Бесконечный тупик

«„Я потерял напрасно день, мои друзья“. Так гласит одно старое латинское изречение. Невольно вспоминаешь его, когда думаешь о потере дня 5-го января. После живой, настоящей, советской работы, среди рабочих и крестьян, которые заняты ДЕЛОМ, рубкой леса и корчеванием пней помещичьей и капиталистической эксплуатации, – вдруг пришлось перенестись в „чужой мир“, к каким-то пришельцам с того света из лагеря буржуазии… Точно история нечаянно или по ошибке повернула часы свои назад, и перед нами вместо января 1918 года на день оказался май или июнь 1917 года! Это ужасно! Из среды живых людей попасть в общество трупов, дышать трупным запахом, слушать тех же самых мумий „социального“, луиблановского фразёрства… это нечто нестерпимое».

И тут же, другой половиной черепа, сознание своей обречённости, смерти. Очень чётко прослеживается установка на поражение и передачу власти во всех формах: от победы всемирной революции и превращения России в дистрикт мировой коммуны с настоящим вселенским центром в Берлине, и до прямого проигрыша и бегства в Швецию или за Урал, за океан. Постоянно рефрен: ещё полгода, ещё два месяца, еще день простоять и ночь продержаться – и всё. Всё кончится. Сон не может продолжаться вечно. Кто-то придёт и отнимет. Фанатизм, тупая вера в волшебную палочку. «Шла карта». Но и мощное чувство игры. Что это всё для чего-то другого и ненадолго.

498

Примечание к №478

«бим, бам!» (В.Ленин)

Как это по-русски! Если уж падение, то до конца. Разве другая нация могла дойти до такого интеллектуального одичания, даже до ПОТЕРИ ПРИЛИЧИЯ? Мао или Ким Ир Сен очень приличны. Сдержанны, молчаливы. Такого в их сочинениях не найдёшь. А русские опубликовали, «изучают».

Ленин еще за 10 лет до октября сказал:

«Именно потому и радуемся мы, что нам удалось всей своей деятельностью отгородить себя прочной стеной от круга порядочных людей российского образованного общества».

Хрущёв с ботинком на трибуне ООН это Ленин. Ленин так себя бы и вёл в аналогичной ситуации. (Вообще, по темпераменту и типу поведения, явно шутовскому, Хрущёв больше всех других руководителей СССР напоминает Ильича.) Ни одна нация мира, даже самая отсталая, самая дикая, не дошла до такого кретинизма. Чтобы китаец так себя вёл даже в 60-х годах – никогда. Арабский тиран-параноик – никогда. Африканский царёк – никогда. Русские вылезли. На исходе одиннадцатого века своего культурного развития. Невероятная история. «Бим-бам» – невероятно!

499

Примечание к №487

За всем комедиантством Соловьёва был расплывающийся смысл.

Качание пьяницы, бредущего морозной ночью по пустой улице. Светят фонари, скрипят на ветру, а он идёт вдаль, вдаль, в никуда. Но тут качается вдруг в сторону, дверь открывается – и дома. Туда шёл. Всё равно рок пересиливает, и Соловьёв оказывается всё тем же русским себе на уме, мужичком «под дурачка». «Под дурачка» заранее – ситуационно бессмысленно. «С упреждением», «на всякий случай».

500

Примечание к №422

Я всегда завидовал людям, которые способны вызывать жалость, а потом хладнокровно утилизовывать её.

Какая удивительная сила вознесла наверх Горбачёва? Что дало ему в номенклатурной грызне дополнительный шанс, в чём его фора? Я смотрел, смотрел в телевизор, хотел понять, что это за человек, и вдруг меня как обухом по голове – жалость! Этот человек в высшей степени наделён даром вызывать к себе жалость. При прочих равных условиях – выдержке, коварстве, умении орать и стучать кулачищем по столу или расстелиться по стене незаметной камбалой, – при всех этих качествах, таких же, как и у других партпрофессионалов (а пожалуй, и чуточку поменьше – немножко нервен; такого если щипать под столом за ногу, он на 15-ой минуте взорвётся), при этом еще гигантская способность прибеднения. Способность природная, как дар Божий.

