом отодвинул в сторону; под кушеткой, в деревянном полу, была маленькая дверца с небольшим замком.

Человек в длинной шинели посмотрел на маленькую потайную дверь в деревянном полу, потом на Алиаббаса-киши, и в глазах его была такая ненависть, будто он смотрел не на человека, не на Алиаббаса-киши" а на самое гнусное существо на свете.

Мамедбагир отошел в сторону от этой маленькой дверцы.

Алиаббас-киши не произнес ни слова.

Стоявшую, завернувшись в одеяло, тетю Халиму охватила дрожь.

Ветер снова время от времени с силой стал швырять дождь в стекла.

Стекло керосиновой лампы от копоти стало черным, и даже потолок почернел.

Человек в длинной шинели крикнул:

– Ломайте!

У него был такой вид, будто он хочет плюнуть в лицо Алиаббасу-киши.

Один из людей в кожаной куртке ручкой медной шумовки, принесенной из кухни, сломал маленький замок на потайной дверце в полу и поднял ее. Под полом был крохотный тайничок, и человек в длинной шинели, схватив со стола коптившую керосиновую лампу, быстро подошел к тайнику: язычок пламени задрожал от резкого движения, и черные тени на стенах тоже задрожали, потом человек в длинной шинели, вытянув руку с керосиновой лампой, осветил тайник: в нем лежала продолговатая шкатулка, обитая светло-коричневой кожей, шкатулка тоже была заперта крошечным замочком. Мужчина в кожаной куртке хотел продеть в этот замочек ручку шумовки и сорвать его, но замок был слишком маленький и тонкий, ручка шумовки в него не пролезала, и человек в кожаной куртке просто оторвал этот замочек.