Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры
Шрифт:
Когда английская буржуазия и правящие круги страны явили миру символ британского превосходства в виде Всемирной выставки, они правильно исходили из того, что в это время Англия достигла вершины в своем экономическом развитии. Это было верно для современности и прошлых периодов в развитии страны. Однако многочисленные связанные с этим событием рассуждения свидетельствовали о том, что роль Англии в мире будет возрастать и, следовательно, вслед за достигнутой вершиной последуют в развитии страны новые, более высокие и впечатляющие вершины. Успехи породили эйфорию, которая мешала правильно оценивать сложности и трудности дальнейшего движения страны. Английский историк Д. Томсон выразил эту мысль следующим образом: «Господствующая гордость в связи с материальным прогрессом и процветанием вела к самодовольству и слепой вере в систематическое развитие положения к лучшему».
Вскоре самодовольство английской буржуазии начало
Пока же преобладание Англии на мировых рынках и в колониальных владениях оказывало глубокое воздействие на внутриполитическое положение страны. В период экономических кризисов рабочее движение активизировалось, происходили стачки, иногда многочисленные, но в них не было той революционной тональности, которая наблюдалась в годы чартизма. Казалось, что у английского пролетариата почти совершенно улетучилась революционная энергия и он примирился с господством буржуазии. Не все рабочие и не всегда мирились с ее господством, но более чем вековой исторический опыт в принципе подтвердил эту оценку.
Английские правящие круги показали свою мудрость, ловкость и гибкость в управлении государством. Держа в запасе силу, они использовали обогащение буржуазии для различных социальных реформ и некоторого материального улучшения положения наиболее грамотной и квалифицированной части трудящихся. Жертвуя сравнительно малым, они обеспечили главное — сохранение власти в своих руках. Уже в 50—60-х годах расширилось профсоюзное движение, но его лидеры избегали революционных форм борьбы и стремились регулировать свои противоречия с предпринимателями и властями путем компромисса. Конечно, в рабочем движении жили две тенденции — революционная и оппортунистическая. Их мощь и влияние в разное время были различными, но в конечном итоге господствующее положение сохраняли сторонники реформ и компромиссов.
Такому положению есть и историческое объяснение. Длительная борьба народных масс в прошлом привела к тому, что в XIX в. в Англии в отличие от многих других стран уже существовали важные буржуазно-демократические свободы. Ряд рабочих и демократических организаций существовал легально. Английские демократические нормы позволяли многим политическим эмигрантам находить убежище в Англии, и среди них — К. Марксу, Ф. Энгельсу, А. Герцену. Было бы, однако, неточным относить это за счет гуманизма и свободолюбия английских правящих кругов. Английский народ строго следил за соблюдением права убежища, так как оно являлось частью его демократических прав. К этому прибавлялось и стремление административных органов давать приют в Англии тем элементам, которые представляли собой отрицательные силы для стран и движений, в ослаблении которых была заинтересована английская внешняя политика.
В 1852 году А. Герцен сошел на английский берег по мокрой доске, предполагая задержаться в Англии на месяц, но прожил в стране 12 лет. Он на себе испытал жизнь эмигранта, хотя его положение было неплохим из-за материальной обеспеченности. Герцен — надежный свидетель. Он впоследствии писал, что древним правом убежища кто только не пользовался — и гугеноты, и католики в 1793 г., и Вольтер, и Паоло, и Карл X, и Луи-Филипп, и многие другие. «Англичанин не имеет особой любви к иностранцам; еще меньше к изгнанникам, которых считает бедняками, а этого порока он не прощает, но за право убежища он держится; безнаказанно касаться его не позволяет, так точно, как касаться до права митингов, до свободы книгопечатания». В другом месте Герцен отмечал, что в Англии существовала «сумрачная среда чужой и неприязненной страны, не скрывающей, что она хранит свое право убежища не для ищущих его, а из уважения к себе». Это об официальной Англии. А теперь об англичанах в массе: «Англичане в своих сношениях с иностранцем (эмигрантом)… едва скрывают чувство своего превосходства и даже некоторого отвращения к нему… Если же испуганный сначала иностранец начинает подлаживаться под его (англичанина) манеры, он не уважает его и снисходительно трактует его с высоты своей британской надменности».
Положение Англии в мире в XIX в. имело своим результатом развитие националистических и расовых чувств — явление явно отрицательное, хотя его и выдавали часто за патриотизм. А. Герцен, стремившийся глубоко проникнуть в английскую психологию, пишет, что англичане «слепо убеждены» в том, что «они представляют первый народ в мире». Это крайне важное убеждение, оно окрашивает в определенные тона и отношение к эмигрантам
в Англии, и ее внешнюю и колониальную политику.Глубоко отрицательное воздействие оказало промышленное и материальное превосходство Англии в середине XIX в. на духовное состояние народа. Победа техники была куплена ценой потери морального качества. Человеческая жизнь сводилась до уровня тупой материальной силы.
