Бешеный волк (сборник)

– ?

– Научился поступать так, как я считаю правильным.

Осталась – вторая половина.

– Какая?

– Научиться самому давать правильную оценку первой половине…

– … Только не говори мне, что тебя волнует проблема проституции.

– Проблема сексуальной проституции меня, действительно волнует не слишком сильно. Но, если бы проститутками были только проститутки – эта проблема вообще никого не волновала бы…

…Уже уходя, она произнесла довольно занятную фразу, заставившую меня взглянуть на нее по-другому. Впрочем, будь мои мозги порасторопней – к этому меня могли бы привести все наши предыдущие разговоры.

– Так много дорог. Наверняка не все они ведут в ад, – сказала она.

– Почему ты так думаешь? – спросил я, чтобы хоть что-то спросить.– Благих намерений у людей на все дороги не хватит…

Я не буду рассказывать ее историю такой, какой она, наверное, была.

Я расскажу ее так, как я ее понял.И оправданием мне будет служить то, что по другому не поступает никто и никогда…

…Ко времени нашего знакомства все потрясшие мир события в моей стране – путчи, дефолты и прочие кризисы вроде черномырдинского премьерминистрства, уже не только произошли, но и забылись – и Большой застой остался где-то в прошлом. Зато застой наступил у меня самого.

Может, это случилось из-за того, что мы вроде пересели в новую лодку, но у всех рулей, больших или маленьких, почему-то оказались теже самые люди, что и раньше. А, может, и по какой-другой причине.Но вышло так, что со своей «символикой для души», коротко названной моими друзьями «системным, эмпирическим, диалектическим ауросимволизмом», я, кажется, слегка обогнал свое время, и теперь дожидался его в окопе под названием «сельский пейзаж».

– Стремления не берут отгулов, – сказал мне мой друг, художник Гриша Керчин. – Берут, – ответил я ему, – И даже иногда уходят в отпуск…

Как бы там ни было, мне в этом окопе было так уютно, что я, в общем-то, не обратил внимания на Всемирные Потопы под названием «этапы приватизации». Видимо я оказался таким Ноем, которого о потопах забывали предупредить заранее.

На картины появились большие заказы. От первых «больших» «знатоков».

Здесь у нас дело обстояло так, как и во всем остальном мире: тек, кто разбирался в искусстве, покупал хорошие картины, те, кто не разбирался – покупал то, что ему нравилось…

– …Мне хотелось бы что-нибудь девяносто на метр десять.

– Что? – удивленно переспрашиваю я очередного заказчика.

Дело в том, что я не люблю заказов вроде: «Справа должна быть елка, а слева – обязательно береза», – вы скажите – какое ощущение вы хотите получить от картины: радости, ожидания, умиротворения – а остальное, я решу сам.

Но «девяносто на метр сорок» – это явно слишком мало для того, чтобы понять – чего от тебя хотят.

В ответ тебе пожимают плечами:

– Только, чтобы никаких «Черных квадратов». Я этого примитива не понимаю, – заявил мне один из заказчиков. Заявил достаточно твердо, как человек, уверенный в своей цели. Хотя я, мысленно, ставил за каждым его предложением вопросительные знаки вперемежку с восклицательными, – И чего с этим квадратом все носятся!

Заказчик не задавал вопрос, а утверждал, как умный, которому совершенно очевидно, что он умный, перед дураками, которым совершенно очевидно, что они дураки.

Но, не смотря на это, я все-таки ответил:

– Все – проще не бывает – не нравится вам «Черный квадрат».

Ну и пусть не нравится…

Хотя, куда правильнее было бы ответить:– Ну и пусть не нравится, и черт с вами…

На самом деле, с «Черным квадратом» дело обстоит и просто, и сложно – одновременно… Во-первых, он называется не «Черный квадрат», а «Черный супрематический квадрат». А во-вторых, в эпоху открытия клетки, радиоактивного распада, волны, кванта энергии и еще черте чего элементарного, когда люди решили, что нашли первоосновы мироздания, вполне естественным было удручающее представление о мире, как о наборе простых элементов. Удручающее, потому, что слишком скучным оказался бы мир, будь это представление верным.

Таким, самым простым, элементом в живописи, Казимир Малевич посчитал черный квадрат.

Он написал самую простую картину на свете.

И нам, его потомкам, остается только гордиться тем, что наш соплеменник провел этот поиск.Гордимся же мы тем, что запустили первый искусственный спутник, создали водородную бомбу и сибирскую язву.

Не знаю, рассчитывал ли Малевич на то, что мы его поймем. Если рассчитывал, то он, явно, был о нас слишком высокого мнения.

