Белый ворон
Шрифт:
– Петрович не курит. Сердце бережет.
– Для инфаркта.
– Ты хочешь его…
– Нет, это он меня хотел… Ультразвуками. Знаешь о семигерцевом приборе?
– Туфта. Действия прибора до конца не изучены. Одного он может с ума свести, другой на месте помрет. Бывают и такие, что плохо реагируют. Им пока пользоваться рано.
– Как сказать.
– То есть?
– Арлекино перед смертью меня таким охмурял.
Генерал Вершигора недовольно поморщился. Вряд ли он все еще считает Петровича хорошим парнем.
– Он, по-моему, любит классическую музыку, – начал вспоминать Вершигора. –
– Знаю, беседовали. Музыку… Пожалуй, как и соленое. Он даже щепотки соли изредка прямо в рот кидал… Говорит, действительно, тихо. Но вот насчет туфель не уверен. Я его однажды на каблучках видел.
– Сам говоришь “однажды”.
– Однажды, это не всегда. К тому же мы с ним виделись три раза. Я его-то не слишком запоминал. Зато он… Когда мы должны встретиться?
– С ним?
– Ну не с тобой же.
– Конечно, со мной тебе видеться неинтересно.
– Ты даже на юбилей моего сына не пришел.
Вершигора вторично оскалился и сказал:
– Зато я ему подарок сделал. Папа по улицам до сих пор ходит.
– По лесу я хожу, сырому и дремучему, генерал.
– На охоте? – вспомнил о нашей недавней встрече Вершигора.
– Вот именно. Так когда…
– Ну ты же охоту любишь. Там и встретитесь.
– Значит, заранее знал.
– Конечно. Должность у меня такая.
– Не путай должность и профессиональные навыки.
– Хорошо. Тогда скажу по-другому – я тоже кое-что рассчитывать умею.
– Тем более с Рябовым дружишь.
– Тем более.
– Хорошо, мон женераль, я поплыл. У меня сегодня еще одно свидание необычайной важности.
Вершигора потушил папиросу в заполненной окурками пепельнице и заметил:
– Полагаю, твое свидание не добавит мне работы.
– Это точно, – развеселился я.
– Ты чего это?
– Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Впервые в жизни поговорили откровенно. Не переживай, работы тебе не подкину. У меня встреча с женщиной.
– Наверняка несовершеннолетняя, – буркнул генерал.
– Я же тебе сказал, что работы не подброшу. К тому же не хочется быть единственным человеком, который сел за связь с несовершеннолетней. На этом ты меня не возьмешь. Я не Арлекино… Если, конечно, у нас такой откровенный разговор пошел – да, встречаюсь и с молоденькими телками… Слушай, Вершигора, они же с двенадцати-тринадцати лет почти все трахаются, не пора ли вносить изменения в Уголовный кодекс? И так, понимаешь, под статьей хожу. В моем доме холодное оружие на кухне имеется…
– Так и знал, что она несовершеннолетняя, – снова напустил на себя явно недовольный вид генерал.
– Мегрэ, ты не прав. Она не несовершеннолетняя, а невменяемая.
– С тебя станется. А с этих косящих лахудр – тем более.
– Не смей оскорблять наиболее многочисленную для планов вербовки агентуры генерацию.
– Этих планов уже нет, – доказал генерал, насколько я отстал от жизни. – Так что можешь ходить к нормальным женщинам. Не к таким, каких мы не привлекаем к сотрудничеству.
– Что ты имеешь в виду?
– Сам сказал, что она сумасшедшая.
– Нет, Вершигора, это ты сказал. Какая она сумасшедшая?
Она студентка, внучка моего садовника…– А почему невменяемая?
– Потому что, когда кончаю, она иногда орет: “Только не в меня! Только не в меня!” Ладно, генерал, дама ждет.
– А как другая дама на это реагирует?
– Бурно. Вчера истерику устроила. Но, подобно тебе, доказать ничего не может.
Вершигора пожал мне руку и с заговорщицким видом заметил:
– Вот уж не знал, что жене директора фирмы “Виртус” требуется еще что-то доказывать.
45
Не было печали, так сотрудники накачали. А как хорошо день начинался. Вершигора остался мной доволен, невменяемая Ирка – еще больше, и даже коммерческий директор не слишком действовал на нервы своими соображениями по поводу предстоящей встречи с господином Осиповым, безоговорочно соглашаясь почти со всеми требованиями генерального директора фирмы.
Я приехал в офис с радостным предвкушением предстоящей работы, горя желанием поскорее забраться в кабинет, строго-настрого приказав Марине пускать ко мне исключительно приговоренных к высшей мере, и завалиться в свою шикарную койку типа “Ленин с нами”. Эта мечта стала развеиваться быстрее угрозы цивилизованного рынка, теоретически витавшей над лесом у фантастической реки, стоило попасть в офис.
И вот сейчас, спустя три часа после того, как я поздоровался с Мариной, тупо смотрю на громадную рюмку, стоящую в углу моего кабинета, заглушая желание отдохнуть очередной чашкой крепкого кофе, который Марина подает уже безо всяких возражений.
С громадной рюмки все началось. Не застав секретаршу на рабочем месте, я самолично открыл кабинет и чуть было не ошарашился, увидев в его углу эту посудину. Не спорю, лучшего памятного знака, свидетельствующего о доблестном труде сотрудников фирмы под старомодным девизом “Рабочее время – работе”, придумать трудно. Работа над пополнением пустыми бутылками мусорных баков во дворе у нас налажена просто на загляденье. Однако отчего памятник культа выпивки появился в этом кабинете, а не украсил служебное помещение главного волосатого стахановца по коньячному делу, до меня так и не дошло, хотя при большом желании в гигантской посудине поместился бы не только он, но и его верные собутыльники.
В тесноте да не в обиде, подумал я, торжественно клянясь: в этой самой рюмке начальник отдела снабжения просидит целый рабочий день. И не в моем кабинете, а в общем коридоре.
Я не успел похвалить себя за такое мудрое решение, направленное на повышение трудовой дисциплины, служащее одновременно поощрением Константину за его работу на посту директора фирмы “Виртус” со всеми больничными последствиями, как в кабинете появился Игорь Бойко.
У руководителя пресс-группы был такой вид, словно Бойко заставили заниматься утилизацией содержимого уже проданных “Козерогом” собачьих пакетов исключительно с помощью его собственного желудка. Не успел Игорь что-то выдавить из себя, как зазвонил телефон. От такого звонка другой бы фирмач радостно вылил в громадную рюмку бочку водки и припал к ней или заскакал, цепляя макушкой потолок кабинета. Еще бы, господин губернатор лично телефонирует.