Бернадот
Шрифт:
Англичане заняли в обсуждаемом вопросе жёсткую позицию и дали волю своему возмущению: мало того, что шведы употребили английские субсидии не по прямому назначению, но в составе Северной армии находился английский корпус Уоллмодена. Выходило, что сами англичане таскали каштаны из огня для эгоистичных амбиций наследного принца Швеции! Пруссаки были также по-прежнему весьма недовольны «эгоизмом» Карла Юхана: в то время как у союзников не хватало сил вытеснить Наполеона из Бельгии и Голландии, Северная армия отвлеклась на бои с мало значившей на весах войны Данией.
Но английский демарш своей цели не достиг, потому что представитель Англии при штаб-квартире Северной армии Торнтон не дал ему ходу и позволил шведам завершить свои переговоры с датчанами один на один. Датскому королю Фредерику VI ничего не оставалось, как уступить
Заветная мечта Карла Юхана свершилась, а его популярность в Швеции немедленно и резко повысилась. В церквах прошли молебны о здравии кронпринца, поэты сочинили в его честь торжественные оды. Правда, Исландия, Гренландия и Фарерские острова остались за Данией, к тому же потерю Норвегии ей компенсировали Шведской Померанией и островом Рюген, а также тем, что долги Норвегии перешли к шведам, но всё это были мелочи — во всяком случае, для Карла Юхана.
Обеспокоенные тесной дружбой Карла Юхана с императором Александром I, Меттерних и Кастлри 18—22 января 1814 года встретились в Базеле, чтобы обсудить дальнейшие цели войны. На встречу были приглашены и русские представители, но Александр I интереса к этой встрече не проявил, полагая, что интересы союзников и их территориальные претензии могли урегулироваться лишь после окончательного поражения Франции. Австриец и англичанин опасались присоединения к России Польши и утверждения на французском Олимпе Бернадота, поэтому решили принять все меры к недопущению такого развития событий. Они, кстати, предполагали даже оставить у власти в стране Наполеона, ограничив территорию Франции границами 1792 года, но не исключали в качестве альтернативы вернуть на престол и Бурбонов. В ходе обсуждений Меттерних и Кастлри не обошли вопросом даже такую мелочь, как выселение королевы Дезидерии из дома, принадлежавшего габсбургской принцессе.
К Базельским соглашениям сразу присоединилась Пруссия, а одной из последних, уже на конференции в Шатильон-сюр-Сена, и Россия.
ЛЮБИМАЯ ФРАНЦИЯ
Идеи могут быть обезврежены только идеями.
Бальзак
Победа над Данией обошлась Карлу Юхану дорого. Недоверие к нему и недовольство со стороны Сент-Джеймского двора и Хофбурга стало сразу давать о себе знать. Обратив теперь все свои взоры на Францию, Карл Юхан из Киля развил бурную деятельность, проводя консультации с представителями самых разных политических групп и слоёв населения Франции, включая Бурбонов, засылая своих людей в страну, распространяя там прокламации в свою пользу и подготавливая почву для своего появления. Бурбоны представлялись принцу вчерашней картой, но он не гнушался контактами и с ними. Здесь в Киле его снова посетил граф А.И. Чернышев и имел с ним продолжительную на этот счёт беседу. Кронпринц привлёк в качестве консультантов мадам де Сталь, её друзей — француза Б. Констана и немца А.В. Шлегеля, а позже и знакомого нам Э. Сигнёля.
Из Киля Карл Юхан внимательно следил за тем, как его агент, граф Виль-Кастель158, на юге Франции по его поручению проводил пропагандистскую кампанию в его пользу. Граф во всеуслышание объявлял, что Францией должен был править не корсиканец Наполеон, а настоящий гасконец. Он призывал к созыву в Бордо национального собрания, которое должно было выдвинуть Жана Батиста Бернадота в президенты Франции и главнокомандующие французской армии. Но, как пишет Шёберг, жители южной Франции на фоне убедительных побед А.У. Веллингтона (1769—1852) в Португалии плохо прислушивались к новому пророку и делали ставку на Бурбонов. Убедившись в этом, Виль-Кастель заблаговременно свернул свою кампанию и уехал прочь.
Есть также данные о том, что Карл Юхан отпустил во Францию 60 французских пленных офицеров с заданием проводить пропаганду в пользу его кандидатуры на место поверженного Наполеона.
Всё было зыбко и нестабильно.
Наступившая весна 1814 года стала тому доказательством.
