Бестиариум. Дизельные мифы (сборник)

Вино оказалось приятным и легким. Полутона муската и сладость чернослива. Не удержавшись, Астор еще пару раз глотнул, прежде чем передать бутыль Уго.

– Ха! Вот это правильно! – одобрительно воскликнул парень. – Надо радоваться, надо жить, пока можешь.

Выпив, он ткнул бутыль в руки Астора.

– Давай еще!

– Нет. Пока хватит. Сделаем дело, можно будет…

– Не будет, – покачал головой Уго.

– Уверен?

– Ага. Не вернемся.

Астор повернулся к нему и пристально посмотрел в глаза:

– А теперь рассказывай подробно.

К подножию Корковаду они подошли, когда вечер вот-вот должен был захватить город и горы, небо и волны. Солнце цеплялось за вершины далеких скал. Предчувствие грядущего было с привкусом крови.

Перед входом на железнодорожную станцию бродили четверо «опаленных», верных слуг Апхум-Зхаха. Когда-то они были людьми, но отказались от всего человеческого ради служения Древнему. Что им обещано и на что они надеялись, Астор не знал. Обнаженные, безволосые тела «опаленных» покрывал неровный сероватый узор – то ли иней, то ли пепел. Белесые, как будто обваренные кипятком глаза слепо обозревали окружающее пространство, но при этом замечали намного больше и видели намного дальше, чем глаза обычного человека. «Опаленные» охраняли единственный путь к вершине. В принципе, этого было и не нужно – ни один человек в здравом уме не стал бы лезть к храму Апхум-Зхаха. Не жаловал Древний человеческую расу, хоть и расположил святилище над человеческим городом. Только его слуги могли находиться вблизи столба Холодного Пламени. Пусть даже сам Апхум-Зхах обретался не в этом мире.

Уго и Молчун вышли, не скрываясь. И просительно сняли шляпы, подходя к тварям. Сейчас два брата более всего были похожи на затюканных крестьян из глубинки – длинные волосы, опаленная солнцем кожа, сгорбленные плечи. Судя по всему, «опаленные» решили так же. И сильно удивились, когда в руках у людей появились длинные ножи.

Но удивлялись они недолго.

Молчун аккуратно плюнул на голову одного из «опаленных» и пару раз пнул под ребра другого. Затем аккуратно вытер лезвие об одежду убитых.

На задумчивый взгляд Астора Уго пояснил:

– Есть за что. Не этих лично, а вообще.

Музыкант пожал плечами. У каждого свои счеты.

Молчун уверенно направился к небольшому поезду. И, чуть повозившись с замками, скрылся в кабине машиниста.

– Пойдем, Астор, – крикнул Уго. – Надо поторопиться.

Музыкант задержался около бронзовой таблички с цифрами 1884. Разве думали швейцарские инженеры, построившие уникальную дорогу с зубчатым сцеплением, что по ней когда-то будут подниматься только твари Древних, а людям дорога к вершине Корковаду будет заказана? И что вместо фигуры Христа Искупителя в низкие облака будет уходить колонна Холодного Пламени.

Поезд, поскрипывая, медленно двинулся вверх – крутой подъем да четыре километра впереди обещали, по крайней мере, минут двадцать обзорной экскурсии. Астор жадно всматривался в пейзаж, пока еще озаряемый умирающим солнцем.

Красивый город. Даже сейчас.

А ведь Астор успел его увидеть до пришествия Древних.

Темнел сырой и мрачный анклав тритонов. Ярко выделялись верхние районы, где проживали обеспеченные жители. Между ними яркими заплатками расстилались крыши жилищ простых людей. Именно по ним и придется удар, если у братьев всё получится, если те, кто разработал операцию, не ошиблись в предположениях.

Что будет, если пьянице дать понюхать вина? Особенно, если пьяница – гурман, способный различать оттенки и купаж, год и даже настроение винодела. Смешайте по капле тысячи вин, соберите в один сосуд – и чтобы было там на один глоток. Отдайте алкоголику, пусть выпьет, а потом покажите, что совсем рядом, в двух шагах целый винный погреб. Пей, хоть залейся.

Сможет пьяница удержаться? Даже если разумом понимает, что нельзя, что вне установленных правил.

Вот скоро Астор и увидит.

Поезд дернулся и остановился. Музыкант и не заметил, что они уже поднялись почти на вершину. Осталось преодолеть двести двадцать три ступеньки – и перед паломниками останутся только ворота храма. Испытание не для каждого. Особенно для тритонов – им и так тяжеловато вдалеке от водоемов.

Пока поднимались, Астор в вечерних сумерках рассматривал окрестности. Вон пляж Ипанема, где он еще утром оставлял следы на влажном песке. Чуть дальше пляж Копакабана, где он купался подростком. В полумраке на фоне слабо светящихся волн выделялся темный профиль горы Сахарная голова. А рядом с ней в ярких огнях по набережной раскинулось озеро Родригу де Фрейташ.

Когда-то он влюбился в этот город.

Сейчас он готов его оплакать.

Ступеньки. Одна за другой – по секунде на каждую. Удивительное чувство – шагами отмерять последние минуты жизни. После того что рассказал ему Уго, Астор нисколько не сомневался, чем всё закончится. Они всего лишь будут первыми, прежде чем Апхум-Зхах спустится с горы в засыпающий город. Музыкант искоса глянул на спутников, мерно вышагивающих рядом – неприкаянных, озлобленных. У таких всё получится – теперь он был уверен.

Две сотни секунд спустя трое мужчин стояли перед тяжелыми каменными дверями храма. Иссиня-черный обсидиан отражал изломанной поверхностью свет ламп. На вершине никого не было. Даже ветер избегал этого места. В столбе Холодного Пламени не ощущалось жизни – Древний был далеко.

Массивные ручки створок искрились тускло светящимся серебром – по нему изредка пробегали юркие огненные искорки-змейки. Пришла пора и Астору стать полезным. Точнее, теперь нужна его рука.

– Ты уверен, что меня не испепелит? – хрипло поинтересовался Астор.

– Да. Тот глубоководный, с которым я пообщался, сказал, что открыть дверь могут только создания Древних. А твоя рука…

– О да, моя рука… Если не сработает, что делать будем?

– Сработает!

– Уго, а если глубоководный соврал?

Парень зло ухмыльнулся, в полутьме его улыбка сверкнула, как далекая зарница:

– Не соврал. Азотная кислота да по маленькой капельке в течение многих часов… Это очень и очень больно, Астор…

– Если больно, тогда проверим. Только как бы это не оказалось покруче кислоты.

Музыкант помедлил мгновение, а затем резко ухватился за ручку и потянул створку на себя. С протяжным вздохом двери распахнулись. Причем обе створки вырвались из неподвижности одновременно, хотя по логике должна прийти в движение только одна. Астор давно уже не удивлялся странностям во всем, что касалось Древних. Иногда казалось, что им нравится издеваться над причинностью, ставить с ног на голову физические законы.

Промозглая тьма храма выплеснулась наружу.

Астор даже чуть отшатнулся – казалось, что воздух за дверьми тягучий, как кисель, и холодный, как иней в раннем декабре. Но всё равно шагнул внутрь раньше братьев. Чего ему-то бояться?