Берлинская кровь 2

Шарлотта чувствовала, как становится все спокойнее и спокойнее. Маленькая победа над Вальтером ненадолго удовлетворила ее. Стены в его кабинете давили на нее, но она размеренно дышала, чтобы не выдать себя.

– Приказ Гиммлера. – гораздо ровнее, чем в начале этой сцены из фарса, произнесла она. – Отныне я тут не работаю, а перехожу в личное распоряжение шарфюрера Августа Шольца.

– С чего вдруг? Ты пытаешься меня обмануть или сошла с ума. Этот идиот снова стал твоим начальником? – раздался телефонный звонок. – Стой тут. – Вальтер снял трубку и стал внимательно слушать, что ему говорили. И чем дальше он слушал, тем больше у него становились глаза от удивления. Шарлотта, все это время стоявшая, независимо сложив руки, только ухмылялась. Да, такого поворота событий он не ожидал.

Положив трубку и посмотрев на нее, он тихо-тихо выговорил почти по буквам, было видно, что его потрясывает от ярости:

– С-сука! Ты думаешь, что он тебя спасет? Ты хоть знаешь, что он делает и за что отвечает?

Если он хотел смутить ее этим – ему не удалось.

– Он отвечает за постройку концентрационных лагерей. И, в отличии от тебя, он никогда не ограничивал меня. Работать с ним было сказкой!

– Заткнись! – подошел он вплотную и процедил сквозь зубы – Давай, иди, работай на него. Ты просто грязная шлюха, которая решила, что может притвориться невинной девушкой. Но я знаю твою натуру! – он повышал голос, и терял контроль над собой.

– Не я затащила вас в постель и не я вас насиловала. – с ненавистью ответила ему Шарлотта. – Ваша репутация все еще чиста только благодаря моему молчанию. Если бы мне нечего было терять, вы уже лишились бы поста. – она, сдерживая дрожь, мило улыбнулась. Ей действительно ничего не угрожало.

Он отступил. Все так, как она говорит, но это не значит, что все не может измениться в его сторону снова. Ему нужно время.

– Свободна. – махнул Вальтер рукой и обошел стол, чтобы найти ее личное дело. – Вон отсюда! – хлопнул он по столу ее папкой.

Затем, не обращая на нее больше внимания, повернулся к окну и закурил. Снял фуражку и небрежно бросил на стол.

Шарлотта убедилась, что это именно ее папка, развернулась и пошла прочь из кабинета, из здания, и в принципе подальше от всего этого. Ей нужно было зайти к своему психотерапевту – Берте – и взять новые успокоительные, а также ее любимое снотворное. Пульс учащался и она ускорила шаг, чтобы поскорее выйти на свежий воздух.

Она шла по бесконечным улицам Берлина и во всех витринах магазинов видела себя. Она не знала, как общаться с людьми нормально, не принимая таблетки или же не царапая кожу себе на запястье до покраснений. Ей было страшно, и она каждый раз ловила себя на мысли запереться дома и вообще никуда не выходить. Ее ненависть к людям росла. Она все больше и больше их ненавидела за открытость и возможность не носить маски перед другими, по крайней мере так ей казалось. Каждый в этом мире скрывает себя, однако нет такого человека который это делает на сто процентов. Она забыла, что это такое. Зайдя в здание с надписью «психиатрическая лечебница», она принялась искать своего доктора. Шарлотта не особо любила это место. От него веяло смертью и депрессией, а еще тут жутко воняло людьми, которые не хотели жить или же просто сдавались. После первой мировой войны в психклиниках содержались солдаты, которые сошли с ума. Ей было неприятно находиться к этом месте, все было белое, начиная от людей, заканчивая стенами и полами. Белый ужасен. Шарлотта с детства не переносит яркие цвета. Они кажутся ей пустыми и безжизненными.

Быстро поднявшись на второй этаж и пробежав между группами людей, которые страдали расстройством личности, она постучалась в кабинет и вошла.

– Шарлотта! – воскликнула доктор, сидя за бумагами. Это была женщина средних лет с едва проглядывающей сединой на волосах и карими глазами. Она обняла девушку, а потом предложила присесть.

