Без дна. Том 2

«Всё живое, что населяет этот мир, рождено для радости, и всё живое действительно радуется, и только человек глубоко несчастен. Это, увы, пожалуй, аксиома. Глубоко несчастен был когда-то и Чехов, как глубоко несчастны и все персонажи его пьес. Отчего это? Не только с Чеховым и его персонажами. Со многими. Не персонажами, а реальными людьми. По той одной причине, что этот несчастный является рабом условностей, бесконечных запретов. Потому что он делает не то, о чём думает. Думает не о том, что чувствует. Чувствует не то, чего он по-настоящему хочет. “Передайте мне соус… пожалуйста”, – говорит девушка сидящему рядом с ней за столом молодому человеку, а на самом деле ей хочется сказать: “Я тебя хочу”. “Дорогая, смотри, у тебя на лбу прыщичек выскочил”, – произносит, готовясь ко сну, муж своей перезрелой жене, а в действительности из него рвётся: “Ты для меня уже давно противная жаба”. Да, это мир уже позапрошлого, девятнадцатого века. Мир потаённых мыслей, страстей. Перевёртышей. Двусмысленностей. Недомолвок. Мы, люди, стоящие на пороге уже века двадцать первого, сбросили с себя все эти путы. Мы освободились! И телом и душою. Мы рождены не затем, чтобы постоянно, на каждом шагу, сдерживать и сдерживать себя, а в полной мере, ничем не ограничиваясь, срывать, и срывать, и срывать из-под наших ног пышно разросшиеся, пряно пахнущие, дурманящие нас запахом всех былых запретов на свете цветы подаренного нам самим фактом нашего рожденья удовольствия…» Ну и так далее. В таком приблизительно ключе.

Премьера «Спектакля-импровизации на тему “Трёх сестёр”» (примерно так значилось на афише) состоялась около года назад. Никаких лавров создателям и исполнителям она не принесла. Наверное, ничего в этом удивительного: Бостон – средоточие потомков самых упёртых пуритан. Не получил спектакль и какой-то серьёзной прессы. Единственным изданием, поместившим коротенький отзыв, оказалась «Amateur's art sheet», скромная, нерегулярно выходящая малым тиражом газетёнка. В этой гаденькой статейке от «Трёх сестёр», «творения из кожи вон лезущего (“leaning over backwards” – да, именно таким нелицеприятным эпитетом наградили Долгорукова), чтобы обратить на себя внимание, господина, называющего себя режиссёром», камушка на камушке не осталось. Сочинителем этой гнусности был пользующийся кое-каким авторитетом у местных театралов пожилой безобразный карлик, к тому же ещё и «голубой». Лет десять назад, когда Долгоруков с великим трудом выхлопотал какое-то скудное финансирование и только-только приступил к сколачиванию своей «amateur's company», он какое-то время «окучивал» Долгорукова. Не добившись взаимности, теперь мстил как умел. Словом, «а ларчик просто открывался».

И вдруг… такое! «Первая десятка самых выдающихся театральных режиссёров современности». Ничего себе! Мама не горюй. Конечно, то был тоже своего рода перебор. Пётр Алексеевич в этой части ни капельки не обольщается. И всё равно ему – что уж скрывать? – услышать подобное о себе было не просто приятно: воодушевляло. Как знать? Может, не всё в его никудышно сложившейся карьере так уж безнадёжно. Сейчас же перед ним – сугубо прагматическая задача. Он едет, чтобы взглянуть на то место, то сценическое пространство, в пределах которого ему предстоит работать. Его цель – Танеева дача. Также он собирается повидаться там с ещё одним его, Петра Алексеевича, творением – его сыном. За все те дни, что прошли с момента его приезда в Краснохолмск, ему не удавалось выкроить время для их новой встречи. То есть он чувствовал себя перед ним в долгу.

Где-то на полпути между городом и дачей раздались позывные селфона. Пётр Алексеевич как-то сразу догадался, что звонит его падчерица Марион. Так оно и оказалось на самом деле. Догадался же во многом из-за того, что падчерица звонила ему очень часто. Ни один день не обходился без того, чтобы у неё не возникало желания поделиться с отчимом какой-то проблемой. От крупной (очередная размолвка с её молодым человеком) до мелкой, бытовой. Вот и на этот раз пожаловалась, что во время проветривания в открытое окно вылетела их ручная ворона.

Марион идёт двадцать второй, она, как все нормальные девушки, мечтает о замужестве, о своей семье, но пока остаётся одна, потому что не может по-настоящему увлечься ни одним из молодых людей из её окружения. Разговор, как обычно, очень длинный, девочка ещё не научилась излагать свои мысли коротко. Ещё хорошо то, что, коль скоро звонки исходят от неё, оплачивать пользование телефонной связью придётся ей. Благо у неё есть собственный банковский счёт, который аккуратно, своевременно и в полном объёме пополняется её родным ушедшим из семьи отцом. Об этом, то есть о банковском счёте, гласил один из многочисленных пунктов бракоразводного соглашения.

Родной же отец Марион – американец с баварскими корнями. Благочестивый, подчёркнуто богопослушный адепт пресвитерианской церкви. Процветающий адвокат. Хозяин одной из бесчисленных консалтинговых компаний в Бостоне. Собственное наблюдение Петра Алексеевича, может быть ошибочное: наиболее успешные бизнесы в США это а) зубоврачебная практика, b) сексологи и c) оказание консалтинговых услуг. Такое ощущение, что в Америке разучились самостоятельно мыслить и обращаются за советом по любому пустяку. Истинная, а не на словах, как когда-то в СССР, страна Советов. У Марион есть старший брат, старше её на четыре года, почти ровесник сыну Петра Алексеевича. Но, в отличие от пока ещё чего-то ищущего Аркадия, его пасынок уже в самостоятельном плавании. Очень перспективный молодой человек, технарь, сфера приложения его знаний и рук – ЭВМ. Живёт и здравствует в штате Калифорния, Silicon Valley, рассчитывает на то, что заработает свой первый миллион уже в ближайшую пару лет. Мальчик не бросает слов на ветер. Если так говорит, значит, тому есть какие-то основания. То есть вполне возможно миллионер из него и получится. Хотя и не через два года.

Конец ознакомительного фрагмента.