Бессмертные

Не сговариваясь, они одновременно повернули назад и побрели по направлению к дому Лофорда.

— Нужно создать впечатление, будто между вами вообще ничего не было, — произнес Бобби.

— Я не собираюсь писать мемуары.

— Я не об этом. Если у вас есть какие-либо письма или подарки, — что-нибудь в этом роде… Сдайте их на хранение в банк, если не хотите выбрасывать.

— Да у меня почти ничего нет. Джек никогда не писал писем.

Бобби кивнул.

Они были уже почти у дома Лофорда. Интересно, что о них думают гости и хозяин дома, промелькнуло у нее в голове, но вообще-то ей было все равно.

— Я любила мечтать о том, что когда-нибудь мы с Джеком будем вместе, и это помогало мне жить.

— Да, сейчас вам тяжело. Я понимаю.

— Вряд ли вы можете это понять. — Они дошли почти до двери, и лившийся из окон яркий свет ослепил их после прогулки в темноте. Мэрилин заплакала. Это были не истеричные рыдания — слезы медленно и тихо катились по ее щекам. — Я не могу идти в дом, — сказала она. — Нельзя появляться в таком платье. Не говоря уже о лице и прическе.

— Вы на машине?

Конечно, она приехала на своей машине, но она покачала головой и, взяв руку Бобби, сильно стиснула в своей ладони.

— Отвезите меня домой, — попросила Мэрилин. — Пожалуйста. Я сейчас не хочу оставаться одна. Когда я доберусь до дому, все будет в порядке.

Она заметила в его лице нерешительность, — а может, это было что-то другое. Она точно не знала.

— Ну, — заговорил он. — Даже не знаю…

— Я ведь хорошо себя вела, правда? — отчаянно взмолилась она. — Не кричала, не визжала, не устраивала сцен?

Бобби кивнул, глядя на нее ястребиным взором из темных глазниц, — он стоял спиной к свету. “У него лицо интереснее, чем у Джека, — подумала она, — более скрытное, жесткое и в то же время какое-то беззащитное, все черты более резкие”.

— Что ж, поехали. Не забудьте свои вещи, — ответил он.

Мэрилин взяла сумочку, туфли и, как была босиком, последовала за Бобби. Они обогнули дом и вышли к аллее, где стояла черная машина. В ней сидел какой-то человек — должно быть, агент службы безопасности. Она ждала в тени в накинутом на плечи пиджаке Бобби, а он о чем-то шептался с водителем. Тот вылез из машины и отдал Бобби ключи. Брюки Бобби ниже колен были насквозь мокрые, в туфлях хлюпала вода, и, когда он шел, на асфальте оставались маленькие лужицы. Бобби дождался, пока агент скрылся за углом дома, затем махнул ей рукой.

— Вам придется показывать мне дорогу, — сказал он, открывая перед Мэрилин дверцу. Она скользнула на переднее сиденье, он сел за руль.

В машине она почувствовала, что замерзла, и начала дрожать — но не только от холода; казалось, она только сейчас поняла, что произошло. Она никак не могла сдержать сотрясавшую все ее тело дрожь. Зубы громко стучали, словно ее только что вытащили из ледяной воды.

— Боже мой, — произнес Бобби. — Вы совсем окоченели.

Он завел мотор и включил обогреватель, но она продолжала дрожать. Он обнял ее и крепко сжал в своих объятиях. Мэрилин увидела в зеркале свое лицо — огромные глаза, рот приоткрыт, маленькие ровные зубки белеют в темноте. Лямочки от платья соскользнули с плеч, и, кроме бюстгальтера, под накинутым на плечи пиджаком Бобби на ней больше ничего не было.

— О Боже, — стонала она. — Обними, обними меня покрепче.

— Да, да, все будет хорошо, — хрипло пробормотал он, пытаясь успокоить ее. — Все будет хорошо…

“Хорошо, хорошо, хорошо…” Снова и снова доносились до нее слова Бобби, но теперь уже его голос звучал приглушенно, так как она крепко прижималась губами к его губам. Обхватив руками голову Бобби, она притянула его к себе, прильнув к нему всем телом.

— Обними меня, обними , — шептала она не переставая.

Мэрилин не знала, сколько времени они сидели так, обнявшись. Она еще дрожала, но теперь уже не от холода; по телу струился пот.

— Не отпускай меня, — просила она. — Обними, вот так.

В машине было темно — свет падал лишь от уличного фонаря, стоявшего на расстоянии в сотню футов. Она ощущала близость его тела. Бобби был такой же, как Джек, и все-таки совсем другой — более поджарый и мускулистый. На переднем сиденье места было не много, но ей все же удалось вытянуться во всю длину, а он устроился между ее ног. Платье задралось до пояса — теперь ее вечерний туалет был окончательно испорчен. Одной ногой она упиралась в щиток управления, другая нога была прижата к спинке сиденья, голова неудобно покоилась на каком-то толстом блокноте в виниловой обложке. Острый угол блокнота врезался ей в шею, но она не обращала на это внимания, потому что рядом было лицо Бобби, его дыхание смешивалось с ее собственным, и она чувствовала тяжесть его тела. Она слизывала языком морскую соль с его губ и щек, вдыхая терпкий запах его лосьона (не такого, как у Джека).

Бобби дышал тяжело и глубоко, как спортсмен, который только что выиграл забег. Волосы у него были такие же жесткие, как у Джека, только длиннее. Затем, испустив тихий глубокий вздох покорности и смирения, она отняла руки от его головы и, опустив их в темноте, расстегнула молнию на его брюках. Она лежала с закрытыми глазами и пыталась представить в своем воображении Джека…

Только когда все было кончено и они, изможденные и потные от напряжения любовных утех и от тепла включенного обогревателя, в тесном сплетении лежали в объятиях друг друга, не в состоянии пошевелиться, потому что ноги Бобби застряли под рулем машины, — только тогда она осознала, что все произошло не так, как она предполагала.

Она все время пыталась представить, что лежит в объятиях Джека, но его образ растворялся в страстных ласках Бобби, и в остром наслаждении экстаза ее губы произносили имя Бобби, а не Джека. Мэрилин вдруг стало ясно, что не важно, как такое могло случиться и почему , не важно, хорошо это или плохо, — чему суждено быть, того не миновать…

Как это ни странно, на душе у нее было легко.

Он проснулся рано утром и с удивлением оглядел маленькую, почти без мебели спальню.

— Который час , любимый? — спросила она.

— Полседьмого.

— Так рано?

— Да нет, пожалуй, поздно. Агенты службы безопасности, должно быть, с ума сходят, не зная, где меня искать.

— Ну и черт с ними, если они такие же, как тот, которого я отхлестала по щекам.

— Когда приходит твоя экономка?

— У нас еще есть время. Иди сюда, поцелуй меня, а потом я сварю тебе кофе. Ты не поверишь, но я готовлю довольно приличный кофе.

Она взяла его за руку и улыбнулась. Она увидела в зеркале свое лицо с самодовольной кошачьей улыбкой — так улыбается женщина, которой удалось обольстить чужого мужа. “Теперь Бобби придется выкручиваться, — думала она про себя, — и не только перед агентами службы безопасности”. Гости Лофорда наверняка догадались, в чем дело, и, разумеется, Этель захочет услышать объяснения мужа (рассказывали, что Бобби считает дли себя священным долгом каждый вечер звонить жене во время своих поездок), да и Джек, наверное, захочет знать, что произошло… Да что тут говорить, ей и самой придется давать объяснения, по крайней мере доктору Гринсону, — вряд ли он сочтет ее поведение разумным. “Ну и пусть, — думала она, — черт с ними со всеми. Я снова радуюсь жизни”.

— Кофе? Охотно верю, — сказал он. — У тебя все получается хорошо, не только кофе.

Бобби снова вытянулся на кровати. Строением тела он напоминал юного спортсмена — гибкая, стройная фигура, ни одной лишней складочки. Глядя на его тело, она почему-то почувствовала себя старой, словно только что соблазнила шестнадцатилетнего футболиста, который доставил ей покупки из магазина. Такое сравнение рассмешило ее.

— Почему ты смеешься?

— Сама не знаю. Вчера мне казалось, что жизнь моя кончена, а сейчас мне хочется жить вечно. Забавно, правда?