Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры

Интересно, что эти инициативы Дизраэли были по существу направлены против политики правительства собственной страны, и историки их квалифицируют как свидетельство «недостаточной веры Дизраэли в дипломатический этикет», его «непреодолимой склонности к интриге». Сегодня эта оценка выглядит странной и явно недостаточной, как сомнительным представляется и поведение Эрла, объясняемое «недостатком у него патриотизма».

Сформулированное Дизраэли в письме Эрлу — Наполеону положение о том, что действия Франции в Италии возражений, вероятно, не вызовут, но что они обязательно должны предприниматься с официального или молчаливого согласия Англии, имело большое значение как важный исторический принцип британской внешней политики. Напрашивается аналогия с поведением правительства Невиля Чемберлена в 30-х годах, которое дало Гитлеру в принципе согласие на осуществление ряда захватов в Европе при условии, что они будут произведены при официальном или молчаливом согласии Англии. Судьба, например, Австрии и Чехословакии была решена таким образом.

Дизраэли аккуратно платил по счету Эрлу. Этот агент прошел в парламент, но его честолюбие не было удовлетворено. Он требовал большого поста и получил место главы Управления по реализации закона о бедных с окладом в 1100 фунтов в год. При этом Эрл хотел продолжать играть роль доверенного лица Дизраэли, но последний начал осторожно относиться к своему агенту. Эрл намеревался протолкнуть на пост личного секретаря Дизраэли своего человека, но это у него не вышло. Секретарем стал и уже до конца карьеры Дизраэли оставался им М. Кори — человек умный, добросовестный, с умеренным честолюбием, надежный и не склонный делать карьеру любыми и весьма сомнительными средствами. Эрл все рвался наверх, и, когда Дизраэли не смог или не пожелал продвинуть его дальше, он открыто выступил против своего покровителя в палате общин. У многих это вызвало удивление. Оратор он был плохой и вреда Дизраэли не причинил, но Дизраэли был глубоко возмущен «предательством Эрла». А это может удивлять уже нас — ведь не возмущался же Дизраэли, когда Эрл предавал посла Коули и министра Малмсбери для него, Дизраэли! В 1868 г. Эрл не стал выдвигаться в парламент, а переключился на бизнес. Став подручным некоего барона Хирша, занимавшегося железными дорогами в Турции, он заработал только на этой операции 10 тыс. фунтов и в конце концов оставил после себя состояние в 40 тыс. фунтов стерлингов.

ДЕЛА ЛИЧНЫЕ

На протяжении полутора десятка лет, до 1867 г., личная жизнь Дизраэли была упорядоченной, устойчивой и следовала в основном заведенному порядку. Когда он был в составе правительства, он очень много работал. Одним из факторов его успеха было то, что он стремился хорошо узнать порученное ему дело и выполнять его как можно лучше. В эти месяцы у него было меньше времени, чтобы проводить его в Хьюэндине. Когда же он был в оппозиции, то возможностей пожить в загородном доме у него было достаточно. Все перерывы в заседаниях парламента он проводил за городом.

Дизраэли очень любил Хьюэндин. Ему нравилось чувствовать себя землевладельцем, имеющим хороший загородный дом, расположенный в красивом месте и недалеко от Лондона. Здание постепенно становилось все красивее и благоустроеннее; это над его совершенствованием трудилась Мэри Энн. В хорошую погоду Дизраэли гулял вокруг дома, по парку и обдумывал ходы и маневры в парламентской борьбе. Жена была уже немолода и не очень здорова, поэтому зачастую Дизраэли шагал по дорожкам, а рядом в специально изготовленной маленькой открытой каретке, запряженной пони, ехала Мэри Энн, и супруги мирно беседовали. Они жили очень хорошо, оказывали друг другу максимальное внимание и проявляли нежность. Между ними не существовало каких-либо трений или раздоров.

Как правило, Дизраэли проводил в усадьбе месяцы с августа до рождественских праздников включительно. Дизраэли наслаждался бабьим летом. Этот сезон в Англии называется индейским летом. В те времена жизнь политиков не была такой бурной и лихорадочной, как в конце XX в., и у Дизраэли было достаточно времени, чтобы думать, читать, писать многочисленные письма и заниматься литературным трудом. Но это частично потому, что его интересы не были похожи на то, чем занималась провинциальная знать, — он не интересовался охотой, не скакал верхом, не занимался подготовкой лошадей для скачек, а также не поглощал огромные, тяжелые обеды. У него все это заменяла любовь к зеленым деревьям, кустарникам, лужайкам и к книгам.

