Берег и море

— И как это работает? — Крюк почесал затылок, не сводя задумчивого взгляда с кусочка нитки.

— Каждый окажется там, где он находился в день рождения Лу. В нашем случае, я и Реджина в Зачарованном лесу, а ты …

— У чёрта на куличиках, — прыснул Крюк.

Голд вздохнул.

— Я и не сомневался. — Тут он резко сорвался с места (настолько, насколько ему позволяла больная нога и трость) и засеменил к лежащей на диване Лу. — Она не будет помнить совершенно ничего, будто бы жизни здесь, в Сторибруке, никогда и не было. Однако, когда её родное, то есть настоящее, сердце, заточённое в груди Киллиана, окажется на достаточно близком к ней расстоянии, есть возможность, что она всё вспомнит, при этом, независимо от возраста, ей будет казаться, будто бы она и не умирала вовсе, и сейчас ей двадцать три года. В таком случае, обратить заклинание можно будет лишь вернув сердца на места.

— Но тогда, если на тот момент Лу будет слишком юной, в положенный срок она умрёт?

— Да, — Голд коротко кивнул. — Мне очень жаль, — на какой-то момент мне показалось, что на профиль лица Голда, обращённого к Лу, упала тень истинного сострадания, — но вы оба не сможете быть вместе, если только в том мире тебе не удастся обмануть смерть.

— Что ж, — произнёс Крюк с горечью в голосе, — бывало и хуже.

Но по его лицу я поняла, что он врёт.

***

Я сижу на огромном массивном стуле, декорированном настоящими драгоценными камнями, и со скучающим видом рассматриваю людей, которые пришли на мою коронацию. Большинство из них мне незнакомы, но кое-чьи лица я могу сопоставить с картинками из книги Генри. Например, Золушку — или Эллу, как все её тут зовут, — и её мужа — принца Томаса, принцессу Абигейл — когда-то наречённую жену Дэвида, Аврору и принца Филиппа. Здесь есть и те, с кем мне посчастливилось быть знакомой ещё со Сторибрука: мистер Голд — то есть Румпельштильцхен — и Белль, феи, которых я знала прихожанками в церкви, даже Руби. Но когда я машу ей, она смотрит на меня не так, как прежде, а с уважением, потому что тут я человек королевских кровей, а она ровесница Прекрасных. Зато с Белоснежкой они, похоже, лучшие подруги.

Ко мне идёт Реджина. Всю её дорогу от центра зала, где она общалась с какими-то пожилыми, но явно очень важными, людьми, до наших мест, я любуюсь её грацией, красотой, статностью.

Я не могу быть королевой: я сижу в пышном платье, прикрывающем ноги до пола, без туфель, потому что они страшно натёрли ноги, со скрещёнными на груди руками и желанием поскорее вернуться в спальню, заснуть и проснуться где-нибудь в другом месте.

— Дорогая, — Реджина усаживается на стул (и всё-таки, могу ли я называть трон стулом?) рядом со мной. — Прошу тебя, хоть иногда улыбайся. Многие из присутствующих начинают переживать за твоё здоровье.

— Прости, мам, — устало произношу я, сползая по трону ещё ниже. Приходится пошире расставить ноги, чтобы окончательно не упасть. — Просто это всё… Наверное, ещё вчера я только и говорила, что о сегодняшнем дне, но теперь… Всё изменилось, ты же понимаешь. Точнее, изменилась я… В смысле, вернулась я старая.

Я произнесла «мам» рефлекторно и даже на секунду не задумываясь о том, что это может прозвучать неуместно. Краем глаза слежу за реакцией Реджины, но она лишь продолжает изредка улыбаться и коротко кивать людям, обращающим на нас внимание.

Ну да, точно. Я же её дочь с самого рождения. Наверняка, даже моим первым словом было «мамочка».

— Ты привыкнешь, — произносит Реджина.

Я поворачиваю на неё голову.

— К этому? — с моих губ срывается смешок. — К длинным платьям, к прислуге, к «Ваше Высочество» и реверансам? Нет, не думаю.

Реджина смотрит на меня буквально секунду, а затем громко смеётся.

