Без дна. Том 1

Игорь Олегович не спускает глаз с жутковатой головы, и в этот же момент из-за его спины раздаётся ломающийся, как у подростка, голос: «Дяденька, это случайно не вы обронили?» Игорь Олегович живо оборачивается: метрах в пяти от него какой-то паренёк… Нет, на чёрта ни капельки не похож. Пацан как пацан. Не страшный. Протягивает Игорю Олеговичу какой-то свёрток. Игорь Олегович такому обороту даже обрадовался. Чего бы этот паренёк с его свёртком ему сейчас ни сулил – всё лучше чёрта. «Нет-нет! С чего ты взял? Это не моё!» – «А вы посмотрите. Может, всё-таки ваше?» – настырный паренёк приближается к Игорю Олеговичу, протягивая всё тот же злополучный предмет. «Да нет же! Я уже сказал. При мне не было никакого свёртка!»

Только успел отречься, из-за деревьев начинают выползать, как тараканы из щелей… нет, не черти, обыкновенная гопота-мелюзга. Действуют по всем правилам боевой операции: окружают, берут Игоря Олеговича в плотное кольцо. Среди них и тот, кто напугал его своим чертовским подобием: в вязаной шапочке с парой длинных отростков. Что-то типа шутовского колпака, только без бубенчиков. Вот вам и рога! Догадался Игорь Олегович, во что он попал: нет, не в прошлую Россию с её причудливыми типами, забубёнными, скажем, головушками, подвыпившими мастеровыми или купчиками, а в Россию нынешнюю, с её беспризорной, без бога и без царя в голове, бестолковой, промышляющей кто во что горазд недорослью.

«Что вам от меня надо?!» – «Часы, дедушка, сымай», – это тот, с кого началось приставанье со свёртком, по-видимому их вожак. «Они у меня старенькие. “Ракета”». – «Неважно. Сойдёт и “Ракета”. И кошелёк». В кошельке у Игоря Олеговича, что и в кармане – то есть вошь на аркане, поэтому даже спорить с вымогателями не стал. «А больше-то вам и поживиться у меня нечем, – он даже как будто пожалел лихих малолеток-разбойничков. – Что, видимо, совсем плохо приходится, если на такую гадость решились?» – «Да пошёл ты…» – как-то совсем без огонька отбрехнулся вожак. «А можно?» – Игорь Олегович в меру сил пытается сохранять хладнокровие. Разбойнички-малолетки молча расступились, а обездоленный Игорь Олегович возобновил своё передвиженье в сторону дома. Такова цена ночной прогулки с другом. В следующий раз, может, будет умней. А впрочем, едва ли: умней он уже никогда не станет, таким же дурнем и умрёт.

2

Краснохолмский губернатор Николай Юрьевич Поваров покидал один из многочисленных подъездов Белого дома крайне раздосадованным. Он очень долго и тщательно готовился к этой встрече. Помощники, секретари, замы, консультанты, эксперты подготовили ему подробную записку, суть которой сводилась к призыву: «Люди добрые! Последнее доживаем! Караул! Спасите!» И всё – упс! – коту под хвост. «Нет на вас лишних денег. Кризис. Казна пуста. Изыскивайте сами. Вы же человек далеко не бедный – поскребите по сусекам. А мы, к сожаленью…» И прочее и прочее.

«Это всё оттого, что я не их масти, – подумал он, усаживаясь в дожидающийся его у подъезда “бьюик”. – Выбирался б я, допустим, от “Россия, вперёд!”, смотришь, и разговаривали бы тогда совсем по-другому. А так, в их даже интересах, чтобы Краснохолмская область пошла ко дну. Наука другим». Такого рода пасынком в глазах федеральной власти Николай Юрьевич ощущал себя уже при бывшем правителе Ельцине, а с недавним воцарением этого белобрысого питерского выскочки с пронизывающим холодным взглядом (глянет на тебя – аж мурашки по коже) ничего не изменилось. Наоборот, Николай Юрьевич, кажется, стал им казаться ещё большим изгоем. Да, он избирался на пост губернатора – не в силу каких-то убеждений (не было у Николая Юрьевича никогда каких-то особых убеждений, хотя и состоял прежде в КПСС и даже исполнял обязанности партийного функционера среднего звена), а так уж обстоятельства сложились – от неугодной, хотя и терпимой властью ЛДПР.

«Теперь в гостиницу, Вася. Оттуда сразу на вокзал», – распорядился Николай Юрьевич, уже оказавшись в машине. Ему необходимо было быть в Краснохолмске уже ранним утром: на десять ноль-ноль была намечена последняя в 2000 году сессия, на которой ему предстояло выступить с предновогодней речью. Жена, в силу состояния её здоровья, не переносила длительные автомобильные поездки, поэтому возвращаться должны были скорым Москва – Челябинск. Отправление – двадцать два двенадцать, а с Марией Павловной обычная женская история: ещё не успела собраться. «Не волнуйся, у нас ещё достаточно времени».