Это явление признавали, изучали и объясняли крупнейшие английские писатели тех лет. Оно привлекало внимание и Герцена. Когда Джон Стюарт Милль в 1859 г. опубликовал книгу «О свободе», Герцен ее широко использовал в своих литературных трудах. Мысли автора книги совпадали с мыслями Герцена, являлись подтверждением верности его размышлений и суждений. Герцен обильно цитировал Милля, выделяя те места книги, которые считал наиболее актуальными и близкими ему по мысли и духу.
За два века до Милля о том же писал выдающийся английский писатель Дж. Мильтон. И вот теперь появилась необходимость изложить тему с учетом обстановки XIX в. «Вся книга (Милля), — говорит Герцен, — проникнута глубокой печалью… Он потому заговорил, что зло стало хуже… Он отстаивает свободу… против общества, против нравов, против мертвящей силы равнодушия, против мелкой нетерпимости, против „посредственности“». Милль констатирует постоянное понижение личности, вкуса, тона, пустоту интересов, отсутствие энергии. Он показывает, как все мельчает, становится дюжинным, стертым, добропорядочным, но более пошлым. Он видит, что «вырабатываются общие стадные типы… и говорит своим современникам: „Остановитесь, знаете ли, куда вы идете, посмотрите — душа убывает“».
Параллельно с процессом промышленной революции, ростом богатства в Англии идет процесс интеллектуального и духовного обеднения. Милль утверждает парадоксальную вещь: «Несмотря на умственное превосходство нашего времени, все идет к посредственности… Эта collective mediocrity (коллективная посредственность) ненавидит все резкое, самобытное, выступающее; она проводит над всем общий уровень». Значение этого явления огромно, поскольку этим людям «принадлежит сила и власть».
Результат этого — отсутствие на политической сцене действительно крупных государственных деятелей. Герцен делает следующий вывод из книги Милля: «Личности не выступают оттого, что нет достаточного повода. За кого, за что или против кого им выступать? Отсутствие сильных деятелей не причина, а последствие». Следствием являлся крайне низкий уровень государственного руководства и авторитета правительства в народе: «У народа прежней детской веры в законность или по крайней мере — в справедливость того, что делается, нет».
Эти особенности духовного развития английского общества в XIX в. породили в викторианский век особые лицемерие и ханжество, ставшие надолго отличительной чертой английской государственной политической и общественной жизни. Имея в виду это обстоятельство, Герцен писал: «Само собой разумеется, что везде, где есть люди, там лгут и притворяются, но не считают откровенность пороком, не подымают лицемерия на степень общественной и притом обязательной добродетели». Это было широко признанным явлением английской жизни, прямо-таки ее отличительной чертой. Многочисленная солидная литература показывает, как эта черта проявлялась в действиях конкретных людей. Обе партии имели лицемерие на своем вооружении. Лицемерием пронизаны парламентские дебаты, что требует особенно осторожного отношения исследователя к этому источнику.
Таковы морально-психологические условия, в которых действовал Бенджамин Дизраэли. С учетом этих обстоятельств его некоторые сомнительные действия выглядят менее однозначно. Знаменательно, что промышленная революция, накопление богатства и материальный прогресс приводили к тому, что «душа убывала» не только в Англии и не только в XIX в. Когда в XX в., в условиях научно-технической революции, вызвавшей материальный прогресс и дальнейшее получение материальных ценностей в невиданных ранее размерах, возникал вопрос о состоянии духовной сферы в ведущих странах мира, то ответ мог быть дан формулой Милля: «Душа убывает». Подтверждением этому являются мораль и массовая культура, генерируемые во второй половине XX в.
«БАЛАНС СИЛ» И ДИЗРАЭЛИ
После падения Пиля у Дизраэли появляется кроме партийной и внутриполитической сфер деятельности еще область внешней политики, которой он начал уделять все большее и большее внимание. 1846–1851 гг. во внешнеполитической сфере прошли для Дизраэли под влиянием трех факторов: во-первых, достижения Англией высокого положения в мировой экономике, что автоматически стимулировало активность ее правящих кругов; во-вторых, пребывания на посту министра иностранных дел лорда Пальмерстона, активнейшего проводника экспансионистской линии во внешней политике страны, и, в-третьих, революций, происшедших в 1848 г. в ряде стран Европы, разрушивших устойчивость системы международных отношений.