Берег и море

Его голос в моей голове такой настоящий. Я вздрагиваю и сильнее сжимаю лук, переводя взгляд на Кору.

Дэниел. Таран. Дэвид. Голд. Киллиан.

Последним человеком, кто пострадает от рук моей бабушки, станет она сама.

Я отпускаю тетиву. За долю секунды мой мозг успевает показать мне картинку недалёкого будущего: Кора повержена, её тело, продырявленное моей стрелой, распласталось по земле; под ним зеркальной алой лужей собирается кровь, а в волосах путаются сухие ветки и зелёные листья. И пусть после этого Реджина обозлится на меня — плевать. Это единственный шанс спасти немного больше людей, чем-то количество, что пострадало по её вине.

Но вместо этого, не достигнув цели, стрела меняет направление и устремляется на Киллиана. Он только и успевает, что сделать маленький шаг назад и отклонить корпус. Ветка хрустит под его ботинком, и этот звук эхом проносится у меня в голове, когда наши взгляды снова пересекаются.

А стрела вдруг замирает, когда между ней и грудью мужчины остаётся расстояние не больше длины указательного пальца.

Я бросаю лук на землю, будто тот пропитан ядом, и озираюсь по сторонам, как воришка, пойманная на месте. Реджина с таким же недоумением цепляется взглядом за стрелу, выражение лица Коры не выдаёт совершенно никаких эмоций, а Голд… Конечно, это всё он! Его рука, направленная в сторону Киллиана, с помощью магии удерживает мою стрелу!

Огромный ледяной ком берёт начало где-то в животе и поднимается выше, застревая в горле и не давая продохнуть. Одно движение — и Киллиан покойник.

— Вы обе невероятно упрямы, — сообщает Кора.
– Как, впрочем, и я сама.

Она клонит голову в сторону — мой поступок её вроде как удивил. Какое-то мгновение она изучающе смотрит на меня, переводя взгляд с моего лица на лук, лежащий под моими ногами, а потом, будто потеряв интерес, разворачивается к колодцу.

Только теперь я вижу стоящую на самом его краю чашу. Именно от неё тоненькой струйкой в небо поднимается чёрный дым.

И как я сразу не заметила очевидного?

Я смотрю на жесткую прямую спину Коры, на то, как её руки не дрожат, когда она открывает небольшую шкатулку, стоящую рядом с чашей, достаёт оттуда сердце (наверняка, Дэвида) и раздавливает его своими тонкими пальцами; на то, как со скучающим выражением лица она разжимает кулак, и серые хлопья пепла россыпью падают в медную чашу, отчего дым только сгущается, и меня как током бьёт: всё тело на секунду превращается в желе от того, что наконец доходит — Кора никогда не чувствовала ко мне хотя бы расположения. Внучка ей никогда и не была нужна.

«Я больше никогда не перестану сражаться за тебя», — слышу я голос Реджины в своей голове.

Сражаться. Она не отдавала меня, меня у неё забрали силой.

Кора, кто же ещё.

Наконечник стрелы издевательски раскачивается из стороны в сторону, будто выбирает, в какое место нанести удар. Киллиан опускает один скупой взгляд вниз на угрожающее ему оружие, а затем поднимает его на меня. Он молчит. Я хочу, чтобы он сопротивлялся, чтобы вернулся тот Капитан Крюк, который руководит огромным кораблём и покоряет моря один за одним, но вместо этого вижу лишь… Киллиана. Его глаза — ярко-голубые, бездонные и такие красивые — смотрят на меня так, будто смирились с возможной смертью.

— Отпусти его! — От злости мой голос срывается на крик. Снимаю со спины колчан со стрелами и тоже кидаю его на землю. — Я больше не буду бороться. Я… — оборачиваюсь на Реджину. Она качает головой, её глаза наполняются слезами. — Я готова тебе помочь… Буду проводником, только не трогай его… Никого не трогай.

Губы Коры расплываются в улыбке. Она прижимает к груди ладонь, держащую кинжал, и издаёт вздох, полный непонятно откуда взявшейся нежности.