Никогда не забуду сцены встречи Горбачёва с персоналом советского посольства в Женеве. Все выстроились во дворике с китайскими улыбками на холёных европейских лицах, и как вести себя совсем не знают – новый человек. А Горбачёв идёт им навстречу по мокрому асфальту (осень, листья на дорожках), в плаще, нелепой шляпе. И как-то у него плечи чуть-чуть опущены и тоска в глазах. И вдруг все захлопали. Пауза. Он стоит один, руки сложил, а вокруг все улыбки в ужасе тянут. И вот он как-то нелепо рукой махнул, совершенно немотивированно (даже не запомнил как, помню только ощущение нелепости; вообще сцена не совсем такой была, мне просто так запомнилось, запомнилось главное – общий тон). Махнул рукой и говорит: «Ну что, скоро домой». В толпе чуть не попадали: в три шеи и так сразу – крутенёк! А он просто хотел сказать: вот, мол, по Родине соскучились, ничего, не переживайте. «Родина ждет». И стоит так, грустно улыбается. Душегуб.

Всё нелепо, неправильно, а нет чувства злобы. Хочется помочь, поправить. Ну и ясно, как было. Очередной конкурент думал: ну, что, топну сапогом по грибу этому, только шляпка под каблуком скрипнет. Пусть живёт. А гриб-то, глядишь, за один день под дождичком – через три ступеньки. И проморгавшему нюне – пенделя. Чувство жалости это карьера-съ.

501

Примечание к №494

Характерная реакция русского: «Ради Бога, не связывайся».

Соловьёв писал в 1891 году:

«Неужели возможно хоть на мгновение вообразить, что после всей этой славы и чудес, после стольких подвигов духа и пережитых страданий, после всей этой удивительной сорокавековой жизни Израиля ему следует бояться каких-то антисемитов! Если бы эта злобная и нечистая агитация возбуждала во мне какой– нибудь страх, то, конечно, не за евреев, а за Россию. Но признаюсь, и такого страха я не чувствую … сам русский народ – себе не враг; он достаточно умён, чтобы не прать против рожна и не спорить с Божьими судьбами. И не даром Провидение водворило в нашем отечестве самую большую и самую крепкую часть еврейства».

502

Примечание к с.30 «Бесконечного тупика»

«Боль моя всегда относится к чему-то одинокому и чему-то далёкому; точнее что я одинок, и оттого что не со мной какая-то даль, и что эта даль как-то болит, – или я болю, что она только даль…» (В.Розанов)

Я всё время боялся, что меня «забудут». (510) Мать меня, семилетнего, в «Детском мире» забыла. Я ходил по этажам и ревел: «Забыли!» Мне казалось, что всё, мир непоправимо рухнул и старое счастье никогда не вернётся. Меня кто-то повёл в радиоузел, спросил фамилию. Было ясно: сейчас объявят по радио (это уже «официально») и я пропал. Меня повезут на какой-то машине и всё – пропала жизнь. Но тут вбежала мама. Характерно, что не я потерялся, а она меня забыла.

В пионерлагере последняя неделя смены превращалась в пытку. Лагеря я не любил, и само по себе возвращение домой было праздником. Но я боялся, что меня «забудут», «не возьмут». Думал: кто им скажет, что смена именно сейчас кончится, а письмо не дойдёт. И родители, как нарочно, приходили всегда последними, когда всех уже разбирали и я стоял у автобуса или вагона один с вожатыми. С этим связано ярчайшее впечатление детства, врезавшееся в память с каллиграфической четкостью. Я стою на длинной московской улице у сквера; летит тополиный пух. Вереница пустых автобусов, и в самом конце один я. И вот по пустой улице навстречу мама бежит. Я к ней: здравствуй! А она: отойди, мальчик, не мешай, – и дальше быстро-быстро пошла. Каблуками цок-цок. А вожатая: «Одиноков, не мешай прохожим, встань у ограды». В голове мысли, чувства полетели со скоростью необыкновенной, испуганной. «Не узнала… Нет, не может этого быть. Это я обознался.» И чувство горечи, смущения, стыда. А тут вдоль колонны машин мать обратно идет и уже издалека рукой машет. Ей сказали, что я в другом конце, и она, торопясь, мимо меня пробежала. Умом я никогда не обижался, но чувство недоумённого ужаса и просто КРАХА осталось навсегда, так что эпизод разросся до масштаба довольно жуткого символа.