Бесконечная любовь

Я определенно не принцесса. Я не думаю, что я была в «Walmart» с тех пор, как была первокурсницей колледжа, и это было единственное место, где мы могли перекусить после часа ночи, когда Джаз и Зои тайком покупали травку за пределами общежития. Я не курила, конечно, потому что это могло бы навлечь на меня неприятности, поэтому я была той, кто возил нас за закусками.

Теперь я жалею, что не делала этого. Я жалею, что не делала этого, чтобы я могла смеяться и дурачиться вместе с ними, ходить туда-сюда по проходам, покупая сэндвичи с мороженым и попкорн, и нести все это обратно в общежитие, хихикая всю дорогу, вместо того, чтобы быть на грани раздражения из-за того, что они были под кайфом, а я была трезва и хотела лечь спать.

Я могу больше никогда их не увидеть, и я жалею, что не рисковала больше, когда у меня был шанс.

Прежде чем я успела подумать дважды, я протянула руку и схватила две коробки пепельно-белокурого цвета, вывалив их в корзину.

— Пойдем, — говорю я Ивану, проходя мимо него к кассе.

12

ШАРЛОТТА

К тому времени, как мы добрались до паршивого мотеля, в котором собирались провести ночь, по сути, вырезанной копии тех, в которых мы останавливались раньше, бравада, которая была у меня в магазине, покинула меня. Я захожу в маленькую ванную с двумя коробками краски для волос, смотрю в зеркало на свои густые темно-каштановые волосы, о которых я так тщательно заботилась всю свою жизнь, и тут же разрыдалась.

Через несколько минут я слышу тихий стук в дверь.

— Шарлотта? — Раздается голос Ивана, и я вытираю лицо руками, не желая, чтобы он знал, как я расстроена.

— Я в порядке. — Мой голос звучит немного надтреснутым, что ясно дает понять, что я не в порядке, но я не беру свои слова обратно. Даже если он знает, что я плачу, я не хочу в этом признаваться. Мне следует сказать что-то еще. Я чувствую, как Иван стоит по ту сторону двери, ожидая чего-то еще. Но я не могу придумать, что сказать, и после долгой паузы я слышу, как он уходит.

Я снова вытираю лицо и начинаю выполнять движения. Хотелось бы, чтобы у меня был мой мобильный телефон, чтобы включить музыку и отвлечься, или чтобы я не возражала против того, чтобы Иван наблюдал за мной, чтобы я могла открыть дверь и послушать то, что показывают по телевизору, но вместо этого я просто сжимаю зубы и пробираюсь сквозь это, чувствуя легкое головокружение от паров отбеливателя на полпути. К тому времени, как все заканчивается, и я включаю горячую воду, чтобы смыть первую порцию, я начинаю задумываться, не сожжет ли сочетание пара и отбеливателя больше, чем только кончики моих волос. К концу второй порции я немного кашляю, и мои глаза слезятся.

Мои волосы кажутся сухими, как солома. Я выливаю весь кондиционер, который был в комплекте, на ладони, приглаживаю мокрые волосы назад к голове и провожу им по всей длине, впервые игнорируя совет «от ушей вниз», которому я следовала всю свою жизнь, когда речь шла о кондиционере. Я жду десять минут, сопротивляясь желанию сесть на пол в душе, где плитка пожелтела, и мысль о том, чтобы сидеть на нем голышом, немного сводит меня с ума, а затем смываю все это.

Я заворачиваюсь в халат, достаю дешевый фен из-под раковины и начинаю сушить волосы.

В этом есть что-то, что кажется окончательным. По словам Ивана, моя жизнь, какой я ее знала, разрушена. Я не смогу вернуться домой еще долгое время, если вообще смогу. Каждый раз, когда я вспоминаю это, я чувствую, как в моей груди разверзлась зияющая яма, чувство настолько темное и грустное, что мне приходится постоянно отрываться от него и не думать о нем слишком долго, иначе я не смогу продолжать.

Но во всем этом есть что-то, несомненно, захватывающее. Если я игнорирую, насколько все это реально, я чувствую, как в животе подкатывает адреналин, намек на волнение от того, насколько все вдруг изменилось. Теснота в мотелях, дешевая еда, новый цвет волос, даже угнанный автомобиль — все это как будто из фильма, что-то, в чем я просто играю роль, захватывает. То, чего я никогда, никогда не представляла, что произойдет со мной.