Мария Павловна – коренная москвичка. Николай Юрьевич высмотрел её ещё студентом Московского института железнодорожного транспорта. Но хотя и москвичка, её как будто перенесло на машине времени из какой-нибудь тургеневской усадьбы прямо в конец железобетонного двадцатого столетия. К тому же, как оказалось, Коля Поваров был ещё и первым мужчиной в её жизни. А ведь ко времени их первой брачной ночи ей стукнуло солидных двадцать четыре! Как после этого плохо относиться к жене? Это же в наше время настоящий уникум! Уже по дороге на Ярославский вокзал услышал от неё: «Знаешь… Я этим утром разговаривала с Бенедиктом Бенедиктовичем, он позвонил…» – «Да… И что?» – «Поинтересовался, как у нас дела. Я ответила, что всё в порядке. Очень жалеет, что слишком поздно узнал, что ты в Москве. Попросил передать, чтобы ты с ним при удобном случае как-то связался». – «Свяжусь».

Этот Бенедикт Бенедиктович… Где-то с полгода назад Николай Юрьевич встретился с ним во время одной из такого же рода блиц-поездок в Москву. Встретился по инициативе именно Марии Павловны (она, так уж получилось, познакомилась с ним раньше), и он предложил краснохолмскому губернатору проект, прямо скажем, весьма неординарный, вызвавший у него поначалу серьёзные сомненья. Сомненья оставались, но Рубикон уже был перейдён, дело двигалось к завершению. Отступать было поздно.

«Ты не сердишься на меня?» – осторожно поинтересовалась Мария Павловна. «В смысле?» – «Что я ему так сказала. Насчёт порядка. Ты же действительно, помнится, мне говорил, что дом к февралю будет полностью готов». – «Да нет, всё нормально. Я знаю, там сейчас идут последние отделочные работы. Однако мой тебе совет. Как бы ты к этому Бенедикту ни относилась, но… ты человек не деловой, держись подальше от него. Если у него какие-то вопросы – пускай в следующий раз дождётся меня, обратится напрямую ко мне».

Николаю Юрьевичу в принципе не нравилось, когда что-то делалось за его спиной, а потом ему приходилось отдуваться за последствия. А этот Бенедикт Бенедиктович… Да ещё с какой-то зловещей фамилией Вельзевулский… Личность скользкая, так пока и недовыясненная Николаем Юрьевичем. Он уже и свою службу безопасности поставил на уши, чтобы те – кровь из носу – раздобыли об этом Вельзевулском подробную информацию: порядочно времени прошло с их первой встречи, но воз почти и ныне там. Осторожный человек. Почти никаких следов после себя не оставляет. Речь же сейчас шла о доме на территории пришедшей в полный упадок и запустенье усадьбы, принадлежавшей ещё до той, далёкой революции очень известной в Краснохолмске дворянской фамилии Танеевых и пользовавшейся до сих пор в народе широкой известностью под именем «Танеевой дачи». Именно вокруг неё и затевался весь этот шурум-бурум, слегка смущающий Николая Юрьевича своей экстравагантностью и пока неясными последствиями и для его личной карьеры, и для всей Краснохолмщины, хозяином которой он сейчас считался.

Как ни старался водитель, ещё чуть-чуть, каких-то, может, минуты три – и скорый ушёл бы без них. Но, слава богу, успели. Итак, одиннадцатый час. Около восьми утра будут в Краснохолмске. Только тронулся поезд, уставший за день Николай Юрьевич стал готовиться ко сну. «Ложись, ложись, – разрешила Мария Павловна. – Я ещё немного почитаю». Мария Павловна – большая любительница почитать, особенно на сон грядущий, чего не скажешь о Николае Юрьевиче. Зато у него крепкая нервная система, он обычно засыпает почти мгновенно, стоит только положить голову на подушку. Сегодняшняя ночь не стала исключением.

Предки Николая Юрьевича Поварова представляли когда-то могущественный клан, им принадлежало почти сорок процентов мукомольной индустрии в Вятской губернии. После случившегося в 1917 году государственного переворота большинство Поваровых быстренько смекнуло, что к чему, и переметнулось за границу. Прямой же предок Николая Юрьевича по каким-то своим соображениям остался в новом государственном образовании, но, спокойствия ради, переехал из Вятки в Краснохолмск, где Поваровых совсем не знали, и продолжил существование в роли скромного совслужащего. Настолько скромного, что сумел пережить все разразившиеся во времена распоясавшегося ГПУ кровавые чистки. Отец же Николая Юрьевича был очень популярным в Краснохолмске стоматологом-протезистом. Чтобы стать его клиентом, желающие занимали очередь перед дверями клиники за пять-шесть часов до открытия. А ещё, пользуясь своими знакомствами в среде власть имущих, он приобрёл патент и стал на совершенно легальных основаниях заниматься весьма доходной, по советским, разумеется, понятиям, частной практикой.