Бен-Гур

Вход охранялся центурионом с караулом в полном вооружении за прекрасными мраморными зубцами площадки над воротами. Солнце яростно пылало на шлемах и щитах солдат, но они сохраняли строй, несмотря ни на жару, ни на крики толпы. В открытые бронзовые ворота вливался поток людей, и гораздо меньший двигался в обратном направлении.

— Что происходит? — спросил у одного из выходящих галилеянин.

— Ничего, — был ответ. — Раввины стоят у дверей дворца и требуют Пилата. Он отказался выходить. Они послали сказать ему, что не уйдут, пока не будут выслушаны. Ждут.

— Пойдем внутрь, — сказал Бен-Гур в своей обычной спокойной манере. Он видел то, что, вероятно, ускользнуло от провинциалов: помимо дела, ради которого пришла делегация, сейчас решался еще вопрос, кто настоит на своем.

За воротами стоял ряд деревьев со свежей листвой и скамейки под ними. Движущийся в обоих направлениях народ старательно избегал благодатной тени, ибо — сколь ни странным это может показаться — раввины, утверждая, что опираются на закон, запрещали выращивать любую зелень в стенах Иерусалима. Даже мудрый царь, говорят, желая разбить сад для своей египетской невесты, был вынужден искать место у встречи двух долин близ колодца Ен-рогел.

Сквозь вершины деревьев блестели фронтоны дворца. Повернув направо, отряд вышел к просторной площади, на западной стороне которой находилась резиденция правителя. Площадь заполняла возбужденная толпа, глядящая на портик над закрытым входом. Под портиком стоял еще один строй легионеров.

Толпа стояла так плотно, что друзья при всем желании не смогли бы пробиться вперед и остались в тылу, наблюдая за происходящим. У самого портика им были видны высокие тюрбаны раввинов, чье нетерпение временами передавалось массе народа, и тогда раздавался крик:

— Пилат, если ты правишь здесь, выходи! Выходи!

Из толпы выбрался человек с красным от гнева лицом.

— Здесь не считаются с Израилем, — громко сказал он. — На этой святой земле мы стоим не больше, чем римские псы.

— Ты думаешь, он не выйдет?

— Выйдет! Разве он не отказывал трижды?

— А что будут делать раввины?

— То же, что в Цезарии — обоснуются у дверей и будут ждать, пока он не выслушает их.

— Он не посмеет тронуть дары, правда? — спросил один из галилеян.

— Кто знает? Разве римлянин не осквернил святое святых? Есть ли что-то святое для римлянина?

Прошел час, Пилат не отвечал, раввины и толпа не двигались с места. Полдень, принес короткий ливень с запада, но не изменил ситуации, за исключением того, что толпа стала многочисленнее и шумней, а настроение ее более решительным. Почти не умолкая, звучали крики: «Выходи! Выходи!», сопровождаясь, иногда, оскорбительными добавлениями. Тем временем Бен-Гур не давал своим друзьям-галилеянам рассредоточиваться. Он полагал, что римская гордыня должна возобладать над благоразумием, и конец уже близко. Пилат ждет только повода применить силу.

И вот конец наступил. В гуще толпы послышались звуки ударов, за которыми немедленно последовали крики боли и дикая суматоха. Почтенные старцы у подножия портика в ужасе оглядывались. Простой народ поначалу ринулся из задних рядов вперед, а из центра — в обратную сторону; на какое-то время встречные потоки сдавили друг друга с ужасной силой. Тысячи голосов одновременно выкрикивали вопросы, и так как ни у кого не было времени ответить на них, удивление быстро перерастало в панику.

Бен-Гур сохранял самообладание.

— Тебе не видно? — спросил он галилеянина.

— Нет.

— Я подниму тебя, — предложил он, и тут же выполнил предложенное. — Что там?

— Теперь вижу. Несколько человек с дубинками избивают толпу. Одеты по-еврейски.

— Кто они?

— Римляне, как Бог свят! Ряженые римляне. Не щадят ни кого!

Бен-Гур опустил наблюдателя.

— Люди Галилеи, — сказал он, — это хитрость Пилата. Но если вы послушаете меня, мы справимся и с дубинками.

Галилеяне воспрянули духом.

— Да, да! — отвечали они.

— Тогда живо назад, к деревьям, и может быть Иродовы посадки, хоть и беззаконные, в конце концов пойдут на пользу. За мной!

Они припустили изо всех сил и, повисая по нескольку человек на ветку, наломали крепких дубинок. Очень скоро весь отряд был вооружен. Возвращаясь на площадь, они были встречены бегущей толпой. Из-за ее спин продолжали доноситься вскрики, стоны и проклятия.

— К стене! — крикнул Бен-Гур. — К стене! Пропустите стадо!

Прижимаясь к каменной кладке, они избежали напора толпы и понемногу продвигались вперед, пока не достигли площади.

— Теперь держитесь вместе и не отставайте от меня!

К этому времени Бен-Гур стал признанным вожаком; он пробивался сквозь бурлящую толпу, чувствуя за спиной монолитную силу. И когда римляне, избивая людей, веселясь, когда удавалось сбить с ног очередную жертву, столкнулись лицом к лицу с галилеянами, ловкими, рвущимися в схватку и равно вооруженными; они были, в свою очередь захвачены врасплох. Потом раздался короткий яростный клич, и застучали дубинки. Юноши вкладывали в удары всю ненависть, но никто не мог сравниться с Бен-Гуром, который наилучшим образом использовал римскую школу; он не только умел нанести и парировать удар, но длинная рука и несравненная сила делали еврея быстрым победителем в каждой схватке. Он был одновременно и бойцом, и вожаком. Дубинка его имела такие длину и вес, что хватало одного удара. Он успевал следить за каждым из своих друзей и обладал способностью всегда оказываться там, где был более всего нужен. Его боевой клич воодушевлял отряд и пугал врагов. Римляне несли потери, начали отступать и вскоре бежали в портик. Неистовые галилеяне готовы были преследовать их по ступенькам, но Бен-Гур мудро предостерег:

— Стойте, ребята! Сзади идет центурион со стражей. Мы не сможем сражаться против мечей и щитов. Мы славно поработали, а теперь пора отходить за ворота, пока есть возможность.

Они подчинились, хотя и медленно, потому что приходилось перешагивать через соотечественников, стонущих, молящих о помощи или лежащих молча и неподвижно, как мертвые. Но на земле остались не только евреи, и это утешало.

Центурион кричал им вслед; Бен-Гур хохотал и отвечал римлянину на его языке:

— Если мы израильские собаки, то вы — римские шакалы. Подождите здесь, мы еще вернемся.

Галилеяне повеселели и смеясь вышли за ворота.

Снаружи собралось столько народу, скольку Бен-Гуру не приходилось видеть даже в цирке Антиоха. Крыши домов, улицы, склон горы густо заполняли ждущие и молящиеся люди. Воздух был наполнен их криками и проклятиями.

Внешняя стража пропустила отряд, но едва он успел выйти, как в воротах появился центурион, охранявший портик.

— Ты, оскорбивший меня! — крикнул он Бен-Гуру, — Ты римлянин или еврей?

— Я сын Иуды, родившийся на этой земле. Что тебе нужно от меня?