Беспокойная юность (Повесть о жизни - 2)

Я никогда еще не видел Романина в такой ярости.

– - Заприте-ка своего зверя на замок,-- ответил я, стараясь быть спокойным.

Он криво улыбнулся, схватил меня за плечо, притянул к себе, но тотчас оттолкнул и вышел.

Было это в Слониме, в ларьке, где недавно торговали керосином. Пол был обит листами железа. На железе еще стояли керосиновые лужи.

Сесть было негде. Я прислонился к стене, выкурил папиросу и вышел вслед за Романиным.

Отряд уже отходил. Дождь стекал с брезентовых плащей. Низко пролетали растрепанные вороны, садились на коньки гнилых крыш и открывали клювы, чтобы каркнуть, но не каркали,-- должно быть, понимали, что это ни к чему. Не накаркаешь же сухую погоду.

В болотистых лесах

За Слонимом потянулись скучные болотистые леса. В них было много молодого осинника. Тонкие серые осинки стояли рядами, и на них такими же тонкими серыми струями падал дождь.

Только во второй половине дня небо расчистилось. Оно было зеленым, холодным. Резкий ветер гнал обрывки грязных туч.

Романин ехал впереди, я сзади. Я видел, как из леса вышел молодой крестьянин-белорус в постолах. Он снял шапку, схватил Романина за стремя, пошел рядом с лошадью и о чем-то начал униженно просить. Слезы блестели у него на глазах.

Романин остановился и подозвал меня.

– - Тут в лесу,-- сказал он, не глядя на меня,-- рожает беженка. Жена этого человека. Все ушли, он остался с ней. Роды вроде тяжелые.

– - Она вельми мучится, пан мой,-- певуче сказал крестьянин и вытер шапкой глаза. Романин помолчал.

– - Примите ребенка!
– - сказал он, все так же не глядя на меня, и поправил уздечку у лошади.-- Никто из нас этого не умеет. Так же, как и вы. Но все-таки в таком деле лучше интеллигентные руки.

В голосе его мне послышалась насмешка. Я почувствовал, как кровь отливает у меня от лица.

– - Хорошо,-- сказал я, сдерживаясь.
– Мы будем ждать в Барановичах,-Романин протянул мне мокрую руку.-- Дать вам санитара?

– - Не нужен мне никакой санитар.

Я взял сумку с медикаментами и самым простым хирургическим инструментом -- другого у нас не было -- и свернул по просеке в лес.

Крестьянин -- его звали Василь -- бежал рядом со мной, придерживаясь за стремя. Грязь из-под копыт летела ему в лицо. Он вытирал его насквозь промокшей шапкой. Лошадь шла крупной рысью.

Я старался не думать о том, что случится через несколько минут в этом лесу, не смотрел на беженца и молчал. Мне было страшно. Никогда в жизни я даже близко не был около рожающей женщины.

Внезапно я услышал глухой воющий крик и придержал коня. Человек кричал где-то рядом.

– - Скорее, пане!
– - сказал с отчаянием Василь.

Я хлестнул коня. Он рванулся сквозь орешник. Василь выпустил стремя и отстал.

Конь вынес меня на маленькую поляну. На ней потухал костер. У костра сидел мальчик лет десяти в черном картузе, нахлобученном на уши. Он качался, обхватив руками колени, и монотонно и тихо говорил: "Ой, Зосю! Ой, Зосю! Ой, Зосю!"

Поляну затянуло дымом от потухающего костра. Дым застрял в низких ветках орешника, и потому плохо было видно вокруг.

Я соскочил с коня. По другую сторону костра стояла фурманка. На ней сидела, вцепившись руками в края фурманки, женщина. Я увидел только ее черное искаженное лицо с огромными белыми глазами. Она выла, широко открыв рот, почти раздирая себе губы, то наклоняясь, то изгибаясь назад, выла непрерывно, хрипло, по-звериному.

Косматая собака забилась под фурманку и лязгала зубами.

У меня заледенело сердце. Холод поднялся к голове, и страх сразу прошел.

– - Костер!
– - крикнул я мальчику.-- Разом!

Мальчик вскочил, споткнулся, упал и бросился в лес за хворостом. Прибежал Василь.

Я совершенно не знал, что делать. Я только смутно догадывался об этом.

Прежде всего я сбросил шинель и вымыл руки. Василь лил мне воду из кружки. Руки у него тряслись, и он все время лил мимо.

Мальчик притащил хворост и разжег костер. Начинало смеркаться.

– - Убери мальчика,-- сказал я Василю.-- Не надо ему видеть все это.

– - То ее брат,-- торопливо ответил Василь.-- Тут копанка в лесу, хай принесет воды.

– - Да, воды, воды!
– - судорожно повторял я.-- И чистый рушник. Или тряпки.

– - У Зои есть две чистые рубахи,-- услужливо забормотал Василь.-- Ты, Миколайчик, беги за водой, а я достану. Я достану.

Дальше была у меня какая-то внезапная минута колебания как раз в то время, когда я стягивал через голову гимнастерку. Вдруг стало темно, и я остановился. Мне захотелось успокоиться и собрать свои мысли. Какие мысли? О чем? Не было у меня никаких мыслей,-- было одно отчаяние.

Я, наконец, решился, снял гимнастерку, засучил рукава рубахи, достал из кармана электрический фонарик и протянул Василю.

– - Свети!

Я подошел к фурманке. Должно быть, я оглох от волнения. Я больше не слышал крика женщины и старался не смотреть на нее.

Я увидел что-то розовое, жалкое, быстро и осторожно продвинул руки, захватил его и сильно потянул к себе. Я не знал, так ли надо делать или нет. Я делал все, как сквозь сон. Ни тогда, ни сейчас я не могу припомнить, вышел ли ребенок сразу. Я только помню ощущение маленьких плеч. Должно быть, это были плечи. Я прижимал к ним ладони и снова осторожно и сильно потянул их к себе.

– - Пане!
– - крикнул Василь и схватил меня.-- Пане! Я стоял и шатался. На вытянутых руках лежало что-то очень теплое и мокрое. И вдруг это непонятное существо чихнуло.

Все, что надо было сделать после этого, я делал спокойнее, хотя у меня начала трястись голова. Мы с Василем обмыли ребенка, потом крепко закутали его в рушники и тряпье.

Я держал запеленатого ребенка на руках и боялся его уронить.

Василь вцепился зубами в рукав своей свитки, затряс головой и заплакал.

Я прикрикнул на него, подошел к женщине и осторожно положил ребенка рядом с ней. Она глубоко и легко улыбнулась, глядя на него, и едва-едва потрогала его худой темной рукой. Это был ее первый ребенок.

– - Квиточек мой милый,-- сказала она едва слышно.-- Свет мой, сынку несчастный.

Слезы текли из ее открытых глаз. Неожиданно женщина схватила мою руку и прижалась к ней сухими горячими губами. Я не отнимал руки, чтобы не тревожить ее. Рука у меня стала мокрой от ее слез.

Ребенок заворочался и слабо запищал, как котенок. Тогда я отнял руку, женщина взяла ребенка и застенчиво вынула грудь.