— В мире, где был беспроводной интернет, джинсы и кофе из банки было определённо легче, — соглашается она. Я энергично киваю головой, подтверждая её слова. — Но зато ты жива, и у тебя есть семья: я и Робин, — договаривает она уже серьёзным тоном.

— Робин замечательный, — произношу я.

Но Реджину мне не обмануть. Она понимает, что я думаю о Киллиане, который принял весь удар на себя, чтобы я была счастлива. Она встаёт с трона, подходит ко мне и протягивает руку ладонью вверх.

— Можно пригласить вас на танец, Ваше — теперь уже — Величество?

С наигранно серьёзным выражением лица я принимаю приглашение, надеваю туфли и иду танцевать с собственной матерью. Мы кружим по залу невпопад музыке (моя вина, разумеется — все навыки танца пропали вместе с воспоминаниями о прошедших двадцати пяти годах), смеёмся, путаемся в платьях и сталкиваемся с гостями, которые не смеют морщить носы, потому что это наш приём, и мы здесь, вроде как, главные.

Музыка заканчивается, и Реджина крепко обнимает меня. Когда начинается новая мелодия, к нам подходит Робин, чтобы украсть на танец, как он выразился, «даму своего сердца».

Я не спорю, потому что знаю, что отдаю маму в лучшие руки на свете.

Развернувшись на 180 градусов, я собираюсь было вернуться на своё место, попутно прихватив что-нибудь с огромного шведского стола, стоящего в углу, когда вдруг вижу его.

Это не видение, я уверена. Чёрный кожаный плащ, расстёгнутая рубашка, обнажающая грудь, подведённые голубые глаза, наглая ухмылка, растягивающая губы по кривой.

Капитан Киллиан Джонс собственной персоной.

Я хочу пошевелиться, но ноги будто приросли к полу. Продолжаю стоять на месте, пока танцующие медленно огибают меня, принося свои извинения.

Он меня пока не видит. Сканирует зал своим прищуренным взглядом, при этом параллельно разговаривая с незнакомым мне мальчишкой, стоящим чуть ли не плечом к плечу с пиратом. Он точно не из его морской команды, да и не похоже, чтобы был частью высших кругов. Его лицо не кажется мне знакомым, но всё же почему-то я решаю, что этот человек важен для Киллиана, потому что он кладёт ему ладонь на плечо и слегка сжимает в жесте одобрения.

Я слишком долго разглядываю мальчика, когда понимаю, что с меня самой кто-то не сводит взгляд, да такой пронзительный, что под рукавами из чистого шёлка и кружева кожа покрывается мурашками.

Киллиан идёт мне навстречу, а я продолжаю стоять как вкопанная и пытаюсь совладать с эмоциями, готовыми в любой момент выплеснуться не только на лице, но и в любом движении.

Он обходит официанта с подносом. Огибает танцующий Дэвида и Белоснежку. Бесцеремонно отпихивает какого-то старика с важным лицом и моноклем в правом глазу.

Ещё один шаг, и я смогу коснуться его рукой.

Ещё один.

И когда расстояние между нами становится невыносимо ничтожным, Киллиан останавливается. Мне в нос ударяет запах моря и солёной воды, но, что странно, никакого запаха рома.

— Интересный факт, — произносит он. — Раньше я стоял так близко к царским особам лишь в том случае, когда хотел их обокрасть.

Он протягивает мне ладонь, видимо, приглашая на танец.

— И почему-то я совсем не удивлена, — слегка качаю головой и протягиваю свою руку в ответ.

Там, где раньше всегда был протез с крюком, у Киллиана прицеплена искусственная ладонь, одетая в чёрную кожаную перчатку.

Мы кружим в танце, подстраиваясь под общий ритм. Я полностью доверяю Киллиану и не свожу с него взгляда, даже не пытаясь сориентироваться по танцующим вокруг нас парам.

— Неплохо ты устроилась, я погляжу, — произносит он, смеясь.

Издеваться надо мной вздумал!

— Заткнись, Джонс. Знал бы ты, как я сегодня мучилась, пытаясь запихнуть себя в этот корсет, а ещё сколько крови натекло мне сейчас в туфли с огромных лопнувших мозолей, ты бы так не говорил, — бурчу я.