Белый волчонок

— Требуешь? Поздно, я же предупреждал, что больше не стану предлагать. И своим отказом ты уже доказал, что я был прав. Мне было жаль тебя. И я дал тебе шанс, рискуя благословением Мафдет. Рискуя безопасностью империи.

Ох, хтонь меня забери! Какой, к демонам, шанс, благословения и империя? Ну не могут же меня убить за потерю памяти и несдержанность. Да вот кто узнает, если я дам ему повод…

— И что теперь, будешь пытать? — усмехаюсь и собираю все остатки силы.

С доспехом или без, но сдаваться я не намерен. Ставки сделаны, ставок больше нет.

Слабая надежда лишь на то, что, не получив признания, он не сможет меня убить даром богини. И вот тогда к нему будут вопросы. Значит, время у меня есть.

— Уверен, ты сможешь продержаться долго. Молодой, наглый и уверенный в своей правоте. Но мне не нужно пытать тебя, волчонок. Это не доставляет мне удовольствия.

По этому голосу, спокойному и равнодушному, ясно, что мне конец. Психи, обожающие причинять боль, выдыхаются от получаемого кайфа. Психи, для которых это всего лишь инструмент — нет.

— Я делаю то, что должен, — он идет к двери. — Веришь ты мне или нет, все равно. Тебя я пока не трону, а вот девчонке придется пережить несколько неприятных моментов. Или не пережить, — Панаевский пожимает плечами.

— Стой! — я ору, а меня окатывает волной ужаса. — Отпусти ее. Илена тут не при чем, она всего лишь ребенок. Не опускайся…

— Хватит, — он раздраженно отмахивается. — У тебя будет время подумать, что мне сказать.

— Я все расскажу! Что захочешь, — я уже не думаю, мне просто надо его остановить.

Безопасник замедляется, но даже не оборачивается:

— Это я знаю, — безразлично бросает он и уходит, запирая дверь.

Меня прошибает холодный пот. Дергаюсь, пытаясь освободиться, но без толку. Скачу и падаю вместе со стулом. Этот гребанный стул из металла и все, чего я добиваюсь — утыкаюсь рожей в грязный пол.

Ползу к двери, долблю в нее обеими ногами, ору до хрипа. Крою всю его родню женского пола. Надо переключить внимание этой твари на себя, разозлить.

И, когда я затыкаюсь, то слышу первый крик. От этого пронзительного звука чужой боли перед глазами мутнеет. Я собираю всю силу, что осталась, вычерпываю абсолютно все и выпускаю.

Комната наполняется ослепляющим сиянием, поток окутывает прохладным воздухом, разносит путы на руках, стул, сметает остальное и несется во все стороны.

Сияние с оглушительным звоном ударяет в стены и… отлетает обратно. Меня сдавливает в тиски собственной же силой, вжимая в пол и от адской боли я вырубаюсь на мгновение. Аааах ты ж су…

Прихожу в себя, корчась на полу.

— Как я и предполагал, — снова этот холодный голос над ухом.

— Ты… — клокочу сорванным голосом. — Убью…

— Самонадеянность всегда приводит к глупости. Ну а теперь, когда ты исчерпался, ответишь на все мои вопросы.

— Илена…

— С ней все в порядке, Белаторский. Ты настолько наивен, что мне начинает это надоедать. Ее тут никогда не было. Девочка вспыльчивая, но она не представляет серьезной угрозы. Ее было достаточно просто припугнуть и больше я ее не трогал. Она просто сбежала из дома, как делает это почти каждую ночь.

Все это подстава. С самого начала. Но как? Я вдруг вспоминаю о еще одном родовом даре Панаевских — преследовании. Неизбежно заканчивающимся хреново.

Но мне становится легче. Может я и полный идиот, но безопасник сейчас лишился единственного рычага давления.

Я отползаю к стене и сажусь, прислонившись спиной. Встать у меня не получится, но и валяться неприлично, когда тебя убивают. На мерзкой роже сложно сфокусироваться, в глаза смотреть получается с трудом.

— Радуешься, — смутно вижу его довольный оскал. — Ну порадуйся еще секунду. От этого только проще будет сломать. Ты мог сопротивляться мне лишь благодаря своей силе, мальчишка. И ты ее потратил всю. Заодно доказав, что не контролируешь ее.

Силы и правда нет, своего он добился. Что-то еле теплится в груди, даже не сила, а какая-то ее капля, словно далекий маяк.

— Так в чем, по-твоему я должен сознаться? — горло дерет, но я его уже не берегу.

— Сам сдаешься? Разумно…

Сделать рывок, дернуть его за ноги, повалить и вдарить локтем по гортани. Шанс слабый, но хоть что-то. Просто соберись, Игорек. Еще раз.

— Да, да, больше не поиграем, — перебиваю, шумно дышу через нос. — Так в чем? Ты, лично. А не империя, хватит ей прикрываться.

— А вот тут ты ошибаешься, — Панаевский неожиданно злится, повышает голос. — Личного тут ничего нет. Не все крутится вокруг одного человека. Все, что я делаю, чем жертвую я, чем расплачиваются великие роды — это все ради империи. Ради того, чтобы остальные жили своей обычной жизнью. Ты думаешь мне нравится, что мной пугают детей? Ненавидят и желают смерти? Но это так ничтожно, по сравнению с тем, что я предотвращаю. Ты — мальчишка, и думаешь только о себе. А дело не тебе, и не во мне. Ты — помеха, маленькая испорченная деталь. В огромном механизме, дающем лучшую жизнь миллионам. Величайшая империя — вот о чем я забочусь.

Ох, да твою ж бабушку налево. Он еще долбанутый на государственной почве. Словил я комбо. Психопат и фанатик. Договориться не получится.

Свет мигает, приглушается. Панаевский призывает свою силу и та медленно разрастается вокруг него грязным туманом.

Серая мгла тянется ко мне, окружает и я погружаюсь в облако боли. Словно тысячи игл проникают под кожу по всему телу.

— Я узнаю, что ты скрываешь. И все закончится. Быстро, — приглушенно обещает мне силуэт, дрожащий в дымке из теней.

Иглы впиваются глубже, сила гудит обозленным роем. Судорога проходит по телу, я распахиваю рот, но даже кричать не могу, только рывками делать вздохи.

Я шарю руками по полу в поисках хоть какого-нибудь предмета. Металлический стул разлетелся и из его останков получилось бы отличное оружие. Но под пальцами только пыль и мусор.

Глаза выискивают в россыпи хлама мои амулеты. Я цепляюсь взглядом за мелкий уродливый артефакт. Тянусь к нему, до треска в суставах.

— Ты серьезно? — слышу удивленный голос сквозь гудение силы. — Твоя последняя надежда — это никчемное проклятие?