Без гнева и пристрастия

– Но голую свою педерастическую жопу все равно не прикроет, – оправдываясь за убедительную формулировку, подаренную непримиримому конкуренту, пробурчал генерал. – Кроме этого пресловутого одеяла, у него ничего нет.

– У него есть деньги, – тоскливо вздохнул Иван. – А у нас их нет.

Глава 10

В каминном зале тоже смотрели Маркова. В итоговых новостях. Двое смотрели. И не поймешь, кто из них хозяин. В отглаженных костюмах, в белоснежных сорочках, в сверкающих башмаках и при галстуках, они сидели в сафьяновых креслах и, отвернувшись от огня, снисходительно поглядывали на экран телевизора. Когда Марков удачно отстрелялся с лоскутным одеялом, старший (по возрасту) выключил телевизор и повернулся к камину. Гладкий, ухоженный, со значительным, несколько грустноватым лицом, он хорошо выглядел, но не так хорошо, чтобы не выдать свои шестьдесят.

Второму было вокруг сорока. Худ, жилист, спортивен. Он тоже глянул на огонь и спросил, чтобы начать разговор:

– А зачем вы летом камин разжигаете, Юрий Егорович?

Юрий Егорович объяснил снисходительно:

– Камин разжигают не для тепла, дорогой Иван Вадимович. Камин – это огонь в доме, живой огонь, который позволяет почувствовать вечность. Я люблю смотреть на огонь.

– Ну если так, – протянул спортсмен Иван. – Да, все наши дела в сравнении с вечностью – суета сует.

– Истинно так, – важно согласился Юрий Егорович и добавил: – А он вывернулся. Молодец.

– На этом этапе, – уточнил Иван Вадимович.

– И с одеялом хорошо придумал. Молодец, молодец!

– Вместо знамени – лоскутное одеяло, – догадался Иван Вадимович и сам до невозможности обрадовался своей догадке. – А что! Знамя из лоскутов! Чем не символ сегодняшней России?

– Только вот под такое знамя много народу не соберешь.

– А Марков уверен в обратном.

– Я же и говорю – молодец. – Юрий Егорович снял с подставки бронзовую кочергу и, потянувшись, пошевелил в камине остатки березовых полешек. Огонь занялся по новой. – Как вам известно, Иван Вадимович, я стараюсь не есть на ночь. Но вы молодой, здоровый, проголодались небось? Давайте поужинаем. Вы поедите, выпьете, а я рядом посижу.

– Не такой уж молодой и здоровый, чтобы в полночь трескать водку. Десятку бы скинуть, вот тогда… Лихие мои годы, где вы? Большое вам спасибо, но мне пора.

Иван Вадимович поднялся с кресла. Встал и Юрий Егорович. Посмотрели друг другу в глаза, одновременно улыбнулись.

– Марков – молодец, – снова отметил Юрий Егорович.

– Молодец, – эхом откликнулся Иван Вадимович. – Мы ничего не меняем. Я вас правильно понял?

– Мы не кадриль пляшем, где кавалеры меняют дам. Продолжим наши танцы в ритме вальса, так сказать.

– Вы – поэт, Юрий Егорович.

– Я деловой человек. А вы – тем более. А деловой человек, боящийся риска, – не деловой человек.

Глава 11

Двое под руки вытащили из «лендровера» вялое, выскальзывающее из рук тело. Оно задницей тукнулось о твердую землю грунтовой дороги. Подошли еще двое, ухватили за ноги, и вчетвером потащили тело к стоявшему неподалеку «жигуленку». Донесли, положили на землю рядом с открытой водительской дверцей.

– Тяжелый, зараза, – сказал один. – Колобок, может, кинем на заднее сиденье – и дело с концом?

– Делай как велено, – жестко отрезал подошедший Колобок, видимо, старший. Осадил молодца, потом милостиво объяснил: – Мало ли что бывает. В любом случае он должен сидеть за рулем. И быстрее, быстрее, ребятки.

– Спешить-то некуда в такой глухомани, – ворчливо заметил говорливый, подключаясь к запихиванию тела за руль. Двое под колени, двое – под мышки. Тело вдруг ожило и издало горловой звук. Не застонало, не пискнуло – издало звук.

– Положите его, – приказал Колобок, вытащил из-за пояса короткую резиновую дубинку и жестко ударил по темечку лежащего на земле человека. Опять запихивали тело.

– Боком не пройдет! Сначала ноги заноси!

– Ты тулово к коленям гни. Он податливый.

– Все, влез!

Тело сидело и руками держалось за руль. Любуясь сделанным, говорливый отметил:

– А красивый мужик.

– Был, – добавил Колобок и приказал: – Поехали.

Вчетвером осторожно покатили «жигуленок» в темноту из света фар «лендровера». Колобок на ходу крикнул водителю заморского средства передвижения:

– Стань так, чтобы край осветить!

«Лендровер» подергался, элегантно урча, и осветил край обрыва. На освещенном краю «жигуленок» и остановили. Все пятеро бессмысленно глянули вниз, в черное нечто. Потом Колобок сходил к «лендроверу», принес влажные от бензина концы, раскрыл заднюю дверцу «жигуленка» и распорядился:

– Потихоньку, потихоньку.

Когда «жигуленок» оказался в положении неустойчивого равновесия, он щелкнул зажигалкой, поджег концы, швырнул их в салон, захлопнул дверцу и заорал:

– Давай!

«Жигуленок» нырнул в черный омут. Трещали кусты, затем прозвучали два гулких удара и – все.

– Не докатился до воды. Плеска не было, – догадался Колобок и скомандовал подошедшему полюбопытствовать шестому – шоферу. – Подгони «лендровер» сюда. В нем ждать будем.

Сидели в «лендровере», тупо пялились вниз, в темноту. Шофер вздохнул и предложил заискивающе:

– А то я верхний фонарь на него наведу? Увидим, что там.

– А кто-то увидит твой прожектор и поинтересуется, что здесь, – нервно сказал Колобок. – Ждем еще три минуты и, если не займется, лезем вниз.

Занялось сразу. С алым пламенем, с полыханием и треском.

– Сейчас рванет, – облегченно нарисовал перспективу Колобок. И, естественно, угадал: тотчас рвануло. Пламя на миг обрело форму оранжевого овала, в котором взметнулись черные корявые куски автомобиля.

– Не слабо, – оценил происходящее Колобок, а говорливый добавил:

– Как в американском кино.

Глава 12

Совет в Филях, не то чтобы совсем в Филях, но состоялся тоже неподалеку от Москвы. На даче Смирновых-Болошевых. Точнее, на террасе дачи.

Покатило к вечеру, и солнце горячими квадратами лежало на крашеном полу. В очередной раз, убегая – припекало – от яркого прямоугольника, Смирнов отодвинул кресло-качалку в тень, вновь уселся и с удовольствием закачался. Он качался, а трое его соратников сосредоточенно, как и положено на военном совете, думали. Долго думали. Смирнову-Кутузову надоело качаться, да и ждать надоело.

– Ну?

– Баранки гну, – ответил Казарян-Ермолов, в далекие-далекие времена сослуживец по МУРу председательствующего, ныне кинорежиссер и даже народный артист. А молодой среди старперов, сорокапятилетний, и потому горячий беллетрист Кузьминский-Раевский рявкнул обиженно: