Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры

Николай, конечно, знал, что в Англии он пользуется репутацией царя-самодержца, подавляющего любые демократические тенденции не только у себя в стране, но и, где можно, за ее пределами. На его счету было подавление восстания декабристов с последовавшими массовыми репрессиями, подавление восстания в Польше в 1830–1831 гг. и революции 1848 года в Венгрии. Поэтому царь старался держать себя демократично, был, за одним исключением, в штатском костюме, посещал места, где присутствовало много людей, с которыми он стремился запросто общаться. Он дважды присутствовал на скачках в Аскоте: один раз с принцем Альбертом, второй — с королевой. Он активно общался с участниками заездов в загоне для лошадей и произвел сильное впечатление на жокеев, заявив, что будет давать 300 гиней ежегодно, пока царствует, на особый приз на скачках в Аскоте. Николай дал деньги на завершение работ по сооружению мемориала адмирала Нельсона и на памятник Веллингтону. В наши дни никто из туристов и англичан, посещающих Трафальгарскую площадь, не знает, что мемориал частично сооружен на русские деньги.

Герцог Девонширский организовал на своей вилле эффектный праздник в честь русского царя. Присутствовала масса людей, конечно, все — знать. Один историк в 1975 г. писал, что «Николай двигался среди гостей с дружеским, открытым видом, и это во многом увеличивало его популярность среди тех, с кем он встречался». А. И. Герцен заметил, что и в начале 60-х годов аристократические «старушки вспоминали атлетические формы императора Николая, победившего лондонских дам всего больше своими обтянутыми лосинами — белыми, как русский снег, кавалергардскими облегающими панталонами». Да, он сумел улучшить отношение к себе своим открытым, «демократическим» поведением, широко общаясь с народом, если под народом понимать английскую знать. Его поведение свидетельствует, что он учитывал нравы и порядки страны, в которую приехал, где были свои демократические традиции, отсутствовавшие в тогдашней России.

25-летняя Виктория встретила Николая с недобрым чувством, но, конечно, не показала этого. И на настроения двора воздействовала русофобия. Подчеркивается, что королева вначале относилась «крайне отрицательно к визиту», но затем «на нее произвели сильное впечатление достоинство, любезность и такт императора». В письме своему дяде в Бельгию Виктория рисовала портрет Николая: «Он безусловно поразительный человек. Все еще очень привлекателен. Его профиль красив. Его манеры в высшей степени достойны и изящны… он весь внимание и вежливость… Он человек, с которым очень легко установить контакт и общаться…» Но «он редко улыбается, а когда улыбается, то выражение лица не становится счастливым… Выражение его глаз страшное».

Английские министры и двор опасались неприятных инцидентов или даже попыток покушения на царя. Но все обошлось. За 8 дней пребывания царя в Англии только однажды, когда он был на скачках с Викторией, там состоялась антирусская демонстрация. Сведения о ней скудные, но есть данные, что на поднятых лозунгах Николая клеймили как тирана, превосходящего даже Калигулу и Нерона. Собравшаяся в Аскоте публика была специфической и не поддержала демонстрантов. Но протестующие в тот же день провели митинг в Холборне, на котором собралось, как сообщала «Таймс», около 1200 человек.

Протокольные мероприятия, хотя Николай и придал им политическое значение, были не главной целью его визита. Он был намерен устранить главное противоречие в русско-английских отношениях, договорившись с английскими министрами и о совместных действиях в Турции на случай, если этот «больной человек Европы скончается». По мнению царя, кончина должна была наступить очень скоро. В этом случае русская и австрийская армии, а также английский военный флот должны собраться в районе проливов. Царь знал о нараставших англо-французских противоречиях из-за Египта и предлагал исключить Францию из намеченной сделки. «Я очень высоко ценю Англию, — говорил он, — и меня совершенно не интересует, что скажут обо мне французы; плевать я на это хотел».

Николай стремился договориться с англичанами по «восточному вопросу», говорил предельно откровенно, полагал, что поскольку он предлагает равный учет интересов обеих стран, то это справедливо и должно устроить английскую сторону. Ему нужно было обязывающее соглашение по этому вопросу. Английские деятели вели с ним беседы таким образом, что у него сложилось впечатление, что с ним соглашаются. Идя напрямую, Николай выболтал все основные положения своей политики.

Нессельроде подготовил меморандум, суммирующий ход переговоров, англичане прочли и сказали: «Все верно». Николай был очень доволен результатами своей прямой дипломатии на высшем уровне. Он считал, что с англичанами достигнуто нужное ему соглашение. Но англичане, тоже вполне довольные беседами с царем, болтливость которого многое им прояснила, не считали, что стороны договорились о чем-то определенном. Их не устраивал равный учет интересов обеих сторон: с российскими интересами они считаться не желали. У них были свои далеко идущие планы явно экспансионистского характера. Экспансионизм был не чужд, конечно, и политике России. Журнал «Хистори тудэй» так суммировал итоги дипломатии Николая: «Николай и его советники, очевидно, рассматривали переговоры, состоявшиеся в начале июня 1844 г., как официальное формулирование политики, тогда как англичане считали их просто обменом мнениями по вопросу, представляющему взаимный интерес, и не полагали, что эти переговоры их каким-либо образом к чему-либо официально обязывают». Однажды было замечено, что у дипломатических документов и религиозных догм есть одна общая черта: и те, и другие допускают минимум два различных толкования. В отношении меморандума Нессельроде это, безусловно, верно. И не только в отношении этого документа.

