Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры

Генри Джон Темпл, виконт Пальмерстон, унаследовал свой титул от ирландского пэра. Уже в 1807 г. он получил правительственный пост по ведомству военно-морского флота. С 1809 по 1828 г. был военным министром в правительствах тори. В 1830 г. он чрезвычайно ловко перебежал к вигам — это так по-английски — и стал в либеральных правительствах долголетним министром иностранных дел. На протяжении 20 лет, до конца 1851 г., он возглавлял Форин оффис и направлял внешнюю политику страны. Человек он был сильной воли, энергичный, и его влияние распространялось и на другие министерства. Пальмерстон был искусным парламентарием, мастером политических комбинаций, циником, ни в грош не ставившим других людей. При нем английская политика за рубежом была активно экспансионистской, вызывающей. Англия играла главную роль в делах Европы, и Пальмерстон неустанно добивался усиления этой роли.

Дизраэли по-разному относился к Пальмерстону. Англия и до Пальмерстона, и при нем поддерживала реакционный порядок, установленный Венским конгрессом, и реакционные режимы в европейских странах. Но Пальмерстон был гибок, и в тех случаях, когда, по его мнению, следовало потеснить и ослабить конкурирующую державу, он готов был заигрывать на словах с революционными движениями этих стран. Дизраэли не очень понимал это маневрирование. Отсюда поначалу и его критическое отношение к Пальмерстону, выразившееся в саркастическом изображении его в одном литературном произведении. Но вскоре он понял, что к чему, и тем же способом — опять-таки в литературном произведении — восславил Пальмерстона, причем сделал это без должного чувства меры.

После окончания наполеоновских войн Англия ряд десятилетий играла роль первой державы в Европе. Пальмерстон полагал, что это положение его страны дает ему право вмешиваться в любые дела любой европейской державы, как внешние, так и внутренние. Он не ограничивался сферой своих прямых обязанностей и, по словам Монипенни, «вылезал со своими советами во всех случаях, применительно ко всем странам, независимо от того, затрагивались там британские интересы или нет». Особенно он любил «читать лекции деспотическим правительствам о преимуществах, которые они получили бы, построив свои конституции по английскому образцу». Естественно, такая внешняя политика импонировала шовинистически, экспансионистски настроенным кругам в Англии. Как замечают английские авторы, «он был популярен у себя в стране за неустанную поддержку британских интересов».

Виконт Пальмерстон

Особенно возросла популярность Пальмерстона в 1850 г. в связи с его действиями в отношении Греции. Вопрос был мелкий, частный, но Пальмерстон неожиданно придал ему мощное международное звучание. В Афинах жил выходец с острова Мальта, некий дон Пасифико, на дом которого напала толпа и разграбила его. У Пасифико был британский паспорт, и он, не обратившись в греческий суд, что было бы естественно для данного дела, апеллировал непосредственно к Пальмерстону. Министр, игнорируя суть дела, направил английский военный флот в греческий порт Пирей. Командующий флотом адмирал захватил стоявшие там греческие корабли. Россия и Франция заявили протест этому произволу.

Вопрос обсуждался в парламенте. Пальмерстон произнес речь, занявшую пять часов. Он закончил ее словами: «Как римлянин в прежние времена мог чувствовать себя гарантированным от оскорблений, заявив: „Cives romanus sum“ (я римский гражданин), точно так же британский подданный, на какой бы земле он ни оказался, должен чувствовать уверенность, что бдительный глаз и твердая рука Англии защитят его от всяких несправедливостей и плохого обращения». Это заявление облетело всю страну и сделало Пальмерстона «исключительно популярным среди буржуазии».

Заявление было дерзким и претенциозным. Наряду с прочим оно свидетельствовало, что в Англии хорошо понимали значение престижа страны в международных отношениях. Англичане — народ практичный, и они твердо знали, что престиж — это не какая-то морально-психологическая категория, в определенных условиях он действует как материальная сила. Поэтому в Англии так старательно оберегали и оберегают престиж государства.

Пальмерстон, активно боровшийся за господствующее положение Англии в делах Европы, лишь продолжал особенно динамично и напористо линию, которой следовала внешняя политика Англии еще в XVIII в. Англия стремилась поддерживать раскол континента на противостоящие друг другу группировки, ослабляя тем самым всех их участников и, следовательно, укрепляя свое влияние на европейские дела. Это был так называемый принцип «равновесия сил» в действии с условием, чтобы он был выгоден только Англии.