Это механизм преодоления, я прекрасно это осознаю. Это реально. Это происходит. Но мне нужно как-то с этим справиться, и если позволение себе притворяться, что все это временно, и ощущение этого волнения помогают, мне придется просто смириться с этим на некоторое время.

Реальность снова наступает, когда пар рассеивается со стекла, когда я заканчиваю сушить волосы феном, и я впервые вижу их в зеркале.

Я блондинка. Не салонный блонд — брюнетке это невозможно сделать с помощью коробочной краски, но тонер, который я купила, помогает. Он не такой оранжевый, как я боялась. Но он не совсем подходит моему тону кожи, и плохое освещение в мотеле не помогает. Я впиваюсь зубами в нижнюю губу, снова борясь со слезами. Мои волосы не выглядят слишком поврежденными — у меня все еще дорогая стрижка, они все еще выглядят густыми и довольно блестящими. Но я не похожа на себя.

Я чувствую себя уродливой. Мои глаза снова горят, и я слышу шаги Ивана, как раз перед тем, как он снова постучит в дверь.

— Шарлотта? Ты там отключилась от паров? Я чувствую запах краски.

Я с трудом сглатываю, набираясь смелости открыть дверь. Я могу сказать себе все, что мне нравится, что мне все равно, хочет ли меня Иван, что между нами больше ничего не должно быть, что было бы проще, если бы он больше меня не хотел. Мысль о том, чтобы открыть дверь ванной и увидеть тревогу или, что еще хуже, отвращение в его глазах, заставляет мой желудок и грудь сжиматься.

— Шарлотта. Я слышал, как фен работал, но я все еще волнуюсь. Ты можешь что-нибудь сказать? — Он звучит обеспокоенно, как будто ему действительно не все равно, и я заставляю себя игнорировать это. Худшее, во что я могла себе позволить поверить, это то, что Иван действительно заботится обо мне, и что он хотел бы, чтобы все было по-другому, потому что у него есть настоящие, искренние чувства ко мне.

Я хватаюсь за ручку двери и толкаю ее, едва не ударив его в процессе. Я скрещиваю руки на передней части тонкого халата, глядя на него так, чтобы бросить вызов, ожидая, что он скажет мне, что это выглядит плохо. Но то, как он смотрит на меня, мгновенно говорит мне, что он думает что угодно, но не так.

Он делает шаг вперед, положив одну руку на дверной косяк, словно боится, что я захлопну дверь перед ним. Его взгляд скользит по моему лицу, по моим волосам, и я вижу, как его горло движется, когда он сглатывает.

— Ты всегда была великолепна, — бормочет он, и его рука сжимает дверной косяк, словно он пытается удержаться от того, чтобы протянуть руку и коснуться меня. — Ничего в этом не изменилось.

— Тебе не нужно лгать. — Ответ выходит резким и горьким. Было бы намного проще, если бы он лгал. Если бы не было этого густого, сырого чувства в воздухе, которое возникает каждый раз, когда один из нас приближается к другому, которое без вопросов говорит мне, что он не лжет. То, как он смотрит на меня, его голубые глаза потемнели, то, как напрягаются его мышцы, когда он стоит в дверях, — все это говорит мне, что он хочет меня так же сильно, как и два дня назад. Так же сильно, как и вчера вечером. Так же сильно, как и всегда… к моей погибели.

И, возможно, его тоже.

— Шарлотта. — Его голос падает, грубеет на краях, посылая жар, обдающий меня. Я делаю шаг назад, и он делает шаг вперед, готовый последовать за мной в ванную. Тревога резко вспыхивает в моей груди, потому что я знаю, что произойдет, если он это сделает. Я чувствую, как меня охватывает растущее желание, и я болезненно осознаю, как мало на мне одежды. Тонкий халат — ничто. Он мог бы прижать меня к стене, а затем…

Я смотрю вниз и вижу, как он тверд, напрягаясь спереди своих джинсов. Он отталкивается от дверного проема, тянется ко мне, чтобы коснуться меня, засунуть руку мне в волосы и притянуть меня к себе, и я инстинктивно, почти отчаянно, шлепаю его по руке, достаточно сильно, чтобы он отшатнулся.