Берлин: тайная война по обе стороны границы

Что же было дальше? Дальнейшие события пошли стремительно по принципу разжавшейся пружины. Примерно через сутки агент-связник дает показания о том, к кому он шел и зачем. Платочки предназначались для соседки заявительницы — Ани Коршуновой. Связник знал, к кому шел. Даже описал внутреннее убранство ее квартиры. К счастью, Ани не было дома, когда у ее калитки брали связника. Будь она свидетельницей этой сцены, а связной не сразу стал разговорчивым, она бы могла уйти к своему «профессору» на Запад. Ведь контрразведка только догадывалась, что она могла быть получателем платочков. Эти догадки и подтвердил арестованный связник.

Потом, на основе показаний связника, последовал арест Коршуновой. На допросе в Потсдаме она не была такой упрямой, как связник.

Раскрыла всю историю своего падения, описала подробно, как попала в объятия «фирмы» Курта Голлина. Для целостности восприятия событий я должен прервать этот рассказ и напомнить читателю трагедию у советского памятника «Победы» в Тиргартене: бегство часового с поста в августе 1953 года, организованное этой «фирмой».

Напомнить карнавал в Обершеневайде и задержание женщины агента — исполнительницы плана вывода на Запад «вслепую» советского офицера из полка правительственной связи.

Что значит вывести «вслепую» советского офицера в Западный Берлин? Необходима расшифровка этого профессионального термина, хотя бы для истории. «Вслепую» — значит обманом, без ведома этого человека.

На чем строился тогда расчет американцев, психологически тонко продуманный? Объект посягательства, офицер полка связи «ВЧ», увлекся немецкой женщиной.

Он не знал, что она постоянно проживает в Западном Берлине. Их первое знакомство произошло в обществе других девиц свободного поведения, но гражданок ГДР. Он домогался интимной близости от подруги, но не было условий. Она твердо держала марку, давая офицеру понять, что она не такая, как «эти» ее знакомые. Была лучше и чище одета, держалась с гонорком. На карнавале она дала понять крепко подвыпившему офицеру, что сегодня после всеобщего веселья, они могут отдохнуть у нее на квартире — тетки нет дома, куда-то уехала.

Предполагалось вывести его в Западный Берлин на электричке. От клуба в Обершеневайде, где проходил карнавал, до ближайшей станции электрички (тогда еще было сквозное движение электропоездов из демократического сектора Берлина в западную его часть) идти минут десять, на электричке ехать минут 35, через несколько остановок от места отъезда — уже Западный Берлин. Следовательно, на все мероприятие необходимо менее часа.

Теперь следующие психологические детали. Офицер сильно подвыпил, об этом позаботилась та же подружка. Она сообщает о том, что они сегодня вечером смогут наконец-то встретиться у нее на квартире, уйдя с вечеринки до окончания карнавала. Естественно в электропоезде, будучи в плену сексуальных ожиданий и под воздействием винных паров, он и не подумает в какую сторону его везут. Да знал ли он вообще, с какой платформы поезда следуют на запад, а с какой на восток. Хотя строго по инструкции офицерам Берлинского гарнизона в поездах ездить не разрешалось.

Вот и здесь, в деле Коршуновой, фигурирует тот же самый «профессор».

Судя по всему, Коршунова была искренна, раскаиваясь в содеянном. Как теперь принято говорить: сотрудничала с органами следствия.

Дня через два — очередной сюрприз. Коршунова дала показания, что по заданию американцев изучала и выводила в Западный Берлин для знакомства с американцем свою подругу, служащую КЭЧ Берлинского гарнизона, некую Вяткину. Голлин ей тоже подарил шубу. Вяткину я знал лично. Руководитель отдела иногда давал мне хозяйственные поручения, и для их выполнения частенько приходилось заходить в КЭЧ. Бывали случаи, что из КЭЧ от Вяткиной поступали в отдел звонки с жалобами, что некоторые сотрудники нашего отдела не своевременно или не полностью вносят квартплату. Меня, как нейтральное лицо, и направляло начальство для проверки объективности жалоб, а о результатах проверок я докладывал начальнику отдела и по его указанию напоминал о задолженности забывчивым сослуживцам.