— Это так мило, — произносит она слишком сладко. — Знаешь, сначала я подумала, что ты похожа на меня в молодости, но сейчас понимаю — ты копия Реджины. Вы так наивны и так добры, что сами не понимаете, как просто вами руководить, направляя на путь истинный.

Чем больше слов слетает с губ Коры, тем грубее становится её голос, а лицо жёстче. Это как смотреть на солнечное небо, в секунду покрывающееся тучами перед первым и самым мощным раскатом грома.

— Мама, прошу тебя, — отзывается Реджина. — Останови это, пока не поздно.

— Это? — Кора разводит руками. — Это? — Повторяет ещё громче, будто Реджина задела её гордость. — Я помогаю тебе, Реджина. Помогаю нам. Вы - всё, что у меня осталось… Мои девочки. Всё это — только ради вашего благополучия. Реджина, милая, — Кора заводит ногу, будто собирается подойти к дочери, но всё же остаётся на месте. — Генри наконец будет твоим, когда Эмма перестанет стоять на пути. — Луиза… — Теперь Кора смотрит на меня. — Ты сможешь мне доверять, если я научу тебя такой магии, о которой сам Тёмный мне поведать не захотел? У тебя в руках будет весь мир.

— Если только она выживет, — доносится до нас голос Киллиана.

Ну что за глупый человек! Кто будет болтать попусту, когда в грудь нацелена стрела, которая никогда не промахивается?

Но Кора пропускает его слова мимо ушей, в отличие от Реджины, которая ещё мгновение назад выглядела так, будто вот-вот согласится принять правду матери. Теперь её вытянувшееся лицо больше напоминает угрозу, нежели смирение.

— О чём он говорит? — её голос выдаёт появившееся напряжение.

Я отворачиваюсь от неё и снова смотрю на Киллиана. Забавно, как Голд, будто безмолвная тень, просто стоит всё это время и удерживает мою стрелу лишь по приказу Коры из-за её обладания магическим кинжалом.

— Вы же наверняка читали об этом заклинании в твоей книге, Реджина, — говорит Кора, и вдруг повисает такая тишина, что на какое-то мгновение мне кажется, будто всё вокруг умерло. — Переходник должен быть очень сильным, а иначе либо заклинание не сработает, либо он…

— Погибнет, — заканчивает Киллиан.

На него, как на надоедливую жужжащую под ухом мушку, никто не обращает внимание. Никто, кроме меня. Я качаю головой, потому что, по правде говоря, моя судьба меня уже не волнует. После всего, что случилось — хорошего и плохого, — и после всего, что я увидела и узнала, мне сложно думать о том, что жизнь, даже если всё кончится хорошо, пойдёт своим чередом.

Все, кто когда-нибудь помогал мне или относился ко мне хорошо, за последние две недели либо страдали, либо и вовсе умерли.

— Только власть и могущество вечны, и то лишь благодаря несоизмеримой цене, которую необходимо заплатить. К тому же, я верю в то, что Луиза достаточно сильная колдунья.

Я смотрю на Кору и понимаю, что не хочу кончить как она: не хочу быть озлобленной на весь мир, не хочу заставлять близких людей страдать или играть по правилам, которые я сама и выдумала. А ведь так и будет, если я сдамся и продолжу винить себя во всех смертных грехах; рано или поздно они поглотят меня, если я не остановлюсь, и превратят в монстра со страниц сказок Генри. Я буду мстить миру за то, что когда-то сама выбрала неправильный путь, и в конце люди будут помнить меня лишь как ту, кого победил кто-то добрее и смелее.

Я не должна этого допустить. И я прощаю себя.

Прощаю за то, что полжизни провела в страхе перед чужими мне людьми и так и не смогла просто уйти, а так же за то, что, когда всё-таки ушла, потом вернулась и отомстила. Прощаю за то, что была слишком эгоистична, когда покинула Таран и Айлонви, и за то, что так злилась на первого, когда он последовал за мной. Прощаю себе каждое грубое слово и каждый злой умысел, который когда-либо рождался в голове.

Прижимаю одну руку к животу, нащупывая под тонкой тканью блузки выпуклые полосы шрамов и ощущаю, как на душе становится легче.