– Что-то случилось? – сказала она, складывая обычный набор ее препаратов.

– Нет, я зашла за лекарствами, они мне нужны. – в голосе Шарлотты слышалась мольба.

– Ты так и не смогла отказаться? – врач серьезно на нее посмотрела. Шарлотта не смогла вынести ее укоряющего взгляда.

– Нет, я все так же боюсь и не могу побороть себя, но, я думаю, это пройдет. Сегодня я иду на свидание с одним молодым человеком.

– Я думаю, что в твоем лечении это пойдет на пользу, ты многое смогла в себе открыть заново после того случая. – в голосе доктора слышались положительные нотки.

– Да, вы правы, но все-таки пока что проблем много.

– Всему свое время. – подытожила доктор и, выдав ей лекарства, обняла ее как родную дочь.

У Берты не было мужа и детей, а с Шарлоттой они познакомились давно, после того как Шарлотта, вернувшись домой из пансионата, не выходила из комнаты дня три или четыре. Мать забеспокоилась и пригласила Берту. Оказалось, что Шарлотта предрасположена к нервным расстройствам, поэтому неразделенная любовь уничтожила ее. Берта тогда хорошо ей помогла, и их дружба крепла с того времени. Еще раз поблагодарив ее за лекарства, Шарлотта отправилась домой.

****

Август сидел в своем кабинете и, смотря на желтоватую лампу, думал о том, что будет дальше. Он не сказал бы, что его кабинет отличался от других: стол, два стула и еще шкаф, где хранились отчеты, папки и многое другое. Пепельница заполнена сигаретами, так как ему было лень ее вычищать, телефон и ручка, которая всегда мажет. Он хотел ее заменить, но времени не было. Он понимал, что за все время службы в СС он изменился, но пока не понимал, как. Он стал грубее и строже – это факт. Он стал больше времени уделять работе и раньше вставать. Он начал пить черный горький кофе, хотя раньше он не переносил его на дух. Еще он стал больше курить. Видимо, непростые дни на работе сказывались. А еще он пил снотворное. Без него спать не получалось, потому что он работал до часу, а то и до двух часов ночи, а когда ложился, его занимали беспокойные мысли. Зато, когда заснуть удавалось, он видел отца и мать, и свою прошлую жизнь, свое детство. Иногда еще свое юношество, когда он был не таким потрепанным, как теперь.

Интересно, как там Йенс? Он не встречался ни с ним, ни с Рудольфом, с тех пор как съехал. Они ни разу не созванивались. Их слишком затянули будни. Они стали теми взрослыми, которых раньше считали слишком скучными. Он размышлял и размышлял. Он чувствовал, как работа в СС изменила его и продолжает менять. Он становится человеком, которому иногда плевать на себя. Это уже не оправдывается благом страны, Август почти осознанно загоняет себя до изнеможения. Порой он часами не может приступить к работе, потому что ему нужно ломать себя каждый раз.

Он внимательно изучал документы всех, кто работал на стройке, включая и унтер-офицеров. И как же порой ему было непросто понимать, что все эти люди, все полторы тысячи человек потом будут тут жить. В основном это были либо политзаключенные, либо евреи. Концентрационный лагерь должен заработать в конце июля и там должны расположиться первые евреи.

Август сидел и думал, почему Гитлер против евреев, что с ними не так. Он видел этих людей на стройке и не подходил к ним близко и, как предписывали правила, смотрел на них с некоторым высокомерием. Август выполнял предписания, но не понимал национализм. Евреи для него – такие же люди, как и он сам.

Гонения начались сразу же после прихода Гитлера к власти. Август отчетливо помнит, как они с Рудольфом просыпались по ночам, потому что в их квартиру кто-то ломится и стучит, спрашивая, кто они по национальности. Солдаты видели форму СС и только тогда отступали, извиняясь за беспокойство. Евреев же гнали на улицу, где они могли часами растерянно стоять и ждать машину, которая заберет их. Евреев снимали со всех постов в политических партиях, увольняли отовсюду. Они были никому не нужны. Многие жили на улице, прятались от националистов. Августу, когда он проходил мимо, было их жалко, однако он убивал в себе это чувство, считая это слабостью.