Беспамятство
Шрифт:
Только сейчас, почувствовав чудовищную слабость и подступающую дремоту, больше похожую на морок, она поняла, как много значил для неё Максимка. Обидно всё-таки, что дурачок её бросил на полпути. Новых страданий ей не выдержать.
Но кто знает свою прочность, пока не испытает?
Ольга проснулась от озноба и с трудом, помогая себе одной рукой, залезла под пуховик, чтобы не застыть окончательно. Потом снова был день и снова ночь. не было только силы что-нибудь сделать. Закрыть вьюшку - нечего и помышлять. Дрова прогорели.
Во сне она живо видела, как плотно набивает березовыми поленьями печь — так хотелось тепла. Нежно-белая, пахучая, гладкая, как шелк, сердцевина быстро схватывается и весело
Шли третьи сутки неравной борьбы. Если покрепче сжать зубы и не бояться обморока, то можно растопить печь заново. Но зачем? Какой смысл продлевать нынешнее существование? Безъязыкая, почти бесчувственная, не нужная даже деревенскому идиоту - можно ли подобную нелепость назвать жизнью? Она стояла на краю бездны, которая манила отсутствием боли и вины. Лучше погрузиться в беспамятство, чем лежать на мокрых простынях в ожидании неизвестно откуда чуда воскрешения. Снова жить? Любить? Страдать? И в конце концов всё-таки умереть? Да разве же это чудо? Вот если бы увидеть Макса или маму...
Однажды в полной тишине она вдруг явственно услышала шум реки, текущей с лёгкими всплесками вдоль каменных берегов. Стикс? Потрескавшиеся губы Ольги дёрнулись, означая улыбку: а почему бы и нет?
Страха или жалости к себе она не испытывала. Вес уходят. Бессмертия нет, люди это прекрасно знают, но не понимают. не потому, что дураки, а потому, что так замыслены изначально. Только когда становишься стар или болей, делается всё равно — быть или не быть. После лучших остаётся что-нибудь неоконченное — книга, дом, формула, после плохих - зло, а после нес не останется ничего, кроме городских туфель и платьев, которые она здесь так ни разу и не надела. Максимка соорудит из них огородное чучело и нарежет флажкн — отпугивать птиц. Не худший вариант — стать флажком,
Она легла на спину и перестала сопротивляться. Болезнь, казалось, только и ждала этой уступки. Сердце билось неясно, тело обмякло, словно из него выкачали воздух, и перестало беспокоить. Ольга наблюдала происходящее как бы со стороны, но крайне незаинтересованно. Лежишь, ну и лежи себе. Лежи тихо, все свершится само. За дальнейшее ты не в ответе. А если и осталась кому обязана, так и тут тревога напрасна — сроки взыскания долгов прошли. И всякие другие сроки тоже иссякли, потому на душе так легко, как не было давно, а может, никогда. Мера жизни вычерпана до дна.
Тут Ольга физически почувствовала, что память заканчивается. Так вот, оказывается, как наступает забвение! И вдруг обожгло последней мыслью, да такой страшной, что она вздрогнула и широко распахнула ресницы: все! Дальше лишь темнота! А! Стало быть, ничто не открывается. Напрасные надежды, наивные мечты. Ну и правильно. Даже великое знание никчемно на пороге небытия. Всю жизнь суетимся, ищем то, что, оказывается, нам совсем не нужно. Мы рождаемся и умираем с этой тайной. Раскрыть сё, значит, убить в человеке человеческое и сделать его равным либо Богу, либо Дьяволу. Всё имеет смысл только потому, что не имеет смысла.