У. Брюс Линкольн в американском журнале в 1975 г. писал, что Николая в Лондоне постигла неудача и что его визит фактически «заложил основу для будущих конфликтов». С этим согласуется оценка Ф. Ф. Мартенса, полагавшего, что итоги визита были отрицательными, что царь без нужды раскрыл свои карты перед англичанами и тем самым предупредил их о направлении своей политики. По мнению Мартенса, «Крымская война явилась неизбежным последствием такой опасной откровенности». Все это лишний раз продемонстрировало, что дипломатия — это наука и искусство. Как видим, высокое положение, даже императорское, не может служить заменой профессионализма в дипломатической деятельности.

Николай наряду с прочим, отправляясь в Англию, преследовал цель устранить причины развития русофобии в этой стране. Конечно, те или иные военные или внешнеполитические действия России могли служить основанием для недовольства Лондона, и русский царь пытался их обсудить и урегулировать, если потребуется, и за счет уступок со стороны России. Но это было бы регулирование конкретных вопросов для конкретного времени, и вскоре аналогичные проблемы возникали бы вновь. Чтобы этого не случилось, нужна была не только сдержанность в действиях России, но и радикальное изменение английского мышления по русскому вопросу, нужно было, чтобы английские правящие круги признали объективный факт существования России как сильной державы в XIX в. и были готовы не на словах, а на деле признать ее соответствующую роль в международных отношениях. На это идти они не собирались. Реально взглянуть на вещи им мешал гипноз промышленной и торговой гегемонии Англии и ее господствующее положение на морях и океанах. Факторы безусловно преходящие, но в Лондоне их считали чуть ли не вечными.

Вопреки мнению о недостатке архивных материалов для исторических исследований следует сказать, что раздел внешней политики обеспечен такими материалами в изобилии, хотя иногда и отсутствуют документы по некоторым конкретным вопросам, что не мешает воссозданию верной общей картины. С. М. Соловьев, русский историк XIX в., популярный и ценимый в нашей стране в конце XX в., уделял особое внимание истории внешней политики России и ее отношениям со странами Запада, и, разумеется, с Англией. Через горы архивных документов, документальных публикаций, различных научных и иных изданий Соловьев пришел к следующему резюме проблемы: «Западные народы, западные историки, при вкоренившемся у них предрассудке об исключительном господстве в новой истории германского племени, при очень понятном страхе потерять монополию исторической деятельности, при трудности, невозможности спокойно и беспристрастно изучить Россию, ее настоящее и прошедшее, не могут оценить по достоинству всемирно-исторического значения явлений, происшедших в Восточной Европе в первую четверть XVIII в. Несмотря на то, однако, они принуждены обращаться к результатам этих явлений, т. е. к решительному влиянию России на судьбы Европы, на судьбы, следовательно, всего мира, и в России должны признать представительницу славянского племени, чем и уничтожается монополия племени германского. Отсюда весь гнев, отсюда стремление умалить значение и славянского племени, и русского народа, внушить страх перед честолюбием нового деятеля, перед грозою, которая собирается с Востока над цивилизациею Запада. Но эти нелюбезные отношения Запада и представителей его науки к России всего лучше показывают нам ее значение и вместе значение деятельности Петра, виновника соединения обеих половин Европы в общей деятельности». [6]

6

С. М. Соловьев (1820–1879) написал 18-й том «Истории государства Российского», из которого взята приведенная выше цитата, в самом конце 60-х годов, т. е. после расцвета русофобии в Англии и после Крымской войны. Когда он писал этот том, он не был ни славянофилом, ни западником, хотя в свое время испытал некоторое увлечение и тем, и другим. Ко времени создания 18-го тома он покончил с этими увлечениями и находился на умеренно-либеральных позициях.

Русофобия на Западе вызывала возмущение в общественном мнении России. Русские люди особенно остро реагировали на это негативное явление, потому что русофобия развернулась вскоре после разгрома империи Наполеона, за победу над которым Россия уплатила большой кровью и тяжкими материальными жертвами. Великий Пушкин отразил эти настроения в русском обществе, написав стихи «Клеветникам России», в которых есть такие строки:

…И ненавидите вы нас… За что ж? ответствуйте: за то ли, Что на развалинах пылающей Москвы Мы не признали наглой воли Того, под кем дрожали вы? За то ль, что в бездну повалили Мы тяготеющий над царствами кумир И нашей кровью искупили Европы вольность, честь и мир?

Мы сегодня не примем «племенную» терминологию Соловьева, не согласимся и с противопоставлением одних племен, т. е. народов, другим. Все они должны жить в единой Европе, сосуществуя на незыблемом принципе строгого равенства и взаимного уважения к интересам друг друга. Но корни русофобии, которую Соловьев любезно именует «нелюбезными отношениями», он вскрыл верно. Он говорит о явлениях первой четверти XVIII в., но его анализ проливает больший свет на «явления XIX в.», ибо в это время мощь России возросла еще больше. Мысли Соловьева имеют долговременное значение. Их следует иметь в виду и историкам, и политикам; так действительно было.