Иногда в Хьюэндине гостили друзья и знакомые хозяина. В этом вопросе он был строг и рационален. Приглашалась знать вроде членов семейства Солсбери и такие финансисты, как Ротшильды. В свою очередь Дизраэли получал приглашения погостить в некоторых знатных и богатых усадьбах. Интересно, что в соответствии с английской традицией Дизраэли, будучи лидером тори, получал приглашения и гостил в домах видных вигов, например герцогов Бедфордов и Кливлендов. Партийные расхождения были не такими острыми, чтобы влиять на личные отношения, хотя иногда бывали и исключения, ведь с Пальмерстоном, Гладстоном и некоторыми другими вражда была глубокой и принципиальной.

Во время этих приемов у себя дома или в гостях Мэри Энн держалась просто и естественно и не старалась скрыть своего восхищения мужем. Дизраэли это не шокировало, а гостей забавляло. Однажды в гостях, когда хозяин за столом между прочим обронил, что он собирается съездить в Оксфорд, Мэри Энн тут же среагировала: «О да! Я люблю Оксфорд. Все они там без ума от Дизраэли и аплодируют ему». Когда в другой раз ее спросили, любит ли она политику, ответ был: «Нет, у меня нет для этого времени. Мне приходится читать и просматривать так много книг и брошюр, чтобы установить, упоминается ли в них имя Дизраэли».

В этот период в одном из загородных домов Дизраэли и встретил молодого Монтегю Кори, сына одного из довольно видных консерваторов, однажды удостоившегося даже среднего министерского поста. Кори беззаботно веселился здесь с молодежью, не подозревая, что Дизраэли к нему присматривается. Когда все выходили из столовой, Дизраэли неожиданно положил руку на плечо Кори и сказал: «Я думаю, что вы должны стать моим импрессарио». Дизраэли был уже маститым политиком, и для молодого человека было честью стать его личным секретарем. Выбор был очень удачный — они вместе работали до самой кончины Дизраэли. Да и позднее умный и преданный Кори приводил в порядок дела покойного.

Заметный след в личной жизни Дизраэли оставила некая Бриджис Уильямс. В 1851 г. он неожиданно получил от нее письмо. Ему в это время было 47 лет, а ей, вдове полковника, скончавшегося 30 лет назад, было за 80. Жила она постоянно в приморском курорте Торки, славившемся своими минеральными водами. Вдова была довольно богата. Она следила за политической карьерой Дизраэли, и ее все больше и больше восхищали его выступления в палате общин. Она начала писать ему хвалебные, льстивые письма. Таких писем от своих поклонников он получал много и, как правило, оставлял их без ответа. Но письмо Бриджис Уильямс было необычным. Она просила его быть ее душеприказчиком и обещала оставить ему наследство, которое «хотя и не очень значительно, но во всяком случае довольно существенно».

Дизраэли, обладавший хорошей интуицией, сразу почувствовал, что дело может оказаться серьезным, и сообщил о письме своему поверенному Роузу. Ответил он лишь через месяц-полтора. Это время Роуз явно занимался выяснением того, кто такая вдова из Торки и есть ли у нее деньги. Дизраэли писал, что в предварительном порядке принимает предложение Бриджис Уильямс. Он много раз приглашал ее в Хьюэндин, но она ни разу не приехала из-за возраста. Супруги Дизраэли навещали ее иногда, проводили у нее вечера, много беседовали, и Дизраэли явно старался понравиться старушке. Сохранилось до 250 писем Дизраэли, в которых он рассуждал на темы, приятные его корреспондентке, — о жизни в Хьюэндине и других бытовых делах. Они посылали друг другу цветы и символические продукты к столу. Однажды Дизраэли послал форель, которую выловил в своем ручье.

Его приятельница была умеренно умной. Она категорически отвергала докторов и уверяла, что если не будет лечиться, то проживет до 100 лет. Бриджис Уильямс сделала завещание в пользу Дизраэли, но поставила одно условие: чтобы ее похоронили в склепе под церковью в Хьюэндине — там, где будут похоронены Дизраэли и его жена. Дизраэли ее заверил, что все так и будет сделано.

В ноябре 1863 г. Дизраэли писал в Торки: «Прощайте, скоро увидимся». Но, несмотря на то что Бриджис Уильямс береглась докторов, она неожиданно скончалась 11 ноября 1863 г. Дизраэли намерен был точно сдержать свое обещание и похоронить ее в семейном склепе владельцев Хьюэндина, но это не получилось. Викарий твердо заявил, что по закону запрещено хоронить в склепе под любой церковью и что закон распространяется не только на приятельницу Дизраэли, но и на него самого и его жену. Пришлось похоронить Бриджис Уильямс на кладбище, у восточной стены приходской церкви Хьюэндина. Дизраэли сделал все, что мог. Он получил наследство, после уплаты всех долгов и вычетов составившее несколько больше 30 тыс. фунтов, что при его трудном финансовом положении принесло ему большое облегчение.