Ольга вернулась к исходной точке своего потрясения и успокоилась, веки снова тяжело опустились на глаза, уставшие видеть мир. Она не знала, сколько времени оставалась без сознания — изъятое из сё бытия, оно не существовало. Вокруг происходило то, что обычно происходит, но в ней никак не отзывалось. Словно на машинке швеи сомкнулись два края полотнища — прошлое и будущее, поглотив зияющую прореху настоящего. Когда она очнулась, светило солнце, между рамами назойливо жужжала и билась о стекло большая
зеленая муха, наверняка прилетевшая прямиком из коровника Спиридоновны. За окном на деревьях колыхались молодые листья, доносились восторженно-сварливые крики беспокойных воробьев, купающихся в пыли за околицей. Жизнь. Странно: живой Ольга себя не чувствовала, и последним воспоминанием были зима, холод и крыса.Между тем хвостатая приятельница действительно давно сидела на постели, с интересом наблюдая за быстрыми движениями глазных яблок под закрытыми веками — женщина спала глубоко и пробуждаться, похоже, не собиралась. С каждым выдохом в холодном воздухе возле бледного лица с заострившимся носом образовывалось еле заметное облачко пара, свидетельствующее о том, что человеческая кровь ещё не остыла, но движется в замедленном темпе. Такой сон вполне способен перейти в небытие.
Убедившись в тщете своих ожиданий, крыса куснула неподвижную женщину за большой палец ноги, Ольга вернулась в действительность удивительно быстро, словно ждала сигнала, и, не разжимая кривого рта - благо для разговоров с крысой нормальная речь не требовалась, — воскликнула с негодованием:
— Больно же! Неблагодарная! Запамятовала, как я тебе молоком кормила!
Тёмный раскосый глаз серой великанши смотрел насмешливо. Жёсткие усы шевельнулись.
– Так го была моя старшая сестрица. Подохла намедни от старости. Теперь я за главную. Но тебя знаю и добро твоё помню. А укусила, чтобы привести в чувство, думала, накрылась, - сказала крыса. — Мы тоже, если надо, можем притворяться мертвыми, А ты зачем так сделала?
Ольга оглянулась вокруг, с усилием восстанавливая связь событий и вспоминая невесёлую явь, которая, оказывается, еще длилась. Пояснила:
– Это я не специально. Сознание потеряла.
– Эк тебя болезнь скрутила,
– Да, видишь, И так неожиданно,
– Чего ж ты хочешь? Это радость мы всегда ждём не дождемся, а плохое является без предупреждения. Бывают знаки, но люди разучились их читать - боятся, что им откроется завтрашний день, возможно худший, чем нынешний. А они ж привыкли к светлому будущему. Обещано!
– Предсказание не меняет судьбы. Я тоже не стремлюсь заглянуть в завтра.
– Если оно наступит. Может, сегодняшний день - твой последний, - не слишком деликатно заметила новая приятельница. — Похоже, писец тебе, Маруся.
Ольга возмутилась из малых сил:
– Не смей при мне ругаться матом! Терпеть не могу! Твоя сестра выражалась прилично, даже несколько наукообразно. Жаль ее, умная была тварь. А ты где набралась этой заразы?
– У богатых дачников возле запруды. Прошлый год наше семейство там квартировало. Летом жратвы навалом — городские не в пример деревенским расточительны, покупают больше, чем могут съесть, и выбрасывают много, а зимой, когда хозяева уехали в Москву и ничего после себя не оставили, нам крепко досталось. Пришлось вспомнить обычаи предков — благо молодёжь книжек навезла да побросала. Мне попалась одна модная писательница, лауреат. Молодая, симпатичная, и обложка у книги красивая, только клей поганый, синтетический, а уж слов матерных — как мусору. Вот и научилась. Иногда вставляю для впечатления. Теперь, надо понимать, все так треплются?
– К счастью, не все. Хотя не знаю: по улице идёшь — уши от похабщины вянут. Если за подобную литературу ещё и премии давать, скоро мы нормально говорить разучимся, тогда России, как ты выражаешься - писец, значит конец. Гибель культуры всегда предшествует гибели народа.
– Не бзди, старушка. Тебе какая печаль? Твои деньки сочтены. Последний женишок тебя кинул. Умотал на лыжах кататься.
– Что делать, — вздохнула Ольга, - что делать, если надёжные мужчины Ремарка перевелись как класс. В каждого его героя хотелось влюбиться...