Вообще-то, на понимание потомков, я и сам не очень рассчитываю – как-то не скромно рассчитывать на себя в будущем. Да и рассчитывать на потомков – это вроде как, обременять их собой заранее…

Это не значит, что я плохо отношусь к будущему. Я уважаю будущее уже за одно то, что оно, в отличие от прошлого, не лезет к нам со своими рецептами счастья…

Эти мысли позволяют моим друзьям совершенно бескорыстно смеяться надо мной:

– Представляю озабоченность человечества после твоей смерти.

– Чем?

– Одним единственным вопросом.

– Каким? – я иногда бываю неуемным до занудства.– Почему оно до сих пор не поставило тебе памятник?..

…Впрочем, я отвлекся.

Как я делаю очень часто.

– …Не связывайся с ним, – предупреждали меня, когда я рассказал об этом заказе, девяносто на метр сорок, – Говорят у него большое политическое будущее.

– Ну и что? – ответил я.

– Ты, что, не боишься людей с большим политическим будущим?– Теперь не боюсь даже людей с большим политическим прошлым…

Я связался с этим заказчиком, и он меня обманул – банально не отдал денег. – Ну, что же, – решил я, – Реальность бывает бесплатной, а за иллюзии приходится расплачиваться…

Москва – город не то, чтобы маленький, но как раз такой, что люди иногда встречаются друг с другом. На момент нашей следующей встречи, на приеме в посольстве республики Болгария, мой бывший заказчик, видимо в чем-то проштрафившийся на столько, что из депутатов его сослали в совмин на какую-то не очень значительную должность. Не узнав меня, он втянул в дискуссию, начавшуюся и закончившуюся без моего участия:

– Вот вы, писатель и художник, – хорошо, что не добавил: «инженер человеческих душ», а-то бы я непременно остался до конца дискуссии, – Скажите мне, почему все воруют!?– Потому, – ответил я, даже не пожимая плечами, – Потому, что люди следуют не советам правительства, а его примерам…

В общем, как-то вышло в нашей новейшей истории, что не все хорошие люди оказались такими хорошими, как предполагалось. Хотя истина все-таки, отчасти, восторжествовала – сволочи стали именно такими, как я и ожидал.

Не то, чтобы это меня расстраивало, просто мой собственный восторженный перестройкой восклицательный знак, как-то скукожился и превратился в вопросительный.

А душе захотелось чего-то диетического, и я попытался приспособить душу к реальности.Наверное, так было во все времена: идеалы – это ведь цель только материалистов. Идеалисты обходятся материльным…

Добавлю к этому, что приблизительно в то же время меня оставила близкая мне женщина, которую я считал своей женой, и для того чтобы описать круг моей семьи, мне стало достаточно ткнуть себя циркулем в грудь.

– По Уголовному кодексу нельзя иметь двух жен, – сказал мне Андрей Каверин, – Так, что радуйся.

– Чему? – не понял я.– Тому, что нельзя оказаться дважды одиноким …

Она же вышла замуж за человека не только нищего, «временно не работающего» уже лет пять, севшего ей на шею, но еще и не прочитавшего в своей жизни ни одной книги, и уже через три месяца объявила, что готова вернуться ко мне.

Тут, наверное, любому станет понятна охватившая меня не то, чтобы тоска, а так, меланхолия.А с меланхолией договориться трудно…

В общем, на вопросы судьбы я отвечал так себе, на троечку с плюсом. Хотя, может быть – «плюс» – это уже мое самомнение…

…Наш пятиэтажный хрущевский дом окружен восемнадцатиэтажками, строящимися гасторбайтерами – видимо, даже в нашем дворе и люди, и боги созрели для строительства вавилонских башен.

Квартиры в этих домах улучшенной планировки, заранее раскуплены иностранцами всех мастей: кавказцами, азиатами, чиновниками и прочими адриатами, вроде сербов и черногорцев.

Это не к национализму – Бог меня миловал, и национальность людей меня не интересует, на столько, что я могу быть не согласным с человеком любой национальности. Правда, интересует вопрос: почему Бог не миловал человечество, и подарил ему националистические войны?

Это – к вавилонобашестроению.

От этого строительства, наш, и без того, не очень большой дворик, стал еще меньше, огороженнее что ли, и это стеснило сразу две категории жителей нашего дома.

Во-первых, снесли несколько лавочек, и большинству стало негде ругать Чубайса – придаваться любимому занятию тех, кто разочарован даже в своем пессимизме.Впрочем, этот вопрос решился довольно быстро, и дискуссии были перенесены на лавку прямо под моими окнами.