Агрессивная сущность этого ведущего принципа английской внешней политики признается иногда даже английскими авторами. Видный публицист либерального толка Норман Энджелл писал в 1923 г., что «баланс сил в действительности означает стремление создать превосходство сил на нашей стороне… Позиция, которую мы занимаем в этом случае, означает, что мы… просим у других нечто такое, в чем мы упорно отказываем им, если они об этом просят нас. Мы не терпим существования настолько сильной группы соперничающих с нами государств, сопротивление которой было бы для нас безнадежным, которая обрекла бы нас на постоянно подчиненное положение в дипломатии, а наше свободное передвижение по земному шару могло бы иметь место лишь с ее молчаливого согласия. В этом весь raison d’^etre — баланс сил. Но тогда почему же… мы требуем от других, чтобы они приняли это положение?.. Принцип баланса сил означает в действительности требование превосходства… требование превосходства сил означает акт агрессии». Это все история, но совсем не такая давняя, как может на первый взгляд показаться.

Дизраэли возглавил партию, находившуюся в оппозиции к правительству, в котором состоял Пальмерстон, но его высокомерно-великодержавные заявления и претензии, ставившие другие страны в неравноправные отношения в сравнении с Англией, Дизраэли в душе разделял целиком и полностью. Мечты о роли Англии в XIX в., аналогичной роли Рима в древнем мире, ему были присущи не меньше, если не больше, чем Пальмерстону. Об этом свидетельствуют многочисленные его рассуждения о величии Англии и вся последующая государственная деятельность.

Дизраэли был убежден, что добрые отношения с Францией были бы на пользу Англии. Находясь в Париже зимой 1845/46 г., он много говорил об этом с королем и его министрами. Он пытался создать у них благожелательное отношение к Пальмерстону, который тоже посетил Париж. Но потом вдруг этот замысел нарушился, французы начали организовывать браки в испанской королевской семье, в результате которых внук французского короля мог оказаться на испанском престоле. Как все это организуется без согласия Англии? Пальмерстон посылает «неудачно сформулированную» телеграмму английскому посланнику в Мадриде, тот употребляет «неудачно сформулированные» выражения в демарше перед испанским двором, и с трудом налаженное хрупкое взаимопонимание с французами разрушается. Дизраэли, как отмечают биографы, реагировал на это «легкомысленными комментариями» в палате общин. Высокомерно-агрессивное поведение Пальмерстона вызывало отрицательное отношение европейских правительств, и Дизраэли имел основания заявить в 1847 г., что «прошло всего лишь шесть месяцев после возвращения Пальмерстона в Форин оффис, и он за это время привел к тому, что у Англии оказались в силу возбужденного им недоверия плохие отношения со всеми великими державами».

В 1848 г. ряд мощных революционных взрывов потряс Европу. Знаменательно, что революция началась не в странах с самодержавно-деспотическими режимами, а во Франции, где была конституционная монархия и парламентские институты. В феврале 1848 г. неожиданно для многих пала монархия во Франции. Король Луи-Филипп, «друг Дизраэли», и королева, а также их премьер-министр Гизо вместе с другими близкими к трону деятелями бежали в Англию. Франция была провозглашена республикой, образовано временное правительство во главе с поэтом Ламартином. Затем революция распространилась на Австрию и Венгрию. Императору пришлось отречься, а его долговременному и крайне реакционному министру князю Меттерниху — отправиться в изгнание; убежище он нашел в Англии. Бурлила Италия, неспокойно было в Пруссии и Германии. Получилось так, что в период развития революции свергнутые реакционные правители составили первую в этот период волну эмиграции. Когда же революция пошла на убыль и была подавлена, на Британские острова пошла вторая волна эмигрантов. Это были лидеры революционного движения, замыслы и усилия которых не осуществились.

Дизраэли, отличавшийся богатым воображением и склонный к фантастическим построениям, сформулировал свою собственную концепцию революционного процесса, развивавшегося на Европейском континенте. Он был убежден, что революция в Европе — это продукт деятельности тщательно законспирированных секретных обществ, которые «сейчас, как плотная сеть, покрывают всю Европу». Он считал, что эти общества, «действуя в унисон с широкими народными массами, могут уничтожить существующее общество, как они это сделали в конце прошлого века. Французские беспорядки 1848 г. не были результатом широкого народного движения». Эта концепция выглядит странной не только потому, что она не учитывает главный фактор революций 1789 и 1848 годов, т. е. выступлений широких народных масс. Странная она еще и потому, что Дизраэли хорошо знал историю и специально изучал 1789 год хотя бы для написания неудавшейся поэмы «Революционный эпос».