Сразу после Кильского мира принца
позвали обратно в Стокгольм, но он решил остаться с союзниками, чтобы не раздражать их и окончательно не испортить отношения. Тем более что он получил от Александра I многообещающее послание: «Скоро Франции нужно будет определить свою судьбу. Вы станете посредником между ней и Европой, и кто знает, куда Вас поведёт счастливая звезда? » Был ли лукавый русский самодержец искренним в подобном обещании? Не играл ли он в свою игру, используя Карла Юхана как средство давления на союзников? Визит Чернышева в Киль и собранная им информация о малой популярности во Франции бывшего наполеоновского маршала вряд ли оставили царя в плену прежних иллюзий в отношении этого человека. Возможно, шведский кронпринц нужен был царю только для того, чтобы оказывать нажим на Австрию и Англию, с которыми у России в этот момент возникли трения. А Карл Юхан, вероятно, верил царю, потому что хотел верить в свою звезду. Франция продолжала оставаться для него важной и любимой, и если бы представился благоприятный случай, он, не колеблясь, поступился бы своим положением в Швеции в пользу высокого поста во Франции.Т. Хёйер утверждает, что при мощной поддержке императора России, продолжавшейся вплоть до марта 1814 года, он имел неплохие шансы обеспечить себе одну из ведущих ролей в послевоенной Франции. Косвенным доказательством этому служат факты обеспокоенности наполеоновского режима шансами старого соперника Наполеона во Франции. «Необходимо противодействие князю Понте-Корво во Франции», — писал наполеоновский министр иностранных дел Маре имперскому канцлеру, а сам император 20 декабря 1813 года писал Савари: «Очень важно, чтобы газеты говорили о шведском принце как можно меньше».
Шведский историк полагает, что одним из мотивов, которым руководствовался Александр I, предлагая Бернадота в руководители Франции, было его желание вернуть на шведский трон сына королевы Фредерики, свояченицы царя и супруги свергнутого Густава IV Адольфа. Свою мысль о выдвижении Бернадота на французский трон император чётко и недвусмысленно выразил в беседе с агентом Бурбонов бароном Эженом Франсуа Огюстом Витроллем (1774—1854). Император принял барона за две недели до вступления союзников в Париж и без всяких обиняков дал понять эмиссару Бурбонов, что считает французскую корону для его хозяина слишком тяжёлой. «Некоторое время тому назад мы думали о Бернадоте... — сказал Александр. — Но некоторые мотивы нас отдалили от сей мысли».
Мотивы заключались в позиции Англии. В январе 1814 года на материк прибыл Кастлри, и ранее относившийся к бывшему республиканцу с большой осторожностью, а теперь открыто занявший враждебную позицию. Вместе с Меттернихом и безвольным, но также антишведски настроенным Фридрихом Вильгельмом III он образовал мощный заслон замыслам Александра I, который преодолеть не удалось.
Был ли царь искренен в этом начинании или лукавил, мы не узнаем. Во всяком случае, Карл Юхан пока не терял надежды и в многоходовой сложной игре придерживался тактики выжидания. 10 февраля 1814 года из Кёльна он обратился к французам с воззванием быстрее кончать с наполеоновским режимом, но достиг, по мнению Палмера, прямо противоположного эффекта — французы рассердились. Он предлагал очистить Францию от бедствий, а разве он сам не приносил бедствий в Европу?
Шатильонская конференция, созванная по настоянию Кас- тлри и Меттерниха и призванная определить рамки послевоенной Франции и условия мира с Наполеоном, началась 25 февраля без Карла Юхана. На ней Меттерних выдвинул план, согласно которому единственной альтернативой Наполеону были Бурбоны. С ним соглашался и Кастлри. Александр I пытался отодвинуть решение этого вопроса на будущее, полагая, что он должен был решаться при волеизъявлении французского народа, но австро- англо-прусское трио сводило все его усилия на «нет».
Это, к жесточайшему разочарованию Карла Юхана и Л. Эн- гестрёма, означало, что союзники перевели Швецию в разряд «прочих государств», присоединившихся к коалиции, и уравняли её с какой-то Баварией и только встающей на ноги Голландией, и что над его совместным с русским императором замыслом нависла серьёзная угроза. Г. Веттерстедт и К. Лёвенхъельм восприняли это обстоятельство, напротив, спокойно, полагая, что Швеции незачем было вмешиваться в большие европейские дела, а следовало в первую очередь заняться своими, шведскими. Желание кронпринца стать главой Франции их мало волновало.