Бес. В Москву И Обратно

— Слушай дальше. Главным предметом спонсируемых им исследований были такие, где главными исследуемыми мутантами были экземпляры с ментальными способностями. Он старался получить такой прибор, или существо, в общем, нечто, что позволило бы ему контролировать людей в масштабах страны….

— А я таскал этим дегенератам артефакты, свято веруя в то, что они будут использованы в медицине, твою мать! Давно пора повзрослеть, ученые, что бы не делали, у них все равно получается оружие…

— Так вот, дальше, все на уровне слухов. Якобы ученым удалось выделить некоторую субстанцию, которую условно назвали «Черный кристалл».

— Монолит, — конкретизировал я.

— Допустим, так вот, этот монолит при некоторых условиях мог влиять на человека, только влияние это было всегда непредсказуемо. Тогда были проведены какие-то дополнительные изыскания, в ходе экспериментов и убито много мутантов и людей. В итоге был получен некий экстракт, поговаривают, что из спинного мозга контролеров, или что-то вроде того. С помощью какой-то сборки артефактов был создан луч, и все это вместе дало сей разрушительный эффект. Стоит отметить, что подобные установки были и в других странах мира. Судя по всему, Россия стала недостающим кирпичиком, чтобы запустить адскую машину по созданию всемирной Зоны…

Михалыч изменился в лице. Койота тоже передернуло.

— Ироды, что творят! — выругался старик, борода его топорщилась весьма воинственно. Он потряс тоненькой ручонкой, угрожая в пространство.

Я не знал, откуда у меня взялись силы, но я выхватил документы у Вереска из рук, и швырнул в костер. Михалыч, будто поняв меня, плеснул из фляжки, пламя разыгралось веселей, явно не чайком дедушка баловался.

— Ты что творишь! — вскрикнул Вереск.

— От этой информации хорошо не будет никому. Более того, насколько я понял это технические данные и характеристики устройства. Обладание ею не приведет ни к чему хорошему.

Я тяжело опустился, опершись на рюкзак Койота.

— Маверик говорит дело, — отозвался тот, — не гоже затевать войну, когда вокруг такое.

Вереск пробурчал что-то неразборчивое, про проваленное задание. У меня не было сил, чтобы что-то доказывать и объяснять. У парня родители есть, вот пусть они и разбираются с ним, не мое это дело. Революционеры чертовы, неужели семьдесят лет застоя так ничему и не научили? Не было в их жизни СССР. А ладно, чего уж теперь говорить. Старый я становлюсь что ли?

Михалыч подвинулся поближе ко мне.

— Ну, чего служивый, ты как?

Я улыбнулся. Старик рождал во мне противоречивые эмоции. С одной стороны в его обществе я чувствовал себя несколько спокойнее, и мне становилось легче, я не мог рационально этого объяснить. С другой стороны, сам факт его присутствия меня настораживал, но Зона есть Зона. Она нередко подбрасывает сюрпризы, скорее всего Михалыч не из ее худших проявлений.

— Нормально, уже легче.

— На вот, чайку попей, утро вечера мудренее. Завтра будет новый день.

— Спасибо, — я принял из его скрюченных артритом пальцев алюминиевую кружку. Заварка была спитой, но он кинул туда кусочки коры, и аромат у напитка стал просто непередаваемый. Сделав глоток, я понял, что не смогу остановиться, пока не допью до конца. Это было чертовски вкусно и, я чувствовал, как сила наполняла меня. Она была спокойной, но приятной, сродни уверенности, сродни тому чувству, которое наполняет легкие в детстве, когда бежишь по сельской дороге у кромки поля, и кажется, что ты можешь все, и крылья сами собой вырастают за спиной.

Мне показалось, что прошло едва ли больше минуты, но когда я обвел взглядом своих спутников — они крепко спали. Все, кроме Михалыча.

— Притомились в дороге, орлы, — констатировал он, — молодые, аще… но ничего, пройдет это, люди то, по глазам вижу, хорошие. Ты знаешь, служивый, был у меня внучок, чуть помладше Вереска, он меня все спрашивал, мол, деда, а люди, они хорошие? Что ему ответить? Ведь если не доверять, тем с кем ты рядом находишься, выходит и жить-то страшно. Я говорил, а ты, мол, попробуй. Ну, тут смутное время. Стрельба, страшно жить, ой страшно, служивый, народ на брата с вилами, а то и чего еще удумает. Везде вражда, всюду смерть. Но, знаешь, ведь внучок-то мой, несмотря на все ужасы, стал хорошим… — Михалыч задумался на некоторое время, — человеком, — заключил он, глядя куда-то сквозь меня, заглядывая мне в душу, читая мои мысли, так, как будто бы это была книга.

— А что с ним случилось? — шепотом спросил я, боясь прогнать наваждение, спугнув понимание, которое должно наступить секундой спустя.

— Он отдал жизнь. По своей воле. За тех, кого на самом деле любил.

— А как звали вашего внука?

— Он называл себя Болт. И ты знаешь, у меня нет оснований не гордиться им. Это новое чувство для меня. И я очень рад, что мой внук встретил именно тебя, служивый.

— Спасибо вам за помощь, — сказал я, — у вас очень вкусный чай.

— Старый дед знает, чем порадовать молодежь. Твои спутники скоро проснуться, скажи, что я ушел наверх. А тебе я пожелаю доброго здоровья, и пообещаю, что твои поступки не будут стерты из нашей коллективной памяти.

Я пожал его руку, и легонько кивнул.

— Спите спокойно, ничего не опасайтесь, ваш друг скоро будет здесь.

Михалыч исчез, как и не было его. Укутавшись в спальник, я впервые согрелся. Я спал крепко без сновидений, мне казалось, что все позади, что вокруг только друзья, настоящие, родом из детства…

Открыв глаза, я увидел рядом Дарка, сидевшего на задних лапах, и уминавшего кроличьи консервы за милую душу.

— Доброе утро, охранник, — сказал я. Тот подскочил на месте, едва не треснувшись головой о свод станции. Что-что, а в метро ему все же было тесновато.

— Твою налево! — гавкнул он.

— Ого, ты уже и ругаться научился.

— С вами поживешь, позеленеешь!

Из последней фразы я заключил, что Дарк общался с Сычом, причем довольно плотно, что ж, тем лучше. Бойцы просыпались неохотно, только с третьего пинка, Койот соизволил посмотреть в мои ясные очи. Я чувствовал себя превосходно, и был готов пройти еще много километров.

— Я гляжу, тебе полегчало, — промычал он, — блин мне так хорошо спалось…

— Пора возвращаться в реальность.

Он увидел Дарка, и отпрянул.

— Да примерно это я и имел ввиду. Не стреляй он свой. Его зовут Дарк. — Койот попятился, чуть не свалившись с платформы на пути, однако совладал с собой и вернулся на исходную позицию.

Вереск проснулся быстрее, Дарка не испугался, сказал, что разговаривал с таким однажды. Дарк объяснил, что род их резко сократился в виду ужасного качества пищи, и фактически, осталось всего три-четыре особи, и теперь лучше дружить с людьми, поскольку в пищу они не пригодны стали.