Беспокойная юность (Повесть о жизни - 2)

– - Нет!
– - ответил я.-- Не пущу.

– - Если бы у меня был наган,-- сказал Соколовский и криво усмехнулся,-я бы припаял тебе сейчас хорошенькую блямбу, фраер! Ты бы у меня отправился к своей покойной праматери. Не пустишь?

– - Нет.

Соколовский придвинулся к окну.

– - Когда-нибудь, бог даст, встретимся. Запомни меня получше, фраер. Чтобы сразу меня узнать и успеть помолиться, пока я не выпущу из тебя твою хилую кровь.

– - Романин!-- позвал я, хотя знал, что Романина в аптеке нет.-- Пойдите сюда.

Соколовский с силой плюнул в стекло, отступил и исчез в темноте. Я погасил свет, достал из ящика с лигнином спрятанный там револьвер и долго сидел, дожидаясь нападения.

Соколовский больше не появлялся. Он исчез. Но на пятый или шестой день к поезду, стоявшему тогда на станции Радом, подошел добродушный крестьянский парень, подал дневальному ящик, зашитый в парусину, и тотчас ушел.

На ящике было написано: "Сестрам милосердия военно-полевого санитарного поезда No217".

Дневальный отнес ящик старшей сестре. Под парусиной лежала записка: "Всем сестрам -- по серьгам. На добрую память от поручика Соколовского".

Ящик вскрыли. В нем в черных футлярах, оклеенных внутри лиловым бархатом, лежали бриллиантовые серьги. Футляров было ровно столько, сколько на поезде было сестер.

Покровский приказал немедленно сдать серьги коменданту станции.

Через три дня мы прочли в маленькой брестской газете телеграмму о необыкновенно дерзком ограблении ювелирного магазина в городе Вильно.

В тот же день к Покровскому пришел комендант и спросил:

– - У вас работал санитаром человек, именовавший себя поручиком Соколовским?

– - Да, работал.

– - Где он сейчас?

– - Не знаю.

– - - Вам следовало бы этим поинтересоваться.

– - Почему?

– - Потому что это была крупная дичь.

– - Я не охотник,-- шутливо ответил Покровский.

– - Напрасно!-- загадочно промолвил комендант и ушел, так и не объяснив главному врачу, кто такой был Соколовский.

Сначала мы терялись в догадках, но скоро о Соколовском забыли.

Только два года спустя мне случайно удалось об этом узнать. Я работал тогда на Новороссийском заводе в Донецком бассейне, в дымной Юзовке.

В нашем цехе служил чертежником бывший эсер Гринько, бледный чахоточный человек, ходивший в мягкой шляпе и относившийся с нескрываемой иронией ко всему, что происходило вокруг.

Я снимал дешевый номер в гостинице "Великобритания". И вот в этом затхлом номере Гринько рассказал мне о том, как его судили в Екатеринославе за принадлежность к партии эсеров и приговорили к ссылке в Сибирь на пять лет.

По пути в Сибирь, в Харькове, ввели в арестантский вагон молодого человека в кандалах, в пенсне без оправы.

В вагоне было много мелких воров, так называемой "шпаны". Когда человек в кандалах вошел в вагон и сказал только одно слово "ну!", "шпана" тотчас притихла, освободила для него, несмотря на тесноту в вагоне, целое отделение и начала всячески перед ним лебезить.

Чертежник заметил, что и конвойные относились к молодому человеку в кандалах с некоторым почтением и делали ему поблажки.

Человек в кандалах пригласил чертежника к себе в отделение, сказав при этом, что он сам -- интеллигент, говорит на нескольких языках и весьма любит музыку.

Чертежник рассказал человеку в кандалах о своих злоключениях. Тот внимательно выслушал его, наклонился и сказал вполголоса:

– - Я вас освобожу.

– - Как!

– - Без шухера! Глупо переться в Сибирь по такому идиотскому делу, как ваше. В ссылке вы через два года загнетесь.

Человек в кандалах расспросил чертежника про все обстоятельства его дела. Чертежник рассказал, хотя, конечно, не верил в то, что этот уголовный может ему помочь. Все это походило на грубое фанфаронство.

Но где-то в Пензенской губернии на какой-то узловой станции в вагон пришел жандармский офицер с телеграфным предписанием, присланным из Екатеринослава вдогонку поезду, о том, что в связи с направлением дела /Гринько к доследованию упомянутый Гринько должен быть снят с поезда и отправлен в тюрьму города Наровчата, где и будет дожидаться дальнейших распоряжений.

Чертежника сняли с поезда, а молодой человек в кандалах только подмигнул ему напоследок и посоветовал быть "осторожнее на поворотах".

В Наровчате, в тамошней захолустной тюрьме, чертежник просидел недолго. Вскоре в тюрьму пришло определение екатеринославского суда о том, что дело Гринько было заочно пересмотрено и за недостатком улик Гринько был оправдан.

Начальник тюрьмы поздравил Гринько и отпустил его с миром. Гринько поехал к себе в Екатеринослав, но тут же на екатеринославском вокзале был арестован, и его судили за побег. Тогда только Гринько догадался, что вся сложнейшая история с освобождением и с фальшивыми судебными документами была подстроена молодым человеком в кандалах.

– - Это,-- сказал мне чертежник,-- знаменитый аферист, главарь могучей организации подделывателей и мошенников. Очевидно, в Курске он передал распоряжение обо мне через подкупленного конвойного одному из "своих". Все было сделано ловко и тонко, а я, дурак, принял все это мошенничество за чистую монету и потому попался во второй раз.

– - Скажите,-- спросил я,-- у этого молодого человека в кандалах не было каких-нибудь примет?

– - Был шрам на губе. Фамилия его была Соколовский. И он был хромой.

Тогда я рассказал чертежнику о загадочном санитаре Соколовском.

– - Это он!
– - сказал чертежник.-- Он просто скрывался у вас на поезде. Очень удобное для этого место.

– - Почему же он служил под своей настоящей фамилией?

– - Потому, что Соколовских тысячи. А кроме того, у людей такой отчаянной жизни иногда бывает желание поиграть с огнем и попытать судьбу.

На протяжении многих лет я убедился, что ни одна житейская встреча не проходит бесследно, даже встреча с таким человеком, как Соколовский.