В КЭЧ Берлинского гарнизона Вяткина выполняла функции аналогичные функциям паспортистки в системе ЖКО. Она вела картотеку на всех военнослужащих гарнизона, имеющих свою жилплощадь, знала номера служебных телефонов руководителей самостоятельных подразделений, номера их воинских частей. В ее картотеке находился весь офицерский состав спецучреждений (сотрудники ГРУ, разветотделов ГСВГ, разведки Балтийского флота, сотрудники Особого отдела гарнизона и тому подобные). Кроме того, она знала в лицо многих военнослужащих, которые по долгу службы ходили в штатском, и их служебные координаты. Запахло дымом, когда узнали об этих показаниях Коршуновой. Да ведь то, что лежало в сейфе Вяткиной, было бы бесценной информацией для американской разведки.

Меня кратко ознакомили с показаниями Коршуновой, с решением Вяткину немедленно задержать и доставить в Потсдам. Поскольку она меня знает по квартирным делам — мне и действовать. Я вспомнил злополучный карнавал. Ну там хоть нужен был мой немецкий! А здесь, взимание задолженности по квартплате!? Ну, назвался груздем — полезай в кузов.

Идем на задержание вдвоем с капитаном Селезневым. Машину поставили у входа в КЭЧ, входим. Вяткина на месте. Лицо не свежее, как обычно. Встретила как-то напряженно:

— Ну, с чем пришли, что опять нужно?

Я говорю, что в своей последней справке по нашему хозяйству она что-то напутала с состоянием квартплаты, начальник остался недоволен моей информацией, сказал, что я не разобрался.

— Вот, видишь, даже капитана послали, — кивнул на Селезнева, — одним словом, начальник просит забрать у тебя все учетные карточки на наших офицеров, капитан их унесет сам на доклад для разбирательства ваших жалоб, а мне, как видишь, дают отставку.

Вяткина нерешительно собрала карточки на сотрудников Особого отдела, передала их капитану Селезневу. Я направился к выходу, слышу Селезнев обращается к ней:

— Собирайся, пойдем со мной.

Вяткина резко:

— Это еще зачем?!

— Да ты пойми. Я-то ведь ничего по сути ваших дел не знаю, а лейтенант что-то напутал или не понял. Вот ты сама и расскажешь все нашему полковнику, а картотеку я уж сам донесу, не тащить же этот груз женщине.

Вяткина нехотя собралась и, оказавшись между нами, вышла на улицу. Селезнев открывает дверцу машины, предлагает ей сесть. Вяткина опять насторожилась:

— Это что еще за такие нежности? Картотеку неси, а я и сама пешком дойду, тут ведь рядом.

Мой спутник мягко посадил упирающуюся женщину в машину на заднее сидение. Там уже сидел один наш оперработник, я сел рядом, Вяткина оказалась между нами.

Машина тронулась, но пошла на выезд из Карлсхорста, а не внутрь городка. Вяткина встревожено спросила:

— Куда же вы везете меня?

— В Потсдам, в Потсдам, голубушка!

Она как-то обмякла, замолчала. Примерно полдороги ехали молча, и вдруг ее прорвало:

— Я так и думала, так и думала! Два раза забегала к Ане (это Коршунова), а ее все почему-то нет и нет дома…

Ведь говорил же мне Курт: «Ты будь с ними осторожна. Они теперь все с высшим образованием!»

Это было сказано с такой яростью в наш адрес, что физически почувствовалось присутствие противника.

Теперь, читатель, внимание! Мы, работники органов госбезопасности, совсем недавно, до этого разговора с Вяткиной, были ознакомлены с секретным приказом КГБ СССР, где сообщалось о решении комитета впредь принимать на работу в органы лиц только с высшим образованием. Это что же получалось? Не читал ли американский разведчик этот приказ в